Джакомо Казанова: просто не смог жениться

В России дневник Казановы впервые был опубликован … Достоевским. Вернее, не весь дневник, а только отрывок из него. Просто Фёдор Михайлович с братом Михаилом затеяли издавать журнал «Время», и нужно было привлечь публику. Правда, к великому разочарованию читателей, в журнал попала только та глава дневника, где речь шла о побеге из тюрьмы. Но, в общем, Фёдор Михайлович прав: Казанова — это не просто великий соблазнитель, его биография гораздо богаче.

«Чернушка! Чернушка! Ко мне! Где же ты?» — скрипучий старческий голос, отражаясь от каменных стен, эхом разносился по замку. Худой плешивый старик бродил по тёмным коридорам со свечой, разыскивая свою любимицу. И вот за очередным поворотом неверный свет озарил чёрный окоченелый комок — собачка была мертва. Старик склонился над ней и заплакал. Рядом из-за закрытой двери прыснул чей-то смех.

Старика звали Джакомо Казанова, он служил смотрителем библиотеки. В то утро он в очередной раз поссорился с кухаркой. Бушевал: «Опять ты подала мне подгоревший соус!» — а к ногам его жалась собачка. Дородная кухарка, подбоченившись, смерила старика презрительным взглядом: «А кто ты такой, чтобы ждать от меня разносолов? Такая же прислуга у графа, как и мы все!» Заслышав её визгливый голос, на подмогу примчался мажордом: «Не смей являться на кухню с этой паршивой шавкой! Она всюду гадит! Если ты ещё раз выпустишь её из своей комнаты, клянусь, я твою собаку отравлю!»

Такие сцены давно стали привычными в замке графа Вальдштейна. Дряхлый библиотекарь, которого граф велел почитать и кормить на серебре в хозяйской столовой, вызывал у прислуги бешеную ревность и ненависть. И поскольку граф приезжал редко, никто и не думал исполнять его наказ. Какое дело мажордому и кухарке до какого-то Казановы! А ведь когда-то слава этого человека гремела по Европе, он путешествовал из страны в страну и везде был вхож в самые аристократические гостиные. Когда-то он имел миллионы — растратив всё до копейки, теперь он был нищ. Когда-то он гордился отменным здоровьем, красивой внешностью, колдовским обаянием — возраст плюс ртутная мазь, которой он добрый десяток раз излечивался от дурной «французской» болезни, превратили блестящего любовника в развалину. Когда-то он с успехом морочил венценосные головы, сам французский король плясал под его дудку! Теперь главной заботой Казановы стала затяжная война с графским мажордомом и кухаркой. Наконец, когда-то его любили блестящие красавицы и он ветрено бросал их, потому что ни в грош не ценил легко достававшуюся любовь. Теперь единственным существом, питавшим привязанность к Казанове, была боязливая собачка на паучьих лапках. А когда её отравили бессердечные слуги, он, раньше не спускавший обид, лихо дравшийся на дуэлях, был бессилен отомстить этим ничтожествам! Страшная штука — старость, особенно если ты одинок. Но ведь Казанова к этому и стремился — к одиночеству. И сколько ни расставлял на него сети могущественный Гименей, Джакомо всякий раз ускользал!

Змейка на страже

В далеком 1741 году, когда ему было всего шестнадцать, Джакомо принял сан аббата и стал читать проповеди в церкви Святого Самуила — в той самой, где его когда-то крестили. Неподалеку отсюда он родился — в семье венецианских актеров, которые вечно гастролировали. Рос Джакомо в доме бабки. Лет до пяти его считали дурачком, потому что он не умел говорить. Но однажды бабка посадила его в сундук и продержала закрытым с полчаса. Из сундука Джакомо вылез уже совсем другим! И вот теперь даже с успехом ораторствовал с кафедры. Правда, если придираться, то в своих проповедях он охотнее цитировал Горация, чем Священное Писание, но они нравились, особенно женщинам. И в кружке для пожертвований каждый раз обнаруживалось больше любовных записок, чем монет. Больно уж хорош собой был этот смуглый юноша в кружевном жабо поверх сутаны. К тому же венецианцы не слишком набожны.

Юный аббат снискал дружбу 70-летнего влиятельного сенатора. Это могло обернуться большой карьерой, но Казанова сглупил: мало ему было матрон, наперебой приглашавших на свидания. Надо же ему было соблазнить возлюбленную своего покровителя! Пришлось бежать из города. Что ж! В этом был и свой положительный момент. За пределами Венеции никто не знал ни Казанову, ни его родителей, и он стал выдавать себя за аристократа, придумал родословную, которая шла от какого-то Хакобо Казановы, якобы служившего у короля Альфонса Великого.

И вот славный потомок Хакобо Казановы колесит по Италии. Сутану он почти сразу самовольно снял. Пробовал стать то адвокатом, то скрипачом. Много и удачно играл в карты. Не гнушался и мошенничеством. Однажды познакомился со страстным коллекционером древностей, увидел у него старинный меч и объявил, что с помощью этого меча — якобы магического — можно отыскать клад, только нужно найти утерянные ножны. Сам изготовил эти ножны из старой подметки и продал простаку-коллекционеру за 1000 цехинов. А потом ещё за отдельную плату взялся выведать у духов, где именно искать клад. По уверениям Казановы, для этого необходима была ритуальная дефлорация невинной девицы, и хозяин не пожалел собственной 14-летней дочери. В назначенный день ровно в полночь Казанова в хламиде, с короной на голове вышел в компании девицы в открытое поле, нарисовал вокруг себя магический круг и стал заклинать. Но тут началась гроза, бывший аббат не на шутку перепугался (в Бога-то он всё-таки верил, хоть и несколько по-своему) и удрал. Девица сберегла невинность, а коллекционер — 500 цехинов.

Однажды в придорожном трактире Казанова познакомился с адвокатом, тот предложил подвезти до Рима. Едва Джакомо втиснулся в экипаж, у него в глазах потемнело: женщина, сидевшая рядом с адвокатом, была несказанно хороша! Ее звали Лукреция, и она тоже явно была не прочь познакомиться поближе. Но по дороге Джакомо с Лукрецией всё никак не удавалось уединиться. Адвокат ничего не замечал и даже пригласил Казанову погостить у него в Риме. Там, на вилле, в саду, Лукреция наконец подарила молодому поклоннику свою благосклонность. «Ты моя первая и единственная любовь!» — восклицал Казанова. «Первая — да, но далеко не последняя, поверь мне», — смеялась Лукреция. Как-то они лежали в траве за кустами, и вдруг мимо прошмыгнула пёстрая змейка. «Это неспроста, сюда идут!» — поняла неверная жена, стала наспех приводить в порядок платье, но было поздно: кусты раздвинулись и появилось изумлённое лицо её младшей сестры. Тогда Лукреция дала Казанове ключи от спальни сестры, чтоб тот соблазнил девушку и тем самым заставил её молчать. Казанова уговаривал возлюбленную бежать с ним, но она не согласилась и вскоре уехала с мужем в Неаполь. Она была права — горевал Джакомо не долго…

Женщины падали в его объятья, как спелые груши с дерева. Он обладал врождённой способностью нравиться, к тому же сумел возвести совращение в ранг искусства. В ход шло всё: тембр голоса, выражение лица, глаз — Джакомо старательно репетировал перед зеркалом. В какой-то момент он решил, что его образу не хватает только одного: военного мундира, который столь мил женщинам! А поскольку к его смуглой коже больше всего шли белый и голубой цвета, то Казанова избрал бело-голубой мундир испанского офицера. На территории Италии как раз шла очередная война, в которой участвовала чуть не вся Европа, хотя самих итальянцев она мало трогала. И Казанова, назвавшись каталонцем, записался в испанскую армию. Жаль, что долго поносить красивый мундир ему не довелось — обман был раскрыт, самозванца выгнали и чуть было не упекли под арест. Впрочем, Джакомо все же воплотил в жизнь «военную идею»: поступил лейтенантом на флот Венецианской республики и был отправлен служить на Корфу, форпост в Адриатическом море. В гарнизоне Джакомо главным образом играл в карты да соблазнял офицерских жён. Зато в какой-то момент его командировали в Стамбул — и это было увлекательнейшее путешествие!

Без пяти минут турецкоподданный

В Стамбуле Казанова чуть не женился. Знатный турок Юсуф, отдав должное уму и прекрасным манерам венецианского гостя, предложил ему в жёны свою единственную дочь, 15-летнюю красавицу Зельми, сулил несметные богатства, но в обмен требовал принять мусульманство. Казанова только раз увидел издалека тоненькую фигурку Зельми и — воспылал! О скорой свадьбе уже было объявлено. На правах жениха Джакомо было разрешено обменяться с девушкой несколькими словами — Зельми показалась ему рассудительной. Но Казанову взяли сомнения: а вдруг лицо, скрытое под чадрой, окажется не так прекрасно, как обещает отец невесты? Ведь если ради любви Джакомо согласен был сменить веру, то ради приданого — нет. Он знал: богатство при остром уме и предприимчивости можно снискать и в Европе, оно не стоит того, чтобы прослыть вероотступником. И вот он стал уговаривать Юсуфа показать лицо Зельми до свадьбы. Это было решительно невозможно. Попытавшись напоследок соблазнить жену Юсуфа, несостоявшийся турецкоподданный отбыл на Корфу, а оттуда домой, в Венецию.

Казанове снова удалось завести высокого покровителя — сенатора Брагадина. Дело решил сердечный приступ, случившийся у седовласого патриция на улице. Казанова помог ему усесться в гондолу и добраться до дому и с тех пор сделался доверенным лицом. Брагадин покрывал молодого шалопая во всех его проделках, и тот, привыкнув к безнаказанности, сделался жесток. То изобьёт молоденькую горничную (Джакомо утверждал, что купил невинность девушки у её матери и просто требовал предоставить оплаченный товар). То разроет на кладбище могилу, отрежет у покойника руку и подбросит в постель своему недоброжелателю (бедняга от ужаса навеки онемел). Однажды некая графиня, чью любовь Казанова отверг, обезумев от горя, бегала по городу нагишом и в результате попала в психиатрическую клинику. «Пора тебе, Джакомо, жениться. Совсем ты задурил», — вздыхал Брагадин.

А Джакомо как раз присмотрел себе невесту. Это была Катерина Капретта (в мемуарах он станет называть её К.К.). Юная, целомудренная, пламенная! Казанова поехал к её отцу просить руки, но тут его постигло горькое разочарование: девицу готовили в монастырь. Никакие уговоры не помогли, вскоре Катерину и впрямь заточили в монастырских стенах. Казанову препятствия только раззадорили, он вороном кружил вокруг монастыря, пока не нашел способ передавать любимой записки. И тут Катерина его огорошила: написала, что сошлась с одной из старших монахинь и полюбила ту, как жена любит мужа. Вне себя от ревности, Казанова хотел было уехать на другой конец Италии, но тут в церкви незнакомая монахиня уронила к его ногам письмо — приглашение на свидание. Незнакомка в рясе была необычайно хороша собой, и Казанова не смог устоять. Оказалось, это та самая подруга его Катерины. Её звали Марина Морозини (в мемуарах Казанова назовёт её М.М.). Роскошная шатенка с голубыми глазами и большим чувственным ртом. Очень скоро эта женщина сделалась любовницей Казановы и то сама убегала к нему из монастыря, то помогала убежать Катерине, а то они вместе под каким-нибудь предлогом покидали келью и проводили в объятиях Джакомо упоительные ночи (с тех пор Казанова вывел правило: двух женщин вместе соблазнить гораздо проще, чем по отдельности). Иногда к их лихой компании присоединялся и ещё один любовник М.М. — французский посланник. Всё это совершенно не мешало подругам оставаться монахинями (ох уж этот галантный, весёлый, грешный XVIII век!). Потом отец Катерины умер, и девушка вышла из монастыря, намереваясь, наконец, выйти замуж за Казанову. Но вот он сам уже не хотел этого — за несколько месяцев в монастыре Катерина слишком развратилась. Пришлось отговариваться: дескать, он не имеет прочного положения в обществе и достаточных средств, чтобы содержать семью.

Но скоро Казанове стало не до любовных проделок: над его бедовой головой сгущались зловещие тучи. Сначала осведомитель инквизиции увидел в его доме запрещённые трактаты по алхимии (Джакомо по случаю купил их, чтобы выгодно перепродать коллекционерам). Тут нашему герою припомнили и его жестокие выходки, и подозрительный успех у женщин (не иначе как он колдун и применяет любовное зелье), и даже… недостаточно жёсткую манеру сквернословить. Мол, все добропорядочные люди, когда проигрывают в карты, богохульствуют, а Джакомо лишь проклинает дьявола. Значит, только в дьявола он и верит! Его предупреждали, что в трибунале уже заведено дело, что ему лучше уехать из Венеции, что заступничество Брагадина на этот раз не спасет. Казанова отвечал: «Когда б я стал обращать на инквизиторов внимание, то начал бы беспокоиться, а я враг всякого беспокойства!» Дело кончилось тем, что в одно прекрасное утро его арестовали и препроводили в «Пьомби».

Макароны для побега

Это была тюрьма, занимавшая верхний этаж Дворца дожей. Зимой под свинцовой крышей дворца было промозгло, летом — нестерпимо жарко. К тому же камера, доставшаяся Казанове, была так мала, что он даже не мог встать в полный рост. На прогулку его выводили наверх, на чердак. А там, как на любом чердаке, валялся всякий хлам: грелка, кусок мрамора, кочерга, старые подсвечники, прямой бронзовый прут (очевидно, обломок старого засова). Стоп! Кусок мрамора! Обломок засова! Ведь их можно использовать! Джакомо спрятал эти предметы под рубашку и пронес в камеру. Пользуясь мрамором как точильным камнем, он две недели затачивал засов, пока не получил восьмигранный стилет. Теперь можно было подумать о побеге…

Джакомо пришёл в голову замечательный план: проделать в полу отверстие, причём под кроватью, чтоб не заметила стража. Как раз под его темницей располагался зал трибунала. Можно было сделать из простыней верёвку, привязать к ножке кровати, спуститься, спрятаться до утра под столом, а потом, когда в зал набьется народ, просто выйти на улицу. Джакомо готовил свой побег расчетливо, не спеша. Для начала изобразил лёгочную болезнь, при которой якобы нельзя подметать в камере, чтоб не поднимать пыли. На самом деле он просто не желал, чтобы кто-либо заглядывал под кровать. Каждую свободную минуту он долбил и долбил пол. Когда под деревянными досками обнаружились мраморные плиты, он не отчаялся. Просто попросил у охранников уксуса — якобы, чтобы заправить салат, а сам стал поливать этим уксусом мрамор — камень размягчался, и его можно было процарапать. И вот дыра была готова. Оставалось только дождаться ночи…

То, что случилось дальше, можно объяснить только неслыханным невезением. Целый год Казанова просидел в своей камере, и никто его не трогал. И надо же было тюремщикам именно в этот вечер перевести его в другое место! В более просторную камеру — друзьям Казановы, чтобы обеспечить ему такое послабление, пришлось отдать не одну тысячу цехинов. Хуже всего было то, что дыру в полу быстро обнаружили, и теперь, в новой камере, стражники ежедневно простукивали пол и стены. Но Казанова не отчаивался: во-первых, стилет остался у него, во-вторых, потолок-то не простукивали, а просто осматривали. В голове узника возник новый хитрый план. Только на этот раз ему нужен был помощник.

Казанова испросил разрешения у инквизиторов меняться книгами с другими узниками. И наладил связь с неким аббатом Бальби, посаженным за совращение прихожанок. Они передавали друг другу записки, спрятанные в корешках книг. Вместо чернил использовали сок фруктов, вместо пера — ноготь, специально отращенный и заостренный. По плану Казановы аббат сначала должен был продырявить стену своей камеры (а его камера располагалась выше той, в которой томился Джакомо, и сквозь дыру в стене можно было выбраться на чердак), а потом проделать на полу чердака ещё одну дыру, над камерой самого Казановы. Всё дальнейшее он обещал взять на себя: мол, у него есть прекрасный план, как выбраться с чердака. Бальби поверил. Оставалось лишь передать ему стилет. Даже в корешке самой большой книги, которая была у Казановы — старинной Библии, его было не спрятать — концы торчали. Тогда Джакомо сказал тюремщику, что в честь Дня святого Михаила хочет вместе с книгой передать товарищу по несчастью свои фирменные спагетти. Вложил в Библию стилет, сверху водрузил широкое блюдо, положил туда спагетти и до краев наполнил блюдо горячим маслом (где Казанова, сидя в тюрьме, раздобыл всё, необходимое для приготовления спагетти, включая блюдо и масло, история, увы, умалчивает). Заглянуть под края блюда и увидеть концы стилета тюремщик никак не мог. Ему вообще пришлось идти крайне осторожно и не сводить глаз с масла, которое вот-вот могло пролиться.

На всё про всё у аббата ушло три недели. И вот в одну прекрасную ночь беглецы оказались на чердаке! Тут-то и выяснилось, что никакого плана дальнейших действий у Казановы припасено не было. Ну хорошо, пробили дыру в тонкой крыше, выбрались на самый верх. А дальше? После долгих поисков Казанова нашёл на крыше слуховое окно, под которым просматривалась какая-то комната. Он спустил аббата внутрь, а сам остался на крыше думать, к чему бы привязать верёвку. К счастью, там обнаружилась лестница трубочиста, довольно тяжёлая, и Джакомо, рискуя в любой момент сорваться со скользкого ската, в одиночку подтащил её к слуховому окну. Это стоило ему таких усилий, что, оказавшись наконец на полу комнаты, он… заснул мертвым сном на долгих четыре часа, к великому ужасу аббата. И всё же они выбрались! Проломили две внутренние двери, разодрали одежду, поранились, но выбрались! У запертой входной двери они накинули плащи, в которых когда-то были приведены в тюрьму (благо их не отобрали), и просто дождались привратника, отпершего дверь утром. Если б тот вздумал их остановить, они бы закололи его стилетом, но привратник на своё счастье принял беглецов за заблудившихся во дворце иностранцев.

Историей своего побега — единственного за всю историю «Пьомби» — Казанова вскоре угощал Париж. Причем рассказ его длился не менее двух часов, сокращать подробности он отказывался!

Французские нравы

Париж, куда после побега отправился Казанова, поразил его бесстыдством. Однажды, беседуя с супружеской парой, он похвалил их троих маленьких детей:
— Все трое красивы, хотя и по-разному.
— Ещё бы! Старший — сын герцога, второй — графа, а третий — виконта.
— Ах, сударыня, простите великодушно! Я полагал, что это ваши дети.
— А это и есть мои дети! — залилась дама весёлым смехом, а с ней и супруг.

В другой раз Казанова повстречал на балу почтеннейшее семейство, в котором было пять молоденьких барышень на выданье, на вид очень скромных. Младшей, 12-летней, вдруг сделалось дурно. Казанова хотел позвать врача. «Ах, сударь, не беспокойтесь. Я просто беременна», — пояснила девица. Хуже всего в Париже были старухи — любвеобильные и бесстыдные, и Казанове не всегда удавалось избежать их старческих объятий.

Зато в Париже оказалось легко разбогатеть. Казанова добился приёма у короля и убедил его величество затеять государственную лотерею, а руководство поручить ему. Результат превзошёл все ожидания: Казанова исправно платил выигрыши, не скупился на рекламу, и покупатели стали ломиться в его контору толпами, что в итоге обогатило французскую казну миллионов на двадцать франков. Никто и не заметил, что парочку миллионов венецианец положил себе в карман. Вопрос в том, куда он девал эти два миллиона? Отчасти проиграл, отчасти потратил на прекрасных женщин. Факт тот, что уже через год у него опять ни франка не было. Не беда! Очень скоро Казанова придумал новый способ обогатиться.

Он познакомился с 50-летней вдовой, маркизой д’Юрфе, помешанной на алхимии и магии. У нее имелись миллионы в банке, а на шее постоянно висел магнит, оправленный в железо. Маркиза считала, что когда-нибудь магнит притянет молнию и это поможет ей самой вознестись на небо. Казанова сумел уверить почтенную даму, что как никто другой сведущ в таких делах. И посулил… помочь ей переродиться в мужском теле. Немало драгоценностей принесла маркиза в дар богу Луны, чтобы уточнить все подробности предстоящей процедуры. Казанова самолично увозил шкатулки с драгоценностями на лодке подальше в море и там без свидетелей высыпал их содержимое в воду, на лунную дорожку (так, по крайней мере, он говорил маркизе). А в ответ бог Луны присылал им письма с инструкциями. План, предложенный Луной, был таков: маркиза должна зачать от Казановы ребёнка мужского пола, родить, а на седьмой день поцеловать младенца в губы, передав тем самым свою душу, и мгновенно умереть. С зачатием у них всё не выходило — приходилось повторять и повторять попытки, что, естественно, требовало дополнительных трат. «Священнодействовать» Казанове помогала дружественная Луне волшебница Ундина. Ее роль исполняла некая Марколина — бывшая невеста младшего брата Джакомо, у которого он её отбил и сделал своей любовницей. В конце концов маркиза перевела всё своё состояние на будущего опекуна будущего ребенка, то есть на Казанову — естественно, чтоб обеспечить себе самой благосостояние в грядущей повторной жизни.

Шесть лет Казанова морочил голову и без того сумасшедшей старухе, пока она наконец не начала о чём-то догадываться. И это был не единственный его источник дохода! Джакомо встретил однажды очень красивую тринадцатилетнюю оборванку по имени Морфия, отмыл её, нанял художника написать её портрет, а потом в нужный момент подсунул этот портрет королю, убедив, что оригинал ещё краше. Сосватав Людовику юную любовницу (Морфия даже родила потом королевского бастарда), Джакомо получил изрядное вознаграждение.

Невозможное сватовство

Чего только не случилось дальше в жизни Казановы! Он завёл мануфактуру, совершенно разорительную, поскольку сам же сманивал работниц от станка к себе в постель и в награду за любовь одаривал каждую хорошеньким домиком с садом. Потом родственники маркизы д’Юрфе обнаружили исчезновение состояния, дело могло обернуться Бастилией — пришлось бежать из Франции. С горя Казанова задумал было уйти в монастырь и даже переговорил об этом с отцом-настоятелем, но тут в очередном придорожном трактире ему встретилась красивая, но очень важная дама, к которой не так-то просто было подобраться. Забыв обо всём на свете, Казанова с азартом принялся «разгрызать этот орех»: раздобыл ливрею, прикинулся лакеем, прислуживал прекрасной незнакомке за ужином и добился-таки своего!

Потом, путешествуя по Италии, он снова чуть не женился — на любовнице одного герцога. Они сбежали из замка и направились к матери Леонильды за благословением. К великому изумлению Джакомо, матерью оказалась… Лукреция, его первая любовь. А сопоставив даты, он догадался, что его нынешняя невеста не кто иная, как собственная дочь! А ведь Леонильда успела от него понести и в положенный срок родила ребенка, сделав Казанову и отцом, и дедом одновременно! С тех пор Джакомо зарёкся даже думать о супружестве. Ведь, учитывая бурно прожитые годы, любая девушка в Европе потенциально могла оказаться его дочерью.

Увы! Закат великого любовника был уже не за горами. Однажды всесильного Казанову постигла-таки любовная неудача — там, где он менее всего ожидал. Ему отказала не благородная и добродетельная дама, а известная куртизанка! Дело произошло в Англии, куртизанку звали Шарпийон, она искусно распаляла Казанову, выуживая у него тысячу за тысячей, и ничего не давала взамен. Казанова уже подумывал о покупке специального кресла — чуда техники, которое, стоило на него сесть, опутывало человека по рукам и ногам ремнями, при этом сиденье поднималось и приводило сидящего в положение роженицы. Джакомо надеялся хотя бы таким образом овладеть насмешницей. Но тут она в очередной раз попросила денег, и Казанова решительно потребовал расплаты. Шарпийон, впустившая его в свою спальню, была так холодна, молчалива и неподвижна, на ней была такая грубая и колючая рубашка, что Джакомо утратил весь свой пыл и ушёл в гневе. Что-то подобное она проделывала с ним ещё несколько раз. В конце концов Казанова застал её с любовником-парикмахером и надавал мерзавке оплеух. На следующий день Лондон шумел: известная красавица Шарпийон зверски избита, лежит при смерти. Джакомо со стыда и горя решил застрелиться на Вестминстерском мосту, но напоследок захотел повеселиться, поехал на танцы и там встретили… Шарпийон, живую и здоровую. Он пытался прибегнуть к помощи закона, обвинив куртизанку в мошенничестве, она в ответ чуть не засадила его за решетку, обвинив в изнасиловании. Неудивительно, что после всех этих унижений Казанову стала покидать мужская сила вместе с благосклонностью Фортуны.

Джакомо успел ещё постранствовать по Европе. На девять месяцев заезжал и в Россию, в надежде получить место личного секретаря императрицы. Но это оказалось труднее, чем он думал. Екатерина охотно беседовала с венецианцем, обсуждала статуи в Летнем саду (Казанову немало изумляли надписи на табличках: рыдающая женщина была обозначена как Авиценна, а старик с бородой — как Сапфо). Он успел даже предложить Екатерине реформировать русский календарь, приняв, как во всей Европе, григорианскую систему, от которой Россия «отставала» на 13 дней. Мол, Пётр Первый, повелевший в свое время считать началом года первое января, оставил юлианский календарь только потому, что такового придерживалась Англия. А ведь Англия вскорости и сама перешла на григорианскую систему, и теперь только Россия имеет календарь, отличный от других европейских стран. Императрица ответила, что предложение Джакомо хоть и разумно, но трудновыполнимо, поскольку православный народ терпеть не может никаких перемен, особенно связанных с церковным календарем. И напомнила, что в его родной Венеции по старинке вообще считают начало года с первого сентября. Больше Казанова с русской царицей не виделся. Ему осталось только немного подивиться на местные нравы. Например, на обычай мыться в бане мужчинам вместе с женщинами и при этом не обращать друг на друга никакого внимания. Или на странное отношение к карточным долгам — в России никто и не думал их платить, смешно было даже напоминать должнику о его долге! И, наконец, на запоздалое, чудовищное по европейским меркам рабство. Впрочем, Казанова и сам с радостью купил себе крепостную — тринадцатилетнюю прелестную девочку. История не сохранила её настоящего имени — Джакомо звал ее Заирой, как прекрасную рабу султана у Вольтера. Ему объяснили, что он волен делать с Заирой что хочет — хоть сечь на конюшне. Но на практике русская крестьянка сама стала забирать над венецианцем власть. Она оказалась чудовищно ревнива и метала в голову хозяину то бутылки, то сапоги при малейшем намеке на измену. «Если б не проклятая её неотступная ревность да не слепая вера в гадание на картах, кои она всякий день раскладывала, я бы никогда с ней не расстался», — вздыхал Казанова, оставляя возлюбленную пожилому архитектору Ринальди. Самому Джакомо снова пора было в путь.

Он ещё побывал в Польше, где прославился громкой дуэлью с графом Браницким и обрушил на себя гнев польского короля, в Австрии, где ему страшно не понравилось, поскольку проституция была запрещена, а за супружескую измену сажали в тюрьму, и в Испании, где на Казанову вообще сыпались одни неприятности. Сначала некая красавица, пленив сердце венецианца, вздумала предупредить его, что не потерпит измены, и в доказательство предъявила… труп убитого любовника. Джакомо было предложено утопить труп в реке — за этим занятием его и застал патруль и упёк под арест, впрочем, ненадолго. Затем Казанова завёл интрижку с любовницей вице-короля, и совершенно напрасно: на следующий день его засадили в тюрьму уже всерьёз. Через несколько месяцев его освободили, но тут на него напали наёмные убийцы. Словом, из Испании Джакомо еле-еле унёс ноги.

К этому времени от его миллионов не осталось и следа. Пришлось, чтоб снискать хлеб насущный, возвращаться в Венецию и поступать на службу в инквизицию в качестве осведомителя, строчить кляузы на художников, рисующих обнаженную натуру. Но и на этой должности Казанова не удержался, написав памфлет на одного патриция. «То ли я не создан для Венеции, то ли она для меня», — констатировал он, навсегда покидая родной город. В конце концов судьба забросила Казанову в библиотеку графа Вальдштейна в Богемии. Граф сам пригласил его на эту должность, встретив на дороге без гроша и узнав в Джакомо былую знаменитость. Напоследок Казанова ещё одарил ребенком дочь привратника замка, на чем путь великого соблазнителя наконец окончился. Зато начался путь талантливого литератора.

На самом деле он пробовал свои силы в литературе и раньше. Но только мемуары под названием «История моей жизни до 1797 года», написанные в замке у графа, снискали Казанове настоящий литературный успех. Хотя тоже не сразу. Он завещал рукопись своим племянникам, те двадцать лет продержали её на чердаке за ненадобностью, а затем догадались показать издателю Брокгаузу — так началась посмертная слава Джакомо Казановы, не угасающая вот уже двести лет! Время от времени, правда, находятся скептики, сомневающиеся в правдивости мемуаров. В середине XIX века во Франции даже поговаривали, что «Историю моей жизни» написал Стендаль, чей стиль будто бы ощущается в каждой фразе. Но у Казановы нашлось немало защитников, не жалеющих времени и сил, чтобы доказать: всё описанное в мемуарах ровно так и происходило! Они ползали по крыше Дворца дожей в поисках слухового окна и следов подтаскивания лестницы. Исследовали путь, которым К.К. и М.М. убегали из монастыря на свидания. Чем только не занимались так называемые казановисты! Что же касается казановисток, то через сто с лишним лет после смерти великого совратителя нашлись девушки, объединившиеся в целое движение. Их целью было… побольше грешить, не щадя здоровья, чтобы скорее очутиться в аду и встретить там своего кумира. Сам Казанова наверняка удивился бы, почему его безоговорочно записали в ад. Может, он и грешил, но исключительно любя!

Ирина Стрельникова

drug-gorod.ru/girolamo-casanova/