Украинский еврей, который сбежал из СССР и стал асом израильских ВВС

В октябре 1948 года на базе ВВС Армии обороны Израиля возле кибуца Рамат Давид несколько военнослужащих оружейного склада решили организовать коммунистическую ячейку. Один из них поделился волнующей новостью: оказывается, высокий молчаливый штурман самолета «Дакота», читающий временами газету в офицерском клубе, репатриировался не откуда-нибудь, а из Советского Союза! «Он уж точно – наш человек!» – заявил солдат соратникам, и пошел знакомиться.

«Русского» звали Моше Бар-Цви, но сам себя он называл «Мишей». Бар-Цви идею влиться в ряды Коммунистической партии отверг напрочь: «А ты сам был в СССР? Вот сгоняй туда на экскурсию и, если чудом вернешься, тогда и поговорим», – со смехом предложил он. После чего прямо посоветовал солдату «прекратить дурить себе и людям голову».

Солдат не знал, что сам-то Моше Бар-Цви из страны рабочих и крестьян не просто уехал, а бежал.

Пока еще просто Миша

Родился он 10 апреля 1922 года на юго-западе Украины под совершенно другой фамилией – Мильман, в местечке Сатанов на Подолии, в Хмельницкой области. Неизвестно, когда первые представители этой фамилии оказались в Сатанове, но дедушки и бабушки нашего героя жили в штетле давно.

Дед Миши, Берл Мильман, всю жизнь обучал еврейских мальчишек премудростям Торы. Они боялись старика и прозвали его «Берлом Кнакером». «Кнакер» на местном диалекте – «щипун»: если кто-то из учеников шалил, меламед больно щипал его за бок, чтобы святая наука запомнилась навсегда. Отец и мать тяжело работали с утра до вечера, а истории про праотцев и царя Давида Мише рассказывала бабушки. Слова библейского героя и подвижника Самсона – «Да погибнет душа моя с филистимлянами» – так его впечатлили, что в возрасте пяти лет он твердо решил бежать в Палестину, где его ожидали легендарные цари и великие сражения.

Где находится Палестина, Мишка Мильман понятия не имел, но решил, что нужно идти к советско-польской границе, проходившей недалеко от местечка. Выждав момент, сбежал из родного Сатанова, но… наткнулся на ряды колючей проволоки и пограничников, вооруженных винтовками.

В старших классах обычной школы мальчику не понравилась программа по литературе: в классических произведениях евреев почему-то называли «ж-дами», приписывая им исключительно скверные качества. Возмутившись, школьник начал собственную борьбу за справедливость: выдирал из книг те листы, где была написана подобная гадость. Но самоуправство заметили родители и приказали немедленно прекратить.

C советской властью Мильманы, как и все жители Сатанова, предпочитали не ссориться. Отец мальчика, Гриша, прекрасно помнил, как в период НЭПа его забрали в ГПУ, где угрозами и побоями заставляли отдать им деньги и золото. Затем в Украине был голод 1932-1933 годов, который коммунисты предпочли не замечать. Младший брат отца, участник Гражданской войны, был ответственным работником в Киеве и в 1934 году жил на широкую ногу, а в Сатанове и соседних деревнях тогда на улицах падали и умирали от голода люди.

Действительность отличалась от пропаганды, как черное от белого. Когда группа сатановской молодежи, поверив в строительство большевиками социалистической еврейской республики в Биробиджане, собралась на восток, местные старики только хмыкнули и договорились, что первое письмо их дети напишут черными чернилами, если всё хорошо, или красными, если поездка не оправдала надежды. Весточка пришла примерно через месяц-полтора: «Дорогие родители, у нас всё прекрасно, отличное жилье, много работы и еды, но единственная мелочь – нет в магазинах красных чернил».

Весной 1940 года Мишу призвали в ряды Красной армии, и уже 11 сентября 1940 года он прибыл с молодым пополнением в военную часть в литовском городе Паневежисе. Там призывников отправили в баню и выдали им обмундирование, часть которого была с дырами от пуль – прибыла с советско-финской войны. А во второй половине февраля 1941 года рядового Моисея Григорьевича Мильмана заставили подписать заявление, которым он, якобы, просил направить его в Чкаловское военное авиационное училище: на штаб дивизии пришла разнарядка. «Это приказ!» – рявкнул капитан и потребовал от него не только самому подписать бумагу, но еще и подделать подписи на 39 других заявлениях. Среди них были украинцы, русские и десять евреев. По итогам проверок здоровья и экзаменов по физике, алгебре, геометрии и истории партии
в летное училище поступили 16 человек.

Так началась его летная карьера.  Кормили в училище значительно лучше, чем в стрелковых частях. Стипендия курсанта составляла 140 рублей, в отличие от денежного довольствия солдата в стрелковой части – там платили всего 8 «деревянных». А 22 июня 1941 года из громкоговорителя в общежитии стальной голос Левитана оповестил, что началась Великая Отечественная война.

На честном слове и на одном крыле

Мильмана охватила тревога: до Сатанова немцам было рукой подать. Вскоре от сестер из Одессы пришло письмо, что их мужья на фронте, а город уже бомбят немецкие самолеты. Про массовое отступление РККА по радио и в газетах не сообщалось, но появившиеся в Чкалове беженцы и раненые солдаты делились с курсантами страшными подробностями первых недель войны.

В небе почти не было советских самолетов, а танковые, стрелковые и артиллерийские части терпели поражение за поражением. Передовые отряды немцев пленных не брали, просто расстреливали советских солдат в окопах. Лернер, Бронштейн, Фишер, Коган и другие новобранцы-евреи, также призванные из Сатанова и провалившие годом ранее экзамены в училище, погибли или пропали без вести.

Курсантов, будущих штурманов и летчиков, обучали на самолетах-бипланах  «Р-5» и  «У-2». Два самолета вместе с экипажами разбились на курсе ночного вождения. В августе 1943 года младший лейтенант Мильман начал осваивать новый самолет – советский пикирующий бомбардировщик «Пе-2» – в Йошкар-Оле: фронтовики, иногда командируемые по службе сюда, иначе как «летающими гробами» эти машины не называли. Но вскоре лейтенанта Моисея Мильмана отправили в азербайджанский город Гянджа, который тогда назывался Кировабадом, – осваивать американский самолет «Дуглас А-20», прозванный «Бостоном».

Фото: Wikipedia

На нем он и воевал на фронте, на Балтийском море. Потом из окрестностей польского города Меркиш-Фридланд (Мирославец) они по утрам летали бомбить немецкие тылы, поддерживая наступление советских войск на Берлин. Целей в жизни у него к тому моменту было две: отомстить за погибших родителей и… переехать когда-нибудь в будущем в Тель-Авив.

В перерывах гуляли по окрестным деревням: жившие в них немцы бежали, боясь мести поляков и русских. Больше всего удивляли не ухоженная растительность возле каждого дома и не их шикарный вид, а наличие электричества даже в свинарниках. В Сатанове, где родился штурман Мильман, электричество было только в госучреждениях, и то на везде, а большинство жилых домов освещались керосиновыми лампами.

Из тех домов авиаторы пытались вынести вещи, о которых мечтал любой советский гражданин. Миша тоже не устоял и набил найденный чемодан женскими платьями, которые планировал переслать сестре в Одессу. Но вскоре командир полка майор Солнышкин и начальник штаба подполковник Чумаков наладили этот хаотический процесс. Грузовая машина с вооруженными солдатами подъезжала в неразграбленные деревни недалеко от линии фронта, загружала всё самое ценное – и ехала назад в расположение 408-го полка. Вещи разбирали в рамках субординации: сначала Солнышкин и Чумаков, потом их непосредственные подчиненные, дальше уже остальные. К тому времени, как Мишу приглашали забирать трофеи, от них уже оставались одни безделушки.

После войны их полк дислоцировался в Польше. В марте 1946 года майор Солнышкин вызвал штурмана к себе в штаб. «Товарищ Мильман, завтра на собрании я вас попрошу призвать сослуживцев пожертвовать месячное денежное довольствие на восстановление Родины, – просьба майора Солнышкина звучала как приказ, – и не забудьте сказать, что вы делаете это добровольно». Младший офицерский состав отделался легким испугом, пожертвовав месячное жалование, в то время как самому майору Солнышкину пришлось распрощаться с зарплатой за три месяца.

Желания возвращаться в государство, где нищих и бесправных людей правительство продолжало нагло обирать, у Мильмана было все меньше, а мечта о Палестине становалась все ярче. В институт молодой человек поступать передумал, а репатриация на родину предков превратилась для него в идею-фикс.

Побег из «советского рая»

Однажды, провожая группу солдат в специальный лагерь для демобилизованных, Миша пообещал, что без проволочек выпишет им пропуск на проезд в СССР. Получив за это в подарок от них килограмм сала и небольшую сумму денег, купил билеты до Берлина. Перехитрив по дороге патруль, старший лейтенант доехал до немецкой столицы, откуда отправился в Эрфурт, где собирался, по совету знакомого офицера, купить себе несколько хороших чемоданов, дефицитную в Союзе ткань на костюм и куски кожи про запас. Там один из продавцов оказался немецким евреем. Рассказал, что на западе Германии существуют несколько еврейских лагерей, откуда люди уезжают в Палестину. А потом и некоторые польские евреи, едущие из Советского Союза через Познань на Запад, рассказали Мильману, что из западной Германии можно уехать в Палестину, управляемую англичанами.

И однажды, после нескольких безуспешных попыток уволиться из армии, старший лейтенант Мильман решил рискнуть. Взял в части двухнедельный отпуск и, указав в качестве места пребывания подмосковный город, где когда-то шло обучение экипажей «Ту-2», Миша сел на товарный поезд, шедший в Германию. Пересек границу в вагоне охраны, которая с удовольствием согласилась распить бутылку водки с незнакомым офицером. Водку выпили, но на ближайшей станции, уже на немецкой стороне, собутыльники сдали Мильмана коменданту. Капитан внимательно изучил документы штурмана ВВС и строго спросил, почему тот едет в сторону Берлина, если отпускной выписан на пребывание в Подмосковье. «Да в этой Познани невозможно купить до Москвы билет! Вот приходится, как идиоту, крюк делать!», – ответ старшего лейтенанта звучал вполне убедительно, и через полчаса капитан лично отвел Мильмана на поезд до Берлина.

Из немецкой столицы Миша вновь  направился в Эрфурт, но там проверки стали очень тщательными, и пересекать границу было очень рискованно. Тот же продавец посоветовал Мильману вернуться в Берлин, где и попытаться перейти из советской зоны в американскую. Дальше нужно было идти на улицу Шлахтензее, где находился лагерь UNRRA – Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций.

Берлинцы ездили в западную часть города на такси. Самое сложное препятствие – двое советских солдат на проверочном пункте. Переодевшись в специально пошитый для этой цели «цивильный» костюм, в немецкой шляпе, Мильман сел с чемоданом в автомобиль. У барьера советские солдаты о чем-то расспросили водителя, рассмотрели пассажиров в салоне, и… дали рукой знак, что проезд открыт.

Перевозка иммигрантов из порта Хайфы в лагерь Атлит. Фото: Золтан Клугер, GPO

Мильман быстро нашел лагерь беженцев. К охраннику у ворот обратился по-русски: «Я из Советского Союза, хочу уехать в Палестину». Потом его допрашивал американский офицер – о семье, службе в армии, подробностях перехода границы… Говорил американец на чистейшем русском. Советский военный билет и другие документы Мильмана отправились в мусорный бак. Ему строго-настрого приказали молчать о своем прошлом и представляться везде польским евреем. За пределы лагеря выходить также воспрещалось: по словам американца, у них уже случалось, что советские дезертиры выходили за ограду, чтобы купить сигарет, и больше их никто не видел.

Через несколько дней большой крытый грузовик отвез группу евреев, а среди них и Мильмана, в западную Германию. На границе зон оккупации советский офицер заглянул в кузов и спросил, есть ли среди пассажиров русскоязычные. Все промолчали, и военный, так и не обнаружив сограждан, дал добро на переход границы.

Боевая задача: сорвать выступление Бен-Гуриона

Из нового лагеря беженцев многие рвались не в Палестину, а в страну возможностей – Америку, и общего языка с соплеменниками Миша не находил: всех желающих ехать на Восток, а не на Запад, эти выходцы из Польши считали дураками. Зато здесь его разыскал посланник движения «Бейтар».

«Мы выступаем за создание еврейского государства по обе стороны реки Иордан», – сказал он, и эта идея Мише понравилась. Он записал на листке место дислокации бейтаровцев в городе Касселе: оттуда каждые два месяца на Ближний Восток отправлялись группы репатриантов, и в тот же день туда переехал. А оттуда – в Париж! 30 бейтаровцев разместились там в квартире на улице Ламарка, 16. Неделю сидели взаперти, уча наизусть гимн «Бейтара» и песни на иврите. Исполняли их во время построения по утрам, поднимая бело-голубой флаг и маршируя во дворе здания.

Через некоторое время к бейтаровцам приехал эмиссар, говоривший исключительно на иврите. Солидный высокий человек, с военной выправкой, он велел ячейке принять участие в важной акции: срыве выступления идеологического противника, некоего Давида Бен-Гуриона, приехавшего в Париж из Тель-Авива. Им была поставлена задача проникнуть на собрание и во время выступления Бен-Гуриона кричать во весь голос ивритское слово – «Хавлага!» Как объяснили новичкам, это слово означало политику воздержания от возмездия арабам, нападавшим на еврейские поселения, которую продвигал Бен-Гурион с соратниками во время арабского восстания в Палестине 1936 года.

Придя на собрание, бейтаровцы взволнованно ждали выхода еврейского политика на сцену, но в самый ответственный момент Миша забыл, что именно нужно кричать. И, как только Бен-Гурион начал говорить, Мильман поднялся и во весь голос закричал: «Ха-фла-га! Ха-фла-га!» («Плаванье, морское путешествие»). Возглас подхватили еще четверо товарищей, и начался форменный бедлам: кричал Бен-Гурион, кричали бейтаровцы и вообще все посетители, в зале началась натуральная свалка.

В штаб-квартире на «рю Ламарк» всех участников акции ждал нагоняй от эмиссара. «Сделанная вами работа ниже всякой критики! Вы слышали, что вы кричали? Один кричал «хафлага», мол, куда-то нужно отплыть. Другой кричал «мифлага», то есть про какую-то партию. Еще один из вас додумался до слова «хафуга» – все посетители подумали, что он требует перемирия. Вы опозорили движение!»

Но призыв к отплытию оказался пророческим, и 18 января 1947 года, в 13:35, из французского порта Сет в сторону Палестины отплыла бригантина «Ланегев». Небольшое судно взяло на борт куда больше людей, чем позволяла его конструкция. 647 человек.

«Да погибнет душа моя с филистимлянами»

В трюме стояла невыносимая вонь и духота, пассажиры время от времени поднимались на палубу, чтобы вдохнуть чистого воздуха, и близ итальянского побережья у людей начали сдавать нервы. Пронесся слух, что насосы на судне сломаны, и оно того и гляди окажется на дне морском. На палубе образовался стихийный митинг под лозунгом «Хотим в Италию!», но к народу вышел палестинский эмиссар и крикнул в рупор: «Или мы умрем все вместе, или все вместе доберемся до Эрец-Исраэль!»

Течь в машинном отделении устранили, но тут на судне закончился провиант. Репатрианты пожертвовали часть своего золота и припасенных долларов, и трое итальянских моряков поплыли на шлюпке на берег, чтобы купить продукты, однако – исчезли вместе с деньгами и ценностями. Пришлось еще раз собирать нужную сумму, которую доверили уже капитану. На этот раз все обошлось.

8 февраля 1947 года ночью пассажиры уже видели огни Тель-Авива, когда вдруг судно осветил сноп света с британского военного корабля. Все попытки капитана парусника сманеврировать и уйти не увенчались успехом: в погоню ввязался еще один британский эсминец, а первый приблизился к «Ланегев» и ударил в борт, после чего на палубу парусника десантировались британские солдаты с дубинками. В британцев полетели металлические предметы, пустые бутылки, кто-то из пассажиров взялся за арматуру. Несколько британских солдат получили травмы, а один из них упал без чувств на палубу, после чего по бригантине дали пулеметную очередь. Один репатриант погиб, нескольких ранило. Под конвоем парусник отвели в порт Хайфы, а всех нелегальных мигрантов депортировали на Кипр.

Там, в лагере для интернированных лиц № 60, Миша Мильман – а теперь, с подачи бейтаровцев, уже Моше Бар-Цви – немного отдохнул от долгого путешествия и всерьез занялся ивритом, а заодно покинул движение «Бейтар». А в феврале 1948 года бывших пассажиров «Ланегева» перевезли в лагерь Атлит. Так он достиг своей цели: добрался до Палестины!

«Давайте лучше выпьем за победу!»

Первая работа нашлась через два дня после приезда. Пришел человек и предложил вакансию: «шмира» – охрана в Бен-Шемене, 8-часовая смена, дают питание, проживание и 1 лиру в день. На вопрос, где находится Бен-Шемен, Мишу всё тот же человек заверил, что он будет работать «рядом с Тель-Авивом». Но если туда не ехать – то, как сказал ему чиновник, «вот тебе 10 лир, талоны «Сохнута» на кровать, матрас, одеяло и 4-дневное пребывание в гостинице вместе с питанием». Через 4 дня нужно было рассчитывать уже на себя.

Тель-Авив оказался совершенно не таким, как представлял себе бывший штурман. Вместо песков и верблюдов вокруг были асфальтированные улицы и совершенно европейские дома, а местные жители не были похожи на тех евреев, которые жили в польских и украинских местечках. Миша решил, что он, ветеран войны и бывший советский офицер, будет полезен в армии еврейского государства, но ему отказали. Пришлось работать то на стройке, то на складе, и лишь много позднее ему удалось влиться в ряды ВВС организации «Эцель», точнее – участвовать в перегоне самолетов «Эцель» из Франции в Эрец-Исраэль.

Всё изменилось в мае 1948 года, после подписания Декларации независимости Израиля. В Тель-Авиве улицы в одно мгновение опустели, коллеги надели военную форму и разъехались. Однажды утром, работая на новом месте – прокладке взлетно-посадочной полосы к северу от Тель-Авива, – Миша увидел летящий прямо на него самолет. Рабочие едва успели скрыться в дюнах у моря, как по полосе был нанесен бомбовый удар. А 12 июня 1948 года Моше Бар-Цви, оле хадаш из СССР, стал бойцом артиллерийской батареи.

На предложение Миши отправить его в авиацию, офицер только пожал плечами и сказал: «Родине нужны хорошие артиллеристы, тем более для новейших пушек». Новейшими пушками оказались очень старые 65-миллиметровые орудия с деревянными колесами. На каждую пушку имелось всего по 40 снарядов.

На артиллеристов иногда охотились вражеские «спитфайеры», но были и приятные моменты. В разгар одной из операций в расположение батареи подъехал джип с шофером и высоким, широкоплечим офицером. «Эй, прекращай войну, давайте лучше выпьем за победу!» – сказал офицер и протянул всем по рюмке водки и сэндвичу. На вопрос Миши, кто этот офицер, явно похожий на выходца из России, кто-то шепнул: «Это же Ицхак Саде!»

В израильскую авиацию его все же перевели, летом 1948 года. Он летал на «рапиде», «дакоте», «москито»… А в 1955 году Моше Бар-Цви, дослужившись до майора, демобилизовался по болезни.

Фронтовика ожидала еще одна война – самая тяжелая, с раковой опухолью. Но уроженец Сатанова выдержал и эту страшную и многолетнюю битву. Потом, до 1988 года, он работал телевизионным техником. Его книги по телевизионной технике получили в Израиле признание и долго использовались в качестве учебников. На пенсии ветеран издал мемуары и книгу о советском «отце народов», Иосифе Сталине.

15 марта 2001 года Моше Бар-Цви не стало. Отомстив нацистам, он, как и планировал, смог затем жить, бороться и умереть в государстве евреев.

«Детали» – в сотрудничестве с проектом «Еврейские герои»
На врезке: советские боевые самолеты в небе Германии.˜
Фото: Wikipedia public domain, cropped

---

Проект «Еврейские герои» действует под эгидой фонда «НАДАВ». Сотрудники проекта работают в архивах стран, находящихся на территории бывшего Советского Союза. Их цель – увековечить имена евреев, чей поступок незаслуженно стерся из человеческой памяти. В этой рубрике «Детали» продолжат публиковать рассказы о жизни евреев, чей вклад в цивилизацию и  борьбу с различными формами тоталитаризма стал фактом истории.

Для контакта с проектом вы можете обратиться на страницу «Еврейские герои» в Facebook, или отправить письмо на электронную почту

detaly.co.il/kak-ukrainskij-evrej-misha-milman-stal-asom-izrailskih-vvs/