Двадцать лет в аду. Невыдуманная история женщины из ГУЛАГа

Реклама

12/23/2019  16:04:39

За собственную жизнь ей приходилось бороться с крысами, голодом, блатными и начальством.

В какой-то момент лагеря ГУЛАГ стали чуть ли не самым интеллигентным местом в СССР. Учёных, писателей, актёров, чиновников, верхушку армии и многих других сажали за шпионаж и измену Родине. Собственную жизнь им приходилось выцарапывать в прямом и переносном смысле. А женщины…Многие здесь оставались женщинами.

«Мечтала стать детской писательницей»

Евгения Фёдорова мечтала стать детской писательницей, поэтому в 18 лет поступила в Брюсовский литературный институт в Москве. В личной жизни тоже было всё хорошо: в 1929 году она вышла замуж и через пару лет родила двоих сыновей.

К 1932 году казалось, вот она, мечта, начала исполняться. Евгения издала несколько детских книжек, работала внештатным корреспондентом. Поддерживающий во всём муж, дети, любимое занятие — ну что ещё вроде бы нужно для счастья.

В 1934 году отправилась работать в «Артек» для сбора материала. Впрочем, там не сложилось: «Чрезмерно бдительные комсомольцы обозвали меня классово чуждой и пролезшей», — вспоминала позже сама Фёдорова. Из лагеря Евгению выгнали.

Донос друга

Она пошла на курсы экскурсоводов — занятия проходили на Кавказе в селе Красная Поляна, где Евгения и встретила Юру — молодого, яркого, красивого. От его докладов млели все девушки курса. А он обратил внимание на Женю.

— С первого же дня мы понравились друг другу и стали проводить много времени вместе, — пишет Евгения. Даже семья отошла на второй план: «Конечно, мои дети и моя семья создавали проблемы в наших отношениях с Юрой. Хотя к тому времени я уже собиралась расстаться с моим мужем — Маком».

Её восторгу, когда оказалось, что молодых людей «случайно» вместе послали на Красную Поляну экскурсоводами, не было предела. Совместное лето, романтика и много стихов. Было ли что-то большее, Евгения корректно умалчивает. Так прошло лето. Впереди было возвращение в Москву, поиски работы. Дорогой друг уехал чуть раньше, а Евгения продолжила работу.

Незадолго до отъезда из Красной Поляны её вызвали по срочному делу — выдернули прямо с экскурсии.

Затем был обыск (переворошили несколько фотографий — да и ладно), распоряжение взять с собой только самое необходимое.

Так я и не взяла ничего, кроме пустого рюкзака, который скорее по привычке вскинула на плечо, сунув туда тоненький томик Сельвинского «Тихоокеанские стихи»

Евгения Фёдорова

В сопровождении офицера женщина отправилась в Сочинское управление НКВД. Там, как спустя годы напишет автор, ей встретился единственный человек, работающий в правоохранительных органах.

Когда Евгению привели на допрос, он дал ей шанс сбежать, оставив на столе её документы и бланки других допросов. Он рисковал своей должностью, свободой и жизнью. Ведь у арестованной были все шансы выйти с документами на свободу. Но намёк был не понят, она написала письмо руководству турбазы с просьбой передать все вещи матери. А затем… Москва, пересылка и ГУЛАГ. На допросах у следователя она узнала, что арестована по доносу… Юры.

«Вовремя»

В тюрьму она попала в свои 29 лет, в 1935 году. Закрыли по 58-й статье («Контрреволюционная деятельность»). В своих воспоминаниях, «На островах ГУЛАГа», писала, что попади годом позже — не выжила бы.

— Всех, кого по таким делам арестовали в 1937-м, — расстреливали, — писали позже в предисловии к книге.

До последнего оставалась надежда, что получится доказать свою невиновность. Даже заслушав в 1936 году приговор, ждала, что вот-вот всё выяснится.

Когда я сидела в Бутырской пересылке, мне казалось, что кому-то можно будет что-то доказать, переубедить, заставить понять себя. Я получила восемь лет лагерей

Евгения Фёдорова

Война с уркаганами

Заключённых по политическим статьям отправили на Бутырскую пересыльную тюрьму. А уже оттуда — по различным лагерям. Первым пунктом, куда направили писательницу, стал лагерь в Пиндушах (Республика Карелия).

— В 1934 году сюда я возила туристов на экскурсии. Лагпункт был обнесён с трёх сторон колючей проволокой, с четвёртой синело Онежское озеро, — вспоминает она.

В камерах сидели с воровками, а порой и убийцами.

— В бараках мы жили вместе с урками, но их было меньшинство, и вели себя в общем мирно и прилично. Сначала только «раскурочивали» (грабили) новеньких. Около меня в лагере жила весёлая толстая и вечно взлохмаченная хохотунья. Она мне заявила без всякой злобы: «А часики-то всё равно уведу». На следующее утро я часов лишилась, — вспоминает Евгения.

Доказать уркам что-либо было невозможно. Причём не помогало в данном вопросе и начальство тюрьмы. На все попытки призвать к здравому смыслу ответ был один: «Не пойман — не вор».

«Они же дети»

Евгению направили работать копировальщицей в конструкторском бюро. Ей дали шестерых малолетних заключённых, которые проявляли хоть какое-то желание учиться.

С них взятки гладки, потому что они —малолетки. Нас сажают за невыход на работу в колонну усиленного режима — их нет. Нам урезают хлебную пайку до 200–300 граммов за невыполнение нормы. Малолетки свои 500 получают всегда

Евгения Фёдорова

Поведение «детишек» было соответствующее. Они могли устроить налёт на ларёк, расположенный на территории лагеря, или где-нибудь повыбивать окна «по приколу».

К работе ученики отнеслись с любопытством, которое, впрочем, быстро сменилось злостью.

— Сначала им нравилось держать в руках новенькие циркули, они были польщены обществом арестованных по 58-й статье. Но вскоре детишкам это надоело. Когда мухи поедали тушь, разведённую сахарной водой, они вовсе выходили из себя. Возле чертежей стоял трёхэтажный мат, а кальки рвались на мелкие кусочки. Чудом успевали спасти чертежи, — вспоминает Евгения.

«Пир» на гнилой картошке

— Для узников лагерей гнилая картошка была настоящим белым бычком. Весь год начиная с осени женщин гоняли в овощехранилище перебирать картошку. Гнилая отдавалась на кухню, хорошая ссыпалась обратно в закрома. И так изо дня в день, пока не наступала весна и картошка не заканчивалась, — отмечает писательница.

В 1937 году нагрянул этап.

С вечера нас вызывали по формулярам с вещами и отправляли в пересылку. В основном заключёнными были представители интеллигенции

Евгения Фёдорова

Всех объединяла 58-я статья и разные её пункты. Самый страшный — 58-1 — измена Родине. По ней полагалось 10 лет лагерей, которые порой заменяли расстрелом. Статья 58-6 — шпионаж, 58-8 — террор. Хотя большею частью над делами стояла цифра 19, что означало «намерение».

Фёдорову и остальных отправили в «Водораздел», лагпункт «Южный», что на Урале, в Соликамске. От баржи, на которой доставили заключённых, до самого лагеря было идти километров 18–20. При этом конвоиры не давали возможности обойти по обочине, где было более-менее сухо. Шли по дороге по колено в грязи и воде.

— Но вот наконец мы в лагере. Маленькая хатка-хибарка — единственный женский барак. На сплошных нарах здесь живут 34 человека — всё женское население лагпункта. Пропорционально растущей жаре множилось полчище клопов, выгоняя нас из барака, — вспоминает женщина.

Варили затируху на бульоне из толчёных костей. Этот порошок плавал в супе, напоминая по виду нерастворимый гравий. Я приносила ведро и раздавала варево по мискам. Ели медленно и молча. Потому что когда начинали говорить, то голод снова оживал

Евгения Фёдорова

С крысами была настоящая война. Они словно чувствовали, когда заключённые будут есть, и приходили незадолго до этого.

— Кричать: «Брысь вы, окаянные!» — было бесполезно. Чтобы прогнать их совсем, надо было потопать ногами и запустить в них чем-нибудь, — пишет Евгения.

Первые посылки

— Осенью 1937 года пришли первые посылки. Их выдавали в хибаре возле изолятора. Начальство забирало себе всё что понравится, а остальное отдавало нам. На владельца заветного ящичка со съестным налетала свора уркаганов и отбирала всё, — такой уже не первый гулаговский урок выносили заключённые.

Вскоре 58-е стали ходить за посылкой со своей сворой, чтобы отбиваться от налётчиков. Евгении прислали апельсины, халву да сухари. Донести до барака помогли другие заключённые по той же статье и «товарки» из барака. «Подарок судьбы» было необходимо разделить со всеми.

Поезжай стучать

— Ты молодая ещё, всю жизнь себе испортишь, а мы поможем, если с нами работать не будешь, — услышала она от лагерного начальства осенью 1937 года.

Отпираться всё равно смысла не было. После «Водораздела» на худшие условия, кажется, могли послать только прямиком в ад. Но и он имелся в распоряжении начальства главного управления лагерей и мест заключения.

— В итоге я сказала «да» с твёрдым намерением бежать. Меня направили на «Пудожстрой» (Карелия) узнавать, не занимаются ли бывшие государственные вредители своим вредительством в пределах лагеря. Это была проверка, — пишет автор.

Около Онеги была гора Пудож, там обнаружили ценные и редкие породы руды. Но они не плавились в доменных печах. И вот заключённые — металлурги, электрики, химики — создали экспериментальную установку вращающихся электропечей, где плавились титан и ванадий, из которых состояла руда.

Условия здесь были, по меркам гулаговских лагерей, просто сказочные. Жили вчетвером в комнате. Была даже столовая — что-то вроде современной кают-компании на теплоходе.

Вскоре начальство вызвало на ковёр, стало выспрашивать про тех или иных людей. Евгения честно сказала, что её раскрыли: стукачей в лагере вычисляли мгновенно. Ещё пара недель безуспешных попыток и… пересылка.

Сидели за людоедство

Новым, а точнее уже очередным, местом стал «Швейпром», что недалеко от города Кемь в Карелии. Рабочий день продолжался по 12 часов. Две-три пятиминутные передышки и одна 20 минут — на обед.

Было довольно много украинок. Они сидели за людоедство во время голода в 1930-х годах

Евгения Фёдорова

Их переправляли из «Соловков». Как вспоминает писательница, все женщины шли работать молча с невыспавшимися лицами. Казалось, с невидящими глазами.

Наступило 22 июня 1941 года

Ещё до рассвета мы услышали взрывы. Официально никто не объявлял, но мы все знали, что началась война с Германией

Евгения Фёдорова

Мужчины бросились с заявлениями с просьбой забрать на фронт. Женщины — в надежде стать медсёстрами, санитарками — кем угодно. На фронт никого не взяли, но всем было велено собираться на этап.

— Соликамск. Мужчины все работали на лесоповале, а женских бараков было всего два. В одном — несколько лесоповальных бригад и служащие финчасти, бухгалтеры, обслуга кухни, прачечной, лазарета. Во второй жили уркаганки, которые никогда не работали, но обслуживали мужское население лагеря, — пишет автор.

Больница. Свобода

В 1943 году Евгения попала в больницу в Мошеве (Пермский край). В какой-то момент женщина переболела сепсисом. Пока разбирались с документами, уже практически вылечилась сама. Но раз бумажка есть — надо везти.

Постепенно научилась у врачей основам профессии, стали даже выпускать на ночные дежурства у туберкулёзников, иллюзий по выздоровлению которых никто не питал.

Если, случалось, приходила дополнительная пайка, хирурги старались разделить её между теми, у кого есть шансы на жизнь. Едва не дрались, доказывая, что их больной достоин

Евгения Фёдорова

Летом 1944 года — с вещами на выход. Дали денег ровно на дорогу и распределили в больницу трудармейцев в Бондюжинском районе Урала.

— Так странно идти куда-то без конвоира сзади. Впервые за девять лет. Без единого документа в кармане, но я на воле. На воле.

«Воля»

Госпиталь, куда распределили Фёдорову, стоял на реке Тимшер. Пациентами были заключённые местного лагеря, большинство из которых приходили уже в больницу как в последнее пристанище. У многих была дистрофия.

— Трудармейцы на лесоповале медленно, но верно погибали, превраща­ясь в доходяг, не способных держать топор в руках. Дикие условия жизни в насквозь промерзающих зимой бараках, негодная одежда. Это приводило к голодному пайку в 200 граммов хлеба, неминуемой дистрофии, — вспоминает Евгения.

Из 10 бараков только один предназначался для тех, у кого были шансы выжить. Из остальных никто больше в лагерь или на работу не возвращался.

Вскоре приехала мать Евгении вместе с младшим сыном Вячеславом. Старшему к тому моменту было 16 лет, он не поехал на Урал к матери-заключённой. К тому же он готовился к поступлению в нынешний МФТИ, не сообщая о «родительском прошлом».

Уже бывшая заключённая получила паспорт без права проживания в стокилометровой зоне больших городов, но даже наличие хоть какого-то документа было в радость. Семьёй они переехали в Боровск, что близ Соликамска. И вроде всё начало налаживаться. Так прошло пять лет

«В Сибирь. Навечно»

— Вторично арестовали меня в конце марта 1949 года, — вспоминает женщина.

По словам автора, всех, кто сидел в 1930-х по 58-й статье и выжил, собирали и отправляли в Сибирь навечно. Так Евгения оказалась в Красноярске. В самом городе и его окрестностях Фёдорова работала медсестрой.

Долгожданная реабилитация произошла лишь в 1957 году. Сыновей к тому моменту выгнали из МФТИ из-за тёмного прошлого матери. Евгения переехала с матерью в Москву, получила комнату в коммуналке на Кутузовском проспекте. Через два года стала работать над воспоминаниями.

Нам с сыновьями удалось уехать в Америку

Евгения Фёдорова

О том, как удалось сбежать из Страны Советов, автор умалчивает. Она жила в Нью-Йорке, Нью-Джерси, выпускала детские книги, много путешествовала. Скончалась в Бостоне в 1995 году.

 

Источник: life

Посмотреть также...

«ТЕРРОРИСТОВ ЖДЕТ ВОЗМЕЗДИЕ И ЗАБВЕНИЕ» — ПУТИН

03/25/2024  13:05:02 Лазарь Данович В связи с терактом в Москве, в концертном зале «Крокус сити …