МОСКВА 1979. (Из недописанного)

07:33:32   04/23/2019

Миллер Реувен

Аннотация:
Предлагаю читателям находящуюся в работе «московскую» серию «Мыльной оперы». Надеюсь, что не за горами тот день, когда закончу ее. А пока так, отрывки – на пробу, для рекламы… Реувен.

***
Телефон в коридоре надрывался резким межугородним звонком.
Лева, мутным спросонья взором, взглянул на светящийся циферблат часов. Половина шестого. Спятили, что ли? И побежал к телефону.
— Лев Григорьевич? — донесся до него сквозь трески и замирания голос «генеральной секретарши» Веры Викторовны, — Вы? Сейчас с вами будет говорить сам Никодим Георгиевич!
В трубке щелкнуло и до него издалека донесся характерный «бабский» тембр голоса Самого: «…до обеда отгрузишь, кровь из носу, а то мне по этой самой жопе таких надают! Все! Иди!» И, уже громче, чище — в трубку: «Алло, Лева! Значит так? У тебя когда командировка заканчивается? — Завтра, говоришь, в среду? — Нет, не получится. Сдавай, к … матери, билет и оставайся до конца недели. В выходной вернешься. Я тебе все продлеваю. Если деньжат надо, переведем телеграфом. — Как зачем? Затем, что в пятницу в главке у Гниломедова совещание по пластмассовой проблеме, она тебя касается, все узелки в твоих руках, а я тебе в качестве тяжелой артиллерии еще Наум Лазарича пришлю. Будете отстаивать наши интересы. Все. Как говорится, цели ясны, задачи определены. — Никаких разговоров. Поменяешь билет, ты — парень шустрый. Сможешь, сможешь! Вперед!».
Лева вернулся в так называемый «директорский» двухместный номер, который он единолично занимал за три кило узбекских помидор — привычное подношение Люсе, нетрезвой перманентно бабенке, заведовавшей гостиницей — пятикомнатной квартирой в служебном доме. Люся была баба добрая, особенно, после презентов, но несчастная, — старший мальчик ее болел лейкемией, и потому Лева, да и другие сотрудники их фирмы, останавливавшиеся в этой гостинице, подвозили ей для ребенка южные витамины…
Да, проблемы, однако, возникли! И так полторы недели, как в поездке, уже сильно хочется домой. И как перед новым годом за три дня до вылета обменять билет?
Он заторопился в ванную — скоро подымутся красноярские мужики, надо успеть нормально принять душ. Да и кухня тесновата.
В этот раз две большие комнаты занимали четыре супружеские пары из дальневосточного города Партизанска, прибывшие в столицу для отоваривания. Как они попали в служебную гостиницу закрытого института, оставалось, похоже, их и люсиной тайной. Но, что было хорошо, партизанцы практически не пересекались с остальными жильцами, ибо продолжали жить в Москве по своему сильно сдвинутому времени. Они появлялись в гостинице около полуночи, когда даже самые неугомонные сибиряки, отужиновшие привезенным техническим спиртом под консервы «Килька в томате», вдоволь отшумевшие возле телевизора с его футболом или хоккеем, сотрясали закрытые дубовые двери своих комнат могучим храпом…
Партизанцы же с партизанками оккупировали освободившуюся кухню, и, судя по горе мусора, дополняющей к утру оставленную красноярцами, ужинали, негромко обсуждая свои деловые вопросы: деньги, очереди в разных магазинах, переклички и добытые товары. Иногда вполголоса ругались. И лишь под утро, уходили спать до полудня — мальчики в комнату налево, девочки — направо.
Лева же, живший единолично как «белый человек», в «директорском» номере, торопился управиться со своими ванно-кухонными делами до семи, чтобы к подъему сибиряков уже выметываться на широкие московские просторы.
Так было и на этот раз.
Он шел к метро «Октябрьское поле» и размышлял, чем бы заняться в столице в неожиданно образовавшиеся дополнительные два-три дня. Ну хорошо, в пятницу — совещание в главке, но это — часа два, а то и меньше. Гниломедов терпеть не может дебатов. Надо потратить сколько-то времени на обмен билета, но это дело такое: выйдет или не выйдет, но очередь займет часа два, на этот счет опыт большой… Что еще?
Может, позвонить Епифанову насчет семинара, он у них в академии по четвергам, и не раз старик предлагал Леве устроить доклад… Все в голове, готовиться не надо. В принципе, почему бы не попробовать?
Людская река, стекшаяся с ближайших к метро улиц, внесла Леву на станцию и втолкнула в поезд, понесшийся к центру.

***
От главка до агентства Аэрофлота пришлось прохлюпать несколько десятков шагов по отвратительной каше из подтаявшего снега. Лева никогда не задумывался о размерах помещения кассы — оно всегда бывало набито, и даже снаружи обычно толпились люди. Но сегодняшняя утренняя слякоть, дождь вперемежку со снегом загнали всех внутрь — в сырое подванивающее шумное тепло. Лева занял очередь в одну из касс, достал из портфеля «Новый мир» и углубился в чтение статьи известного критика, которого любил за остроумие и осторожные, но колкие намеки в адрес писателей-«деревенщиков».
Прошло с полчаса, и взглянув в сторону кассы, Лева понял, что стоять еще долго, может, все часа два. Хорошо, что чтивом запасся!
Он опять углубился в журнал. Вдруг кто-то взял его за локоть. Лева поднял глаза и узнал радостную физиономию Додика Шумского, москвича, часто бывающего на левиной фирме.
— Какие люди! У тебя что, проблема с билетом?
— Поменять надо. Главный, скотина, заставил в Москве задержаться на три дня из-за совещания. Кстати сказать, по вашим делам. Вот и стою, надеюсь обменять.
— А, ну хорошо. А я вот пришел за билетом для Ганюшкина. Мне оставили. Знаешь Ганюшкина? Ну вот. Принесу ему билет, а потом пойдем вместе к генералу Свербицкому подписывать решение о переносе «Стрельца» на полгода. И все станет о,кей! Годовая премия… и лично Давиду Григорьевичу — за обеспечение выполнения плана! Ведь план, выполняет тот, кто его корректирует! Я все могу! Что бы они делали без Додика Шумского? Давай свой билет, я все сделаю.
Лева достал билет, и Шумский мгновенно растворился в толпе. Вернулся от через минут десять, радостно сияя и протягивая Леве деньги.
— Полдела сделано! Билет я сдал!
Левино лицо, судя по всему, изобразило такое недоумение, что Додик начал оправдываться:
— Да ты не боись! Улетишь, когда надо! Раз Шумский тобой занимается — не боись! Все будет о,кей! Пошли! Мне сейчас надо к «Метрополю».
Они спустились в метро и, проехав остановку, вышли на Горького, к «Метрополю».
— Подожди пять минут, — приказал Додик, и Лева остался посреди тротуара, чуть ли не по щиколотку увязая в каше из мокрого снега. Додик отсутствовал не пять минут, а чуть побольше, но не намного, и вернулся со связкой из нескольких одинаковых картонных коробок.
— Теперь пошли на Пушкинскую, в театральную кассу, — тараторил Додик. — Я взял в «Метрополе» их фирменное печенье, здесь у меня шеф-повар знакомый, я его жену устраивал лечиться к профессору Гутману, невропатологу. Знаешь, наверно. Лауреат государственной премии, в четвертом управлении работает. Ну а муж ее, шеф-повар, мне всегда печенье это фирменное продает. Женщинам нравится. Секретаршам особенно. А здесь в театральной кассе на Пушкинской у меня кассирша знакомая. Тоже это печенье любит. Я ей сейчас продам коробку печенья, и мы возьмем билеты. Кстати, может, хочешь куда-то пойти? У меня в портфеле лежат билеты в «Маяковку» на «Леди Макбет». Мой сосед там администратором работает. Знаешь, Наташка Гундарева классно играет, мы с женой как-то ходили! Не хочешь? Зря! Ладно, в другой раз устрою тебе культурно-массовое мероприятие, только ты предупреди заранее, что хочешь посмотреть. Я все могу! Вот сейчас возьмем билеты в Большой, в Малый, на Бронную, Таганку… А, еще меня просили в Вахтангова! Чуть не забыл! Стареть начал. Что-то не то иногда с Давидом Шумским происходит! Ну вот, а послезавтра… Тебе же через три дня улетать, правильно? Вот послезавтра я возьму театральные билеты, пойду с ними в «Аэрофлот» и тебя обилечу! Не боись! Шумский все может! Все будет о,кей!
Под гипнозом этой нестихающей хвастливой болтовни Лева, не замечая ни слякоти, ни холода, прошагал с ним до Пушкинской площади. Здесь, возле припорошенного снегом, но все равно избыточно черного для правнука эфиопа, грустного Солнца русской поэзии, Давид снова оставил Леву дожидаться, а сам на четверть часа исчез в театральной кассе. Появился он, как всегда, сияющий, размахивая большой пачкой билетов в полиэтиленовом пакетике. Две метрополевские коробки с печеньем, судя по всему, остались в кассе…
— Печенье возьмешь, Лева? Домой на новый год привезешь! Возьми коробку. Всего три рубля! Ты где за такие деньги купишь? Фирма ведь! Бери, бери! О! Я тебе к самолету еще наборчик приготовлю. У меня сестра в универсаме работает. Салями хочешь? А сыр швейцарский? Я тебе приготовлю!
Уговорил-таки! Хотя Леве было крайне неловко. Давид, если приезжал на их фирму, то не непосредственно к Леве. У него бывали дела с другими разработчиками, подразделениями. Но по всему КБ шла слава о том, что Шумский никогда не ездит с пустыми руками…
Додик приказал Леве через три дня в три часа ждать его на станции «Площадь Свердлова» возле бюста великого революционера и нырнул в метро.

***
Семинар начался ровно в 11 в небольшой аудитории, загроможденной большим столом для заседаний.
Полковник Епифанов с Левой расположились на одном из торцов стола, противоположный торец, где возвышалось председательское кресло, в последний момент занял вышедший из своего кабинета, смежного с аудиторией, генерал-майор Гринденко, начальник кафедры, профессор. Остальные участники семинара — десятка два капитанов, майоров и подполковников (как их там, по-военному: соискателей и адъюнктов?) расселись вдоль стола.
Епифанов представил Леву:
— Товарищи, сегодня мы пригласили на семинар представителя промышленности, много сделавшего для решения задач, поставленных перед нашим родом войск. Товарищ Балтер Лев Григорьевич доложит вам о полученных результатах. Добавлю от себя, что, контактируя несколько лет в качестве заказчика от нашего управления непосредственно с КБ, где работает товарищ Балтер, я могу засвидетельствовать — фирма весьма серьезная, специалисты там работают очень эрудированные и энергичные, и мы всегда совместно находим технические решения всех задач, поставленных командованием нащего управления. Давай, Лева, слово тебе. Минут тридцать-сорок.
Сорок, так — сорок! Леве, в принципе, было безразлично, каков регламент. Он мог рассказать немало, по его мнению, интересного и за десять минут. А мог говорить на излюбленную тему хоть круглые сутки. Да и опыт докладов был, в голове сидели прежние заготовки. Потому, поглядывая на часы, висевшие в аудитории, он уложился ровно в сорок минут, донеся, как ему казалось, основные идеи и достижения до широких академических масс.
Господа офицеры слушали его с явным интересом, ведь новый вид техники еще не докатился до их учебников, хотя уже начинал внедряться в практическое применение, и они о технике этой, возможно, благодаря энтузиасту доценту Епифанову, кое-что знали.
Еще с полчаса ушло на левины ответы.
Генерал Гринденко, бровастый, очень похожий на генсека, во время доклада молчал и внимательно слушал и Леву, и своих офицеров. Когда он увидел, что вопросы иссякают, поднялся и произнес:
— Товарищи офицеры! Поблагодарим товарища Балтера за интересный, содержательный доклад, многое разъяснивший нам в свете последних задач, поставленных командованием. Я лично благодарю вас, Лев Григорьевич, приезжайте, мы всегда будем рады побеседовать с вами о новостях техники. Спасибо.
И отправился в свой кабинет. Офицеры тоже поторопились наружу, и Лев остался наедине с полковником Епифановым.
— Ну, Лева, шеф, похоже, доволен, давай сразу по горячему и поговорим с ним!
— Вам виднее, Александр Андреевич…
— Значит, что у тебя из минимума сдано?
— Иностранный и философия в нашем университете. Пять и четыре.
— Хорошо, подойдет. А у нас надо будет сдать спецэлектронику и тактику.
— Тактику?
— А как же, академия-то военная. Да ты не волнуйся. Литературу получишь, с полгода позанимаешься. А там, как раз, кончается твоя разработка. Ты ее сдаешь нам в срок, а лучше — месячишком-другим досрочно. Я тогда пойду к начальнику нашей управы генерал-лейтенанту Журавлеву, похвалю тебя, он скомандует свему столоночальнику полковнику Стецуну, нашему куратору, и тебе будет зеленая улица. Розу Яковлевну Каганскую знаешь, из Киева?
— Да, знакомы. Боевая тетка.
— Вот так она у нас в прошлом году защитилась. Представляешь — женщина, гражданская! И в нашей академии! Я помогал, как мог. Но я тебе скажу, за ту аппаратуру, что она придумала, я бы ей ленинку дал!
Лева подумал, что в жизни не встречал женщины нахальнее и настырнее Розы Каганской. Молодец, пробилась. А насчет «леники»?.. Вспомнился тот, десятилетней давности случай в его КБ, когда выдвигали сотрудников на госпремию, и чем это кончилось… Но он отогнал от себя эти мысли. Епифанов, от которого он временно отключился, что-то продолжал говорить, и Лева уловил лишь концовку:
— Ну, тогда погоди, я сначала сам, — и полковник скрылся за генеральской дверью.
— Давай, заходи, — появился он через минуту в дверях.
Генерал-профессор сидел за огромным столом с несколькими телефонами, на фоне черной доски с занавесочками, над которой висел портрет члена Политбюро, бывшего выпускника академии. Генерал перекусывал. Он жевал бутерброд с сыром, а рядом стоял стакан только что налитым из бутылки кипящим газом боржомом.
— Извините, товарищ генерал, — начал доцент, — что ворвались, но тут дело неотложное. Товарищ Балтер отбывает, а он хотел решить с вами один вопрос. Можно сейчас, Петр Иванович?
— Давай, что у тебя? — смачно жуя, произнес генерал, отхлебнул полстакана боржома и с удовольствием отрыгнул.
— У товарища Балтера фактически готова диссертация по материалам научных исследований, сделанных им в ходе заказанных нами разработок, и он хотел бы соискателем…
Епифанов вдруг осекся, потому что лицо генерала побагровело.
— Полковник Епифанов! Смирно! — вдруг заорал профессор.
Лева с ужасом и удивлением увидел, как седовласый человек с полковничьими погонами вдруг вытянулся в струнку, как какой-нибудь салага на плацу. Полковник, кандидат наук, доцент! Лева в жизни не мог себе такого представить. Чтобы умнейший, интеллигентнейший Александр Андреевич, с его широтой виденья мира, удивительном в военном человеке, с его фрондой, вот так, по салажьи подчинился?
А генерал, тем временем, брызжа крошками, проложал орать хорошо поставленным командирским голосом:
— Ты кого ко мне приводишь Епифанов? Мало тебе Каганской, так еще и Балтера? Ты что за Тель-Авив мне здесь устраиваешь? Кругом! Шагом марш!
И незадачливые посетители вылетели из кабинета.

***
«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — Арбатская!»
Через минуту Лев превратился в броуновски флуктуирующую частицу потока, просачивающегося по длинному коридору к выходу на Арбатскую площадь. Он продвигался, толкаемый и слева, и справа, и спереди, и сзади, и толкался сам. Всплыло откуда-то: «Вот и я — этой силы частица…»…
«Прага» откроется в пять, и чтобы не ждать в очереди, надо быть у входа минут за десять до открытия. Попадаешь в первую партию. А там уже — потихонечку, полегонечку, но классно — официанты бегают, а ты сидишь за столом и предвкушаешь… Он почувствовал приступ голода, и желание опрокинуть рюмку-другую после сегодняшних треволнений…
«Сходить, что ли, пока за юзиными картами?»
Юзя попросил его купить четыре колоды каких-то особых карт для бриджа. Лев, сам не будучи игроком, получил полную инструкцию: войти в большой универмаг на Калининском, и там, на первом этаже, слева, в отделе мужской галантереи, под стеклом, на витрине — вот они и лежат, родимые. Как раз, убить остающиеся перед обедом полчаса.
Справа от Левы в толпе барахталась молодая женщина колхозного вида, в пуховом платке и какой-то бархатной кацавейке, с двумя большими сумками — одной в руке, другой на плече. Когда уже взору приоткрылся недалекий выход, она вдруг обратилась к Леве:
— Извините, я правильно иду? Мне надо на Новый Арбат.
— Да, и мне — туда же.
Женщина доверчиво прилепилась к Леве. Ее, видимо, подавляла непривычная для селянки массовка несущей толпы. Леве, нагруженному лишь легким портфелем, стало как-то неловко, и он предложил понести ее сумку, но она наотрез отказалась. Толпа, продолжая награждать толчками со всех сторон, наконец, вынесла их на Калининский, и они пошли через площадь.
— А вы в Москве живете? — любопытствовала приезжая.
— Нет, я здесь тоже проездом.
— К родным или по делам?
— По делам.
Лева присмотрелся к незнакомке. Она была молода, лет двадцати трех — двадцати пяти, не больше, миловидна, в общем-то. Из-под большого пухового платка на него доверчиво смотрели огромные голубые глаза над курносым носиком. И с Левой вдруг что-то произошло. Какие-то неподвластные ему програмки вдруг включились в душе и организме, истосковавшимся по женщине за вторую неделю одиночества!
А она, между тем, продолжала допытываться:
— А чем вы занимаетесь, кем работаете?
И вот тут Леву понесло. Он говорил и, в то же время, слышал свой голос как будто со стороны, и, как в кино, видел себя, идущего этаким королем, в своем дорогом финском пальто и ондатровой шапке, рядом с деревенской девочкой, замотанной в пуховый платок.
— А я не работаю, я человек обеспеченный, даже богатый, — вдруг вырвалась на простор утопическая мечта всей его жизни.
Она недоверчиво хмыкнула:
— Откуда же у вас деньги?
— Из банка. Я получил большое наследство и живу на проценты. Мне хватает.
— Да ну вас! Так не бывает. Шутите!
— Не хотите верить, не надо!
Слово за слово, они дошли до универмага, и Лева сразу направился к витрине галантерейного отдела. Женщина, как привязанная, последовала за ним. Карты лежали именно там, где описал Юзя. Лева купил, как и было заказано, четыре колоды, и укладывая покупку в портфель, уловил недоуменно-испуганный взгляд голубых глазищ.
— Вот так, — вдруг опять непроизвольно вырвалось из него, — поиграешь вечерок, тысячи три-четыре сделаешь, и на пару недель хватает…
И тут незнакомка, бросиав на него испуганный взгляд, мгновенно исчезла, растворилась в магазинной толпе.
Лева расхохотался в душе своему розыгрышу, и настроение поднялось.
Часа через полтора, когда уже совсем стемнело, он расслабленный и довольный, съев фирменный слоеный пирожок с бульоном по-пражски, чешскую отбивную с гарниром из хрустящей картошки и такого же хрустящего сладкого жареного лука, выпив сто грамм коньяка и чашечку кофе с фирменным, разумеется, пирожным «Прага», вывалился из кафе и пошел болтаться по Калининскому.
Первым делом решил запастись приличной фотобумагой, которую дома давно уже не продавали.
Огромный магазин фототоваров был пустоват, и покупка не заняла много времени. Проходя мимо отдела аппаратуры, Лева заметил двух мужиков, в одном из которых признал своего одноклассника Илюшку Аксельрода, которого не видел много-много лет, хотя и жили в одном городе. Илюшка рассматривал какой-то дорогой «Киев», рядом лежали еще «Зенит» последней марки и несколько дорогих объективов.
— Илюшка, сколько лет, сколько зим!
— Левик, откуда ты?
— В командировке, а ты?
— А мы в Израиль уезжаем. Вот, беру фотоаппараты, там можно будет продать. Сколько намучились, пока разрешение получили! Но уже все. Все в Ташкенте, что смог, загнал. Еще несколько дней, и уедем. Сейчас, перед Олимпиадой, ворота приоткрыли. Сначала в Вену, а потом в Тель-Авив. Правда, Иосик вон хочет в Австрии остаться или в Нью-Йорк мотануть. Знакомься, это Иосик — бэлкин муж. Бэлку помнишь, мою сестру? Вот, он ее муж. Мы вместе в магазине на Себзаре работали.
Пожали друг другу руки.
— И что, вы прямо всей семьей?
— Да, а что? Там где-то живут бабушка с дедушкой, кажется, в Иерусалиме. Они туда в 47-м уехали. А в 67-м мы с ними связь потеряли. Они оба были уже очень больные и старые. Не знаем, живы ли?
— Ну, счастливой вам жизни на новом месте! — Лева пожал руки обоим и заторопился к выходу…
Подземный переход привел его к «Мелодии». Лева любил этот магазин, его, казалось бы, бездонные фонды. Редкая командировка обходилась без покупок чего-нибудь новенького в «Мелодии». На сей раз его привлек отдел эстрадной музыки. Он утонул в каталогах и увидел, что появился новый двойной альбом Эллингтона. Где мои шестнадцать лет? О где вы, те доисторические времена, когда Лева наскребал любимый джаз, приносимый с Цейлона сквозь свист и треск эфира? А теперь — вот они, чистые и стереофонические записи — плати и бери! Но кайф уже все-таки не тот!
Лева снял со стенда альбом и, надев наушники, уселся прослушивать диски. «Разочарованная леди». У него накопилось уже с дюжину разных ее аранжировок, но именно той, которой хотелось, не было. И на этом диске тоже была какая-то другая. Он слушал пьесу, но в мозге ее перебивала та аранжировка, единственный раз услышанная им давным-давно в полумраке ночника, освещавшего ренуаровскую купальщицу, которая, поглаживая свои груди и пупок, шептала ему:
— Мальчик мой, ну поцелуй меня здесь!
Она так и называла его Мальчиком, а он ее — полным именем и еще долго — на «вы». А когда уже попривык и перешел на «ты», все рухнуло. Их обоих изгнали из их тайного Эдема и из университета. Да и не только это! Одни бабушкины истерики по поводу «альте гоише некейве» чего стоили!..
А потом была армия, приволжский текстильный городок, какие-то мимолетные местные девочки, разгоряченные «Агдамом», на редких танцах в части или в прибрежных кустах в часы увольнения… Когда через три года он вернулся и восстановился в университете, Светланы уже не было в городе. И дома того не было на Первомайской. Город лихорадочно перестраивался после землетрясения.
Девочки на курсе были теперь на года на два-три его помоложе, он казался им солидным мужчиной, и они оказывали ему знаки внимания. А он увлекся Фридой, ее выбрал. Она ответила ему взаимной любовью, и через год они поженились.
…Лева резко выключил проигрыватель, как бы желая оборвать воспоминания. Все, еще пару дней — и дома! Главное, чтобы Додик сумел обменять билет!
Он медленно побрел вниз, к Гоголевскому, к конечной автобусной остановке «шестерки» на углу. Когда некуда было спешить, Лева предпочитал ездить по Москве «верхним» транспортом. Ему нравился этот город, его улицы, площади, набережные. Сядешь на «шестерку», и — «по Герцена, по Герцена — к Садовой». Потом долго пересекаешь светофоры площади Восстания, а там — зоопарк, затем — Ваганьковское, и через кручение периферийных улиц попадаешь на Октябрьское поле. Прямо у гостиницы — остановка. И никакой толпы, никакой давки…
Размышляя так, Лева в одиночестве стоял на остановке. У ворот двора, где в центре тосковал небольшой чугунный Гоголь, остановился голубой «Жигуль», из которого выпорхнула яркая дама в дорогом полушубке и направилась в сторону Калининского. Когда она, не обращая внимания на Леву, поравнялась с остановкой, Лева ахнул, так она напомнила ему Аллочку Мурикову. Он не выдержал:
— Алла!
Женщина обернулась:
— Вы меня?
— Да. Вы Алла? Мурикова?
Она всмотрелась:
— Что-то ваше лицо мне знакомо откуда-то… Но не помню…
— Ну как же! Мы вместе учились на мехмате…
— Лева Балтер?
— Да, я. Теперь узнала?
— Столько лет прошло, столько перемен, столько событий… И где ты сейчас?
— Там же, в Ташкенте, в спецКБ.
— Небось, начальником большим стал?!
— Руководитель группы. Это как, большой?
— Ничего. Мой Игорь тоже руководит группой в «Союзнефтегазе». Они там тюменскую систему АСУчивают. Ох, сколько пришлось повозиться, пока мы в столицу перебрались! Мой тесть, старый чекист на прием к самому Андропову записался. Ордена надел, взял даже именную шашку, которую за басмачей получил. Выбил рекомендательное письмо от самого Рашидова. Принял его, правда, не сам Андропов — зам, но подействовало. Нас для начала поселили почти за городом, возле НИИгазпрома, да и дали всего три комнаты. Дед с бабкой, мы с Игорем и Алешка. Тесно. Четыре года так прожили. Все на нервах. Потом мне повезло — приткнулась во Внешторг девочкой на побегушках, чего мне это стоило, не спрашивай… Но уже 10 лет тружусь там, и квартиру со стариками разменяла. Мы теперь здесь неподалеку, в Кривоколенном. За границу езжу. В Венгрии была, в Германии, в Варне каждый год отпуска проводим. А полгода назад вообще повезло. На месяц в Париж послали. О, Париж! Не представляешь какой город! Вот куда бы теперь перебраться! Но с моими чекистами и думать об этом не смей! Ну а ты как?
— Да так, обычно: работа, жена, двое пацанят. Нормально. Квартиру кооперативную купили, двухкомнатную. Тесновато стало, тоже вот думаем как-то расшириться…
— Ты еще долго в столице будешь? У меня следующий вторник — библиотечный день, я ведь дисер кропаю. Вот и зашел бы. Вспомнили бы юность, да по рюмочке чаю…
— Нет, Аллочка, я уже буду далеко, то есть дома.
— Ну, может, в другой раз приедешь — скоординируемся, обменяемся. Вот тебе визитка. А я, извини, побежала, меня парикмахер ждет!
Она послала ему воздушный поцелуй и исчезла за углом.
Подошел автобус. Лева уселся у окна и взглянул на карточку.

Министерство Внешней Торговли СССР

АЛИСИЯ СТЕПАНОВНА СЕРЕБРО

Референт

Далее шли Аллочкины телефоны: рабочие и домашний…
У пощади Восстания «шестерка», как всегда, застряла на красном светофоре, пережидая поток машин, несущийся по Садовому.