«Последние слова мамы: “Я – еврейка”»

На IV Сочинском международном кинофестивале показали российско-белорусский фильм «Кадиш» – он уже номинирован на «Золотой глобус». В эксклюзивном интервью Jewish.ru режиссер фильма Константин Фам объяснил, почему его не отпускает Холокост, а к Израилю лучше не лезть.

Почему вы занялись темой Холокоста? «Кадиш» – уже не первый ваш фильм об этом.
– Папа у меня вьетнамец, а мама – еврейка. Когда начал изучать историю семьи, папины корни сразу нашел, а мамины – ищу до сих пор. Даже когда сделал генетический анализ, большинство совпадений – в США и Израиле. Полагаю, эти люди спаслись до Холокоста. Так я начал углубляться в тему, посетил мемориал «Освенцим». Это сильнейшее эмоциональное переживание, сопоставимое с рождением ребенка или смертью близкого человека. Я увидел барак, в котором сложены обувь, очки, чемоданы. Когда видишь детские туфельки и понимаешь, что ребятишек сжигали в печах – это… В общем, крайнее потрясение. Пришло понимание, что вся история нашей семьи – обездоленность, бедность, отсутствие родственников – это часть глобальной истории, общей трагедии народа. Я сделал короткометражку «Туфельки», родился киноальманах «Свидетели». Фильм «Кадиш» – уже полностью осмысленное произведение, в нем герой через поиск своих корней пытается вернуть себя. Фильм в некотором смысле автобиографичен.

В каком смысле?
– Герой – музыкант, скрипач. Ему попадает в руки инструмент, который когда-то принадлежал узнику концлагеря. И я учился в музыкальной школе, но стал не скрипачом, а режиссером. Автобиографический момент еще и в том, что он не осознает себя евреем. Он – светский человек на постсоветском пространстве, где многие евреи по происхождению были лишены своих традиций, сказок, бабушек и дедушек.

Ваша мама скрывала свое происхождение?
– Скрывала даже ее мама, то есть моя бабушка. Они жили в Харькове, город во время войны несколько раз переходил из рук в руки. Мама помнила, как они стучались в хаты на Украине, а им отвечали: «С жидовскими выродками не пустим». Эта фраза отпечаталась у ребенка в голове. Еще она помнила, как ползала по полю в поисках мерзлой картошки, помнила кусок хлеба, из-за которого били ее старшую сестру: та пока его несла, отгрызла краешек. Только после смерти мамы я нашел одну ее подругу, которая рассказала, что моя бабушка и ее мама разговаривали на идише в харьковском бараке. Но моя мама не скрывала свое еврейство, это было бы сложно – у нее абсолютно еврейская внешность. Но афишировать, говорить о принадлежности – нет. Уже в больнице маму спросили, откуда она конкретно с Украины – и она ответила: «Я еврейка». Это одна из последних ее фраз. С этим она ушла, и для меня это очень важно.

«Кадиш» – не расширенная версия «Скрипки»? Мне показалось, что и сюжет, и многие кадры повторяются.
– В короткометражной «Скрипке» другие акценты. Сейчас прекрасное время, когда мы имеем дело не с пленкой, а с цифрой, и ты можешь спустя какое-то время доснять, переснять. Трилогия «Свидетели» – часть которой и была «Скрипка» – она о вещах. «Кадиш» – это все-таки о людях. Но да, «Скрипка» – это предтеча «Кадиша». Сейчас я не исключаю, что вообще продолжу эту тему. Я ведь думал: сделаю «Туфельки», выскажусь, и меня отпустит. Но меня не отпустило. Похоже, не отпустит никогда.

Над какими картинами вы сейчас работаете?
– Я продюсирую фильм «Огонь» о Холокосте в Прибалтике. Мы работаем вместе с молодым режиссером Машей Игнатенко. Интересен взгляд нееврея на эту тему, поднимаются сложные вопросы о коллаборационизме. Когда показывали первый раз «Туфельки» в Нью-Йорке, один профессор, занимающийся темой Холокоста, Ольга Гершензон, «предъявила» мне: «Вы не говорите, что было на “ваших” территориях». Уже в «Кадише» я попробовал расширить тему. Когда заходишь в табуированную зону, это непросто. Говорили уже: сколько режиссеров-евреев, и нет фильма на еврейскую тему в России. Так вот мне кажется, мы де-табуировали эту тему, в «Огне» – много непростых моментов для нашей аудитории. Я еще занимаюсь одним проектом, связанным с дискуссиями вокруг Холокоста, но о нем обещал пока не рассказывать. Кроме того, я задумал и начал делать документальный фильм о Любавичском ребе Менахеме Мендле Шнеерсоне. Только что вернулся из поездки по историческим местам: Николаев, Одесса, Днепр. На днях буду в Нью-Йорке, куда меня пригласили на очередное собрание посланников ребе, где собираются несколько тысяч раввинов. Любавичский проект неожиданно вошел в мою жизнь.

С чем это связано?
– С возвращением, с внутренним ощущением. Мой взгляд необычный, во мне намешана и другая кровь, и иное восприятие. Я всегда смотрю немного со стороны. Одновременное самоощущение «и дома, и в гостях» всегда интересно. Раздвоение – это волшебное чувство. Вьетнамские корни я тоже ощущаю, но по-другому. Если иудаизм и еврейская история – об отношениях с Б-гом, то вьетнамское во мне – это страсть к жизни, которая есть и в других народах.

Война в джунглях вас не цепляет?
– Цепляет. Я долго искал, что бы мне сделать про Вьетнам. С точки зрения общей истории и отдельной истории семьи моего отца. Никак не складывалось, а вымучивать было неинтересно. И вдруг попал в руки материал – и сложился пазл. Я вот только закончил план сценария. В 1954 году, когда Вьетнам одержал победу в Дьенбьенфу над французской армией, Хо Ши Мин – реально великий вождь вьетнамского народа – решил снять монументальное кино о Вьетнаме. Фильм под названием «Вьетнам». Так как Советский Союз вьетнамцев поддерживал, то из СССР снимать фильм приехал выдающийся режиссер-документалист, который прежде снимал Испанию, Сталинград, Нюрнбергский процесс – одессит Роман Лазаревич Кармен. И у меня сложилась картина: через еврейского художника рассказать о Вьетнаме. Интересен и сюжет. Кармен снимал Вьетнам, но к битве в Дьенбьенфу опоздал, и ему нужны были документальные кадры. Он их нашел. В плену был молодой французский кинооператор-стрингер Пьер Шендерффер. Кармен взял его к себе в помощники и использовал отснятый им материал. Потом этого Пьера отпустили – он, кстати, вернулся во Вьетнам через 10 лет во время войны с США, но уже «перепрошитым». Он снял тогда мощнейшее пацифистское высказывание «Взвод Андерсена», который получил документального «Оскара». Позже Шендерффер возглавил французскую киноакадемию.

Любопытная история.
– И Вьетнам – любопытнейшая страна. Бывшая колония Франции, которая отбилась и от США, и от Китая. Своего рода «азиатский Израиль». Китай – огромная империя, которая сожрала 100 таких вьетнамов. А Вьетнам развивается отдельно – с большим населением, своей культурой, едой. Уникальная, дружная нация. Мне нравится бывать там. Но еврей – он и в Африке еврей.

Что для вас тогда Израиль?
– Я сейчас работаю над документальным фильмом «Из Иерусалима с любовью». Это история уникальной русской женщины, графини, дочери белого генерала, с которой мы случайно познакомились в Тель-Авиве. Ее зовут Татьяна Гончарова-Мендоза, ей 85 лет, и она никогда не была в России. Родилась в Сербии, жила в Нью-Йорке, Индии, даже владела фабриками в Сингапуре. Ее последним любимым мужем был Ицхак Яаков – генерал ЦАХАЛ, легенда израильской армии. Последние 25 лет они прожили вместе. Она живет в Тель-Авиве, смотрит из окна на флаг российского посольства и ходит на могилу любимого мужа. Благодаря ее финансовой и общественной поддержке сохранилось Александровское подворье в Иерусалиме. Для России это главная святыня – там расположены, согласно христианской традиции, Порог Судных Врат и игольное ушко. Место долгое время было в запустении. Но, как говорит Татьяна, ее «первый мужчина», с которым она танцевала польку-бабочку, когда ей было четыре года, а ему – пять, был архимандрит Граббе, он возглавлял это подворье. Она помогла деньгами и сохранила здание для русской церкви.

Вроде из еврейского там только Израиль – и ее пятый или шестой, но самый любимый муж. Но там еще и интересная детективная история. В конце жизни Ицхака Яакова обвиняли, что его «КГБ-ЦРУ-шная» супруга подвигла его раскрыть в его книге воспоминаний «секрет Полишинеля» – о наличии у Израиля ядерного оружия. Хотя на самом деле он, пока писал книгу, пытался согласовать информацию с руководством страны – ему не отвечали. В итоге полтора года он провел под домашним арестом в расположенном на тель-авивской набережной отеле Дан. Я не верю, что человек такого уровня «проговорился». Предполагаю, что эта история – его последняя блестящая пиар-идея, сигнал миру, что лучше к Израилю не лезть.

Фильм «Кадиш» завершается еврейской частью Стены Плача. То, что в кадр ни разу не попали ни мечеть «Купол скалы», ни мечеть Омара – сделано намеренно?
– Ну вот такой получился ракурс.