Люба, Яночка.. и другие

03/25/2021  14:51:07

Анатолий Петровецкий

                                                                                                                        (Повесть о судьбах репатриантов в Израиле)
1
«Пропади все пропадом!»… Как часто эти слова душили ее, выползая отчаянным возмущением. Надежды конца 90-х робко пробирались в начало двухтысячных и рушились одна за другой, оставляя за собой уродливый след неудавшихся попыток. Попыток изменить свою жизнь, если не к лучшему, то, хотя бы, допустимому или мало-мальски приемлемому. На работу с маленьким ребенком не брали. А если и брали, то грязные намеки хозяина унижали и вызывали отвращение. Она ловила на себе липкие до тошноты взгляды видавших виды восточных мужчин. Они не стеснялись предлагать ей сожительство в обмен на покровительство. Их брюки без поясов под весом набитых деньгами кошельков в задних карманах сползали вниз. Оголенное почти до половины заднее место демонстрировало окружающим сомнительную вертикальную улыбку потных ягодиц. Когда она слышала: «Ты красива, девучка! Будем дружба?» — ее всю трясло от злости и бессилия. Она поворачивалась и уходила, оставляя в душе непоправимое отношение к израильским мужчинам. Понимала, что не все такие. Но ей попадались в большинстве своем именно подобные экземпляры. Она называла их «уродами, извращенцами, дикарями», потерявшими человеческий облик.
Неожиданно себя вели и жены этих «дикарей». Не предъявляя претензий к своим мужьям, они оголтело обвиняли во всем «русских проституток». Таковые виделись им в каждой репатриантке из бывшего Советского Союза. И при любом удобном случае, не стесняясь в выражениях, словно из туалетного бачка сливали подобную грязь на головы ни в чем не повинных девушек и женщин.
— Проститутка! Грязная русская! Уезжай в свою «Русию»! – кричали они.
Это выводило из себя, но не станешь с полуграмотной истеричкой спорить или, того хуже, драться. Себе же хуже.
В детском саду девочка все время плакала. Приходилось забирать ее раньше положенного срока и проводить много времени на улице или в городском парке. Хотелось, чтобы дочь больше бывала на воздухе и общалась с детьми на детской площадке. В эти часы ребенок успокаивался и, как ей казалось, был счастлив.
С изучением языка возникали проблемы все по той же причине. Надо было быть с ребенком.
Пособия еле хватало на молоко, йогурты, каши, хлеб и фрукты. Иногда позволяла себе купить дешевую курицу или мясо индюшки. Яночка очень любила куриные ножки и называла их «лапками». Так ее научила бабушка еще в «той жизни». Девочка запомнила и в магазине, увидев их на витрине, кричала:
— Хочу «лапки»! Купи мне бабушкины «лапки».
Русскоязычные продавщицы смеялись и спрашивали:
— У тебя бабушка курочка?
Яна гордо отвечала:
— У меня бабушка Рита. Ты — курица, — отворачивалась и обиженно уходила.
Двухкомнатную квартиру Люба снимала с молодой соседкой – студенткой Тель-авивского университета. Еще одна ирония судьбы. Именно в этом университете она должна была учиться еще четыре года назад. Но этого не произошло.
Соседка Любы Инна, длинноногая худенькая девушка с белокурыми волосами, жила на Юге Израиля вместе с родителями. Где-то под Беэр-Шевой. То ли в Димоне, то ли в Араде. Люба не спрашивала, а Инна не рассказывала. Она не могла ездить на учебу в Тель-Авив каждый день. Поэтому снимала квартиру в центре страны вместе с подругой, которая вскоре встретила парня и перебралась к нему жить. Инна осталась одна. Платить за всю квартиру было трудно, и она попросила знакомых подобрать кого-нибудь для совместного проживания. Знакомыми оказались хозяева магазина, в котором к тому времени уже подрабатывала Люба. Вначале Инна была не очень довольна тем, что с ней будут жить молодая женщина с ребенком. Но делать нечего. Лишних денег не было. Желающих поселиться в маленькой комнатке тоже не наблюдалось. Инна успокоилась: «В армии и не то бывало!».
Люба удивлялась, как такое хрупкое создание могло служить в армии в боевых частях? Как она выдерживала учебу и работу до ночи? Рано утром Инна уезжала в университет, а вечером подрабатывала официанткой в одном из русских ресторанов. В пятницу после работы в ресторане уезжала на попутках домой и возвращалась в воскресенье утром.
Эти дни Люба любила особенно. Ей нравилось оставаться наедине с Яной. Никто не мешал. Играла с ребенком, читала ей сказки. Пока дочь смотрела мультики, Люба успевала приготовить обед. А иногда сделать пару упражнений на иврите.
Платить за квартиру хозяйке приходилось 200$ в месяц. В Любином распоряжении была маленькая комната. Соседка жила в салоне. Это создавало дополнительные неудобства, когда Инна не работала и оставалась дома. Приходилось выходить в туалет или на кухню через салон. Там же стоял общий телевизор. Инна училась, и Люба не хотела ей мешать.
Иногда к Инне приходили друзья и подруги – её одногруппники по университету. Комната наполнялась особым молодежным шумом. Студенты, можно только позавидовать! Все служили в армии: девочки и парни.  Тем для общения было достаточно. Они спорили между собой, пили пиво и целовались. Люба понимала их и не осуждала. Приходилось тихо сидеть в своей комнате или выходить с ребенком на улицу гулять. Друзья Инны приглашали Любу в свою компанию, но она отказывалась. Чувствовала себя чужой. Особенно докучал высокий смуглый парень по имени Тамир. Его голова была тщательно выбрита и отсвечивала любые источники света. Говорил он быстро, глотая слова. Люба со своим знанием языка и без того плохо его понимала. А скороговорка Тамира приводила в еще большее замешательство. Она, многозначительно улыбаясь, молча скрывалась в своей комнате.
Прошел год с момента ее репатриации в Израиль, а жизнь никак не налаживалась. Друзьями и подругами не обзавелась. Разве что общалась с мамами в парке, когда «выгуливала» Яночку. Никому не рассказывала о своей жизни. Не хотела «охов» и «ахов» неискреннего сочувствия. Иногда казалось, что глупо вела себя. Прерывала откровения «парковских подруг», так как рассказы о чужих семейных проблемах только раздражали ее. Оголяли собственные. Становилось еще хуже.
Полгода назад устроилась на несколько часов убирать в утренние часы в магазине. Янку отводила в садик и пару часов работала «по-черному». Платили почти вполовину меньше, но за каждый день наличными. Всегда можно было купить маленькую безделушку ребенку и дешевую конфетку. Это унижало и угнетало. Она ведь дома закончила четыре курса университета. Оставался еще один. Но…

     2
Лето после окончания школы было насыщено необычным чувством ожидания. В июне Люба проходила отбор на учебу в Тель-авивский университет. Приезжала комиссия из Израиля. Будущие студенты должны были уехать по программе Сохнута на подготовительные курсы. Тесты, собеседования с психологами прошли гладко. Оставалось только получить ответ, кто прошел, а кто нет. Родители были настроены по-разному. Отец стремился к тому, чтобы единственная дочь получила образование за границей, а мать не очень хотела отпускать Любу в чужую страну. Втайне, она желала, чтобы пришел из Израиля отрицательный ответ. Это было бы для нее успокоением. Но виду не подавала. Только Любе все время предлагала пойти в местный университет и посмотреть, как там проходит учеба, какие специальности можно получить, какие условия приема. Мать не могла смириться, что ее «красавица-дочь» покинет родное гнездышко и вылетит в самостоятельный полет. Люба действительно была хороша собой. И понимала это прекрасно. Толстая длинная коса являлась предметом особой гордости. За ней следили всем домом: расчесывали, мыли приятными питательными шампунями, заплетали с особой аккуратностью. Но не только коса привлекала к Любе внимание окружающих. Тоненькая фигурка, украшенная вполне созревшими девичьими прелестями, венчалась красивой головкой с точеными чертами лица. Природа их расположила до удивления удачно, продумав, как видно, все до мелочей. В ее чертах блуждали еле уловимые следы отца и, в большей степени, матери. А в целом, она была похожа сама на себя или на кого-то из необозримого прошлого двух родительских семей. Отец и мать отстаивали свое право на генетическое прошлое. Но никто не был категоричен и не лишал другого права на пальму первенства, втайне осознавая свою правоту.
В конце июля отец уехал в командировку. Атаки матери на Любу усилились.
— Доченька, я сегодня говорила с Алискиной мамой. Валя сказала, что Алиса и Вита сдали документы на платное отделение нашего университета. Будут экономистами. Сегодня это престижно. Я, правда, не очень верю в этот так называемый «украинский капитализм», но любой экономике необходимы хорошие специалисты.
— Мама, я все знаю. Зачем ты мне об этом говоришь?
— Почему ты во всем ищешь двойной смысл? – рассердилась мать.
— У тебя, мама, просто так ничего не бывает, — спокойно ответила Люба. – Если бы ты знала всю правду, то не говорила бы так.
Девочки не были в восторге от собственного выбора и радовались, что хоть Любе удастся пожить за границей и там получить высшее образование.
— Любаша, как здорово, что ты вырываешься из нашего нищего болота хоть на несколько лет. Вернешься заморским специалистом и не посмотришь на нас, убогих, — шутили они.
Никому и в голову не могло прийти, что она захочет остаться жить там навсегда. Но Люба твердо знала, если поедет на учебу в Израиль, то там и будет строить свою будущую жизнь.
Мать пускала в ход «тяжелую артиллерию». Она говорила:
— Бабушка больна и слаба. Ты же понимаешь, что мы не сможем поехать к тебе в ближайшие годы. Придется одной выживать. Сможешь?
Темы «любимой бабушки» и «вынужденного одиночества» не очень действовали на Любу. И вдруг у мамы появился неоспоримый аргумент:
— А если тебе придет отказ? Что тогда будете делать вместе с твоим сумасшедшим папочкой? Потеряешь только год. Я считаю, что необходимо подстраховаться. Ты не сможешь поступить на бесплатное отделение, так как там уже закончились экзамены. Отдай документы на платное отделение. Придет вызов, поедешь. Если нет, то проучишься год в нашем университете. А на следующий попытаешься еще раз пройти тесты на учебу за границей.
Доводы матери показались Любе достаточно убедительными, и она согласилась.
На следующий день девушка вместе с подругами пошла в университет и сдала документы на факультет экологии. Специальность долго не выбирала, так как была уверена, что не будет учиться в этом учебном заведении. Остановилась на инженере-экологе.
Возле деканата стояла группа молодых людей. Они живо обсуждали какую-то проблему, не обращая внимания на окружающих. Один из них так усердствовал, размахивая руками, что не заметил проходящую рядом Любу, и слегка задел ее плечо. Он сконфузился, извинился и продолжал смотреть ей в глаза, позабыв о товарищах. Девушка не знала, что ей в данную минуту сделать. Грубить не хотелось, но и радоваться было нечему. Хотела сказать пару колкостей, но что-то удерживало ее. И Люба ответила:
— Бывает.
Парень попытался что-то сказать, но она его перебила:
— Не утруждай себя вопросом, что я сегодня делаю вечером.
— Действительно, а что ты сегодня делаешь вечером?
— Учусь уму разуму. Прощай, — бросила на ходу.
Она не видела, что было дальше, и быстро позабыла об этой встрече.
Вечером позвонила Наташка и предложила погулять по набережной. Люба вышла из подъезда и сразу увидела парня из университета. Он сидел на железном заборчике палисадника у подъезда. Увидев Любу, вскочил и подошел к ней.
— Я подумал, а не стоит ли нам учиться уму разуму вместе? – не очень уверенно произнес юноша.
Только тогда Люба рассмотрела парня. В лучах фонаря он резко вырисовывался своими белыми одеждами на темном фоне вечера. Высокий, худощавый, без особой силы в фигуре, юноша больше походил на нелепую иллюстрацию Дон Кихота в книге, которую ей недавно подарил отец. Правда лицо было открытым и даже симпатичным. Светлые густые волосы прилежно расчесаны набок. Пробор пробежал по краю головы, отбросив основную прядь волос налево. Сразу было видно, что хозяин прически заботится о своем внешнем виде. «Как же ты себя любишь, дружок!», — отметила Люба. Нет, он не был красавцем. Но в больших широко открытых темных глазах вместе с огоньками от фонаря резвились добрые смешинки. Это остановило ее от стандартных фраз, которыми приходилось часто «отваживать» нежелательных поклонников, и Люба сдержалась. Как часто ей приходилось жалеть об этом…

          3

Любе позвонили на работу из садика и сообщили, что Яна плачет уже час и ее
невозможно успокоить. Пришлось отпроситься.
Садик находился почти рядом с домом. Небольшое одноэтажное здание, окруженное таким же карликовым двориком, ютилось среди высотных домов. В городском отделе образования Люба быстро получила в нем место. Но радости большой не было, так как ребенок никак не привыкал к воспитательнице и няне. Яна была подвижной и в свои три года имела сложный характер. Сказывалось воспитание бабушки, с которой она росла с момента рождения. Девочка не ходила в ясли и садик. Бабушка к этому времени уже не работала и всю себя посвятила внучке. Яна летала по дому свободной птичкой, размахивая удивительно длинным хохолком волос на забавном шарике головы. Она не знала слова «нет», и чувствовала себя самой главной и любимой особой.
Столкнувшись в Израиле с непонятными словами и непривычными требованиями, Яна восстала душой и телом. Она не хотела рано вставать. Поход в садик сопровождался сказками, уговорами и прочими сопутствующими действиями. По началу Люба некоторое время вынуждена была сидеть в садике, пока дочь не заигрывалась с детьми.
Воспитательница и ее помощница работали интересно, с выдумкой. А может Любе только так казалось. Именно здесь она впервые столкнулась с израильской ментальностью, отношением к работе и жизни израильтян. Она впитывала язык, манеру разговаривать, обращаться с детьми. Дома старалась вести себя подобным образом, но ничего толком не получалось. Через несколько месяцев Яна заговорила на иврите, но ростки вольного духа, прочно вошедшие в детский характер вместе с безграничной любовью бабушки, по-прежнему давали о себе знать. Вот и сегодня ребенок восстал против настойчивости воспитательницы и проявил себя в самом неприглядном виде. Конечно же, в понимании работников садика. Люба же в глубине души радовалась силе маленького человечка. Даже завидовала. Как ей не хватало в новых жизненных разломах свежего ручейка детской силы, настойчивости и духа. Но она не могла часами плакать, добиваясь своего. Не имела права. Сама бросилась в новую пучину и потянула за собой ребенка. Вырвала себя и девочку с корнями из прошлой жизни и попыталась прорости в новой почве. Но ничего пока не получалось.
Люба подошла к воротам садика и услышала знакомый, надломленный хрипотой, голосок. Сердце полетело навстречу дочери, оставляя позади тело. Особенно в такие минуты она больше всего ненавидела себя за то, что сделала…

    4

Люба с Олегом стала встречаться через две недели после его массированных атак на ее чувства.
— Девушка-краса длинная коса! Можно пролить на Вас цветочный дождик? – произносил он с пафосом надуманного героя-любовника и вручал ей огромный букет цветов.
— Миссис Люба, разрешите мне украсть Вас на концерт Аллы Пугачевой, — вручая билеты, говорил Олег.
Вычурность его словесных потоков немного раздражала девушку, но она понимала желание Олега понравиться. Прощала незатейливого кавалера, не делая замечаний.
Внимательный, обходительный, он предугадывал все её желания и старался воплотить их в жизнь. Это располагало и даже радовало.
— Любаша, у меня для тебя небольшой сюрприз, — многозначительно заявил Олег. Вот. Читай и просвещайся.
Он протянул ей увесистую книгу в прекрасном переплете. Люба взяла подарок в руки и прочитала на обложке: «Библия».
— Это мне? – неуверенно спросила девушка.
— А здесь еще кто-нибудь есть?
— Здорово! Я так давно хотела её прочитать. Спасибо тебе большое. Это же дорого стоит, — испуганно воскликнула Люба.
— А кто тебе сказал, что ты заслуживаешь дешевых подарков? – невозмутимо произнес Олег.
— Ты сам читал эту книгу? – перелистывая странички, спросила она.
— Просматривал некоторые места, — уклончиво ответил Олег.
С каждым днем Люба чувствовала, что юноша все больше и больше становится ей интересным. Они много времени проводили вместе. Валялись на пляже, бродили по городу. А вечерами отправлялись на дискотеки, сидели в кафе, с удовольствием ходили на концерты заезжих гастролеров. Олег ждал начала учебного года в университете, а Люба результаты экзамена. Они были свободны, молоды и счастливы.
— Ты посмотри, какое у нас голубое и пушистое небо, — лежа на пляже и глядя вверх, тихо произнес Олег. – Разве в твоем Израиле может быть такое небо?
— У каждой страны есть свое небо, — философски ответила Люба. – Я читала, что такой голубизны как в израильском небе нигде нет.
— Любое небо будет прекрасным, если под ним будут жить такие девушки как ты, — грустно произнес Олег.
— Ты все шутишь, — покраснев, сказала Люба.
Она даже не почувствовала, когда стала неравнодушна к парню. Олег смотрел на нее влюбленными глазами, но сказать что-либо о своих чувствах, не смел. Да и не нужно было этого делать. Весь его вид говорил окружающим о том, что творилось в его душе.
Но откровенный разговор все-таки состоялся. Скорее признательный и очень бурный. Они признались друг другу в своих чувствах и с ужасом представили, что возможно ближайшее расставание.
— Где справедливость? Я нашел тебя, чтобы потерять? Кому это нужно, скажи мне? – недоумевал Олег.
Люба не знала, что ему ответить. Понимала нелепость ситуации, но особого выхода не видела. Именно в это время пришел ответ из Израиля. Люба должна была ехать в середине сентября на подготовительные курсы в Тель-авивский университет.
— Ты смог бы за мной поехать на край света? – как-то спросила Люба Олега.
Он не задумываясь, ответил:
— С тобой, куда угодно!
— И в Израиль? – спросила, глядя прямо ему в глаза.
Олег замолчал и после некоторой паузы растерянно ответил:
— Не знаю.
Люба понимала, что «край света» — понятие отвлеченное, а Израиль – конкретное. Об отвлеченных вещах можно говорить легко. Они ни к чему не обязывают. Конкретные понятия изменяют жизнь. К ним необходимо относиться серьезно.
Люба понимала это и не обижалась на Олега. Он не врал.
Отец был против взаимоотношений дочери с Олегом.
— Доченька, мне не нравится этот юноша. Я не знаю почему, но предчувствия меня никогда не обманывали, — волнуясь, говорил он. — Тебе необходимо думать о предстоящей учебе.
— Папа, но он мне нравится, — оправдывалась Люба.
— Не губи себя. Вы абсолютно разные люди, — продолжал отец. – Смешанные браки счастливыми бывают редко.
— Ты националист? – возмущенно спросила она.
— Я, доченька, — реалист, — тихо ответил отец.
А мать видела в их отношениях слабую надежду на свершение ее тайных надежд. Поэтому всячески поощряла их дружбу.
— Что за горе, если девочка встречается с мальчиком? – недоумевала она. – Подумаешь, свет перевернулся. Ты бы лучше думал, где деньги заработать. И перестань делать проблему там, где ее нет.
Отец с ней не спорил. Только грустно смотрел на дочь и о чем-то печальном размышлял.
Люба не знала, что делать. Девчонки советовали не терять такого парня.
— Олег – классный. Он тебя любит, — разливала словесную хвалебную патоку Вита. – Женись, дурёха, а затем вместе уедете в твой Израиль.
— Я бы никогда-никогда не отказалась от любви и любимого человека ради какой-то учебы, — не останавливаясь, строчила Алиска.
Их доводы не очень трогали Любу. А вот собственные чувства заливали сознание горечью возможной разлуки: «Почему это произошло со мной? Почему сейчас? Разве я смогу без него жить?»
В конце августа Олег попросил ее выйти за него замуж. Это был еще один удар, который необходимо было перенести. Ведь Люба так долго стремилась учиться в Израиле!  Мечта последних трех лет. Она ходила в еврейскую воскресную школу, посещала молодежный клуб при еврейской общине. Даже играла в самодеятельном еврейском театре. Учила иврит, насколько это было возможно в тех условиях. Много читала о Тель-Авиве и других городах Израиля. Старалась вникнуть в историю и традиции этого маленького, но стойкого государства. Она заочно ненавидела его врагов, готова была идти в армию и защищать страну. Особенно ее удивляло то, что эти люди выращивают в бумажных пакетиках клубнику круглый год. Уже не помнила, где об этом прочитала, но факт врезался в удивительную заочную оценку ее будущего государства. Оно казалось ей таким совершенным и непогрешимым. Умные еврейские головы делали чудеса, о которых ей придется еще узнать. Она стремилась стать частью этого сказочного мира…

       5
Люба вбежала в садик. Сморщенное лицо дочери разъедали ручейки слез. Голос уже нельзя было назвать голосом. Глаза девочки смотрели с таким укором на мать сквозь напухшие веки, что у Любы задрожали все части тела. Она схватила ребенка на руки и прижала к груди. Сердечко Яны вырывалось наружу, болью отдаваясь в Любе.
— Забери меня, мама, — прошептала она. – Я буду хорошей дома.
— Ты должна обратить внимание на характер дочери. Она избалована. Хочет добиваться только своего, — прогрохотал металлический голос Ципи.
Но Люба уже не слушала наставления воспитательницы. Она выбежала на улицу с ребенком на руках. Сердце разъедало ощущение безысходности и жалости не только к ребенку, но и к себе. Это чувство ей не нравилось. Унижало и озлобляло. А главное, — делало слабой и беззащитной.
Яна успокоилась только в парке на детской площадке. Встретила своего друга Рона и забыла о садике.
Всю ночь Люба думала, как изменить собственную жизнь. Эти мучительные и безысходные размышления преследовали ее с первых дней пребывания в Израиле. В ульпан* удавалось попадать на два-три урока, когда Яна спокойно оставалась в садике. Приходилось учить иврит самостоятельно, консультируясь с учителями. Учеба шла туго, но постепенно продвигалась вперед. Совсем скоро она обогнала одногруппников и заняла почетное место «образцовой ученицы». Это тешило самолюбие, но ничего в ее положении не изменяло. Для того чтобы найти достойную работу, языка не хватало. Вот и приходилось перебиваться подработками на уборке в маленьком магазине и обменном пункте. Спасибо хозяевам, дали ей возможность убирать в удобное для неё время. Помещения были небольшими, и Люба быстро справлялась с работой. Времени оставалось много, и она упорно продолжала учить иврит. Так прошел первый год. Люба хорошо понимала, что дальше так продолжаться не может. Надо было что-то менять в жизни. Но как? Как? Ответ не приходил. Было понятно, что нужно продолжить учебу в университете. А куда девать Яну? Да и учиться матерям-одиночкам нельзя, так как отнимут пособие по уходу за детьми. А как тогда жить? Где брать деньги на жизнь и на оплату учебы? Родители не могли помочь. У них просто ничего не было. Мать не работала и сидела с больной бабушкой. Завод, на котором «инженерил» отец, почти простаивал. Люди приходили на работу, но денег не получали. А если и производилась оплата, то китайскими товарами, которые получал завод по бартеру. Родители сами переживали большие трудности. Но как-то обходились. Люба понимала, что тоже должна обходиться самостоятельно. Как, — не могла представить.
На следующий день, гуляя во дворе дома, она встретила соседку по подъезду Ривку. Невысокая, худощавая, с крупными чертами лица, старомодными одеждами и зеленой шапочкой на голове, она вызывала у Любы чувство жалости. Пожилая женщина давно была на пенсии и проживала в квартире одна. Дети разъехались и жили со своими семьями в других городах. Навещали редко, и это огорчало мать. Люба часто сидела во дворе вместе с Ривкой, в то время, когда Яночка игралась на детской площадке с детьми.  Женщина рассказывала о своей жизни охотно. Она хорошо знала русский язык. Говорила правильно. И только легкий польский акцент напоминал о месте ее рождения. Она не любила Польшу и все, что было с нею связано. Поэтому редко говорила на польском, который тоже помнила. Ривка много читала книг на русском языке, слушала песни и смотрела русские каналы телевидения. Особенно она любила песни времен войны. Слушала их с огромным удовольствием и вспоминала детство. Как семье удалось убежать от немцев в СССР, она не помнила. Но, пытаясь отыскать в памяти хоть маленький след того времени, всегда ощущала холодок во всем теле.
Войну прожили в Сибири. Там Ривка пошла в первый класс и успела проучиться три года. После войны семья вернулась в Польшу, а затем переехала в Израиль. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, Ривка встретила Альбина. Молодому человеку было тогда двадцать пять лет. Жизнь отпечатала на его руке многозначный номер Освенцима. Разорвала сердце на неисчислимое множество осколков памяти, в которых кровоточили обгоревшие в печах тела ушедших дымом и пеплом родных и близких. Он помнил все до последнего часа общения с этим миром.
Ривка вышла замуж с присущей только молодости легкостью. И ни разу не пожалела.  Они прожили долгую и счастливую жизнь. Родила ему четверых детей: двоих сыновей и двух дочерей.
Несколько лет назад Альбин умер, и Ривка осталась одна. Первое время дети приезжали к ней каждую неделю, а затем все реже и реже. Теперь она радовалась, когда кто-нибудь из них посещал ее раз в месяц.
Люба знала об этом и старалась чаще говорить с Ривкой. Неважно было, о чем. Главное, чтобы пожилая женщина не чувствовала себя такой одинокой.
Ривка предложила Любе помощь в изучении иврита, и они часами могли говорить на различные темы.
Как-то раз в назначенное время Ривка не вышла на совместную прогулку. Люба сразу поняла, случилось что-то нехорошее. Попросила других мам проследить за Яной, а сама поднялась на третий этаж и позвонила.
Ривка открыла дверь не сразу. Доносились шаркающие шаги. Кто-то подходил и отходил от двери. Сухой кашель перемешивался с тихими вздохами, похожими на стоны.
— Это Вы, Любочка? А я вот приболела немного. Боюсь Вас заразить.
— Что Вы такое говорите, Рива? Почему не позвонили раньше?
— Не стоит беспокоиться, Любочка. У Вас ребенок маленький, своих забот хватает.
— Не говорите так. Что с Вами?
— Простудилась немного, да и сердце побаливает.
Люба вошла в комнату, уложила Ривку в постель, поставила градусник. Температура оказалась высокой.
— Что будем делать? – растерянно спросила она.
— Я уже вызвала врача. Скоро должна прийти.
— Вы вызвали скорую помощь? Это же так дорого, — воскликнула Люба.
— Не беспокойтесь. Я подписана на специальную программу. Врач приходит ко мне домой. Это стоит не дорого. Плачу за услугу 80 шекелей в месяц.
— Здорово. А я не знала, что так можно. Когда болела Яночка, я боялась вызывать скорую помощь, так как не было у меня денег.
— Я Вам потом объясню, как это можно сделать.
После ухода врача Люба сходила вместе с Яной в аптеку, купила лекарство. Затем продукты для Ривки. Немного убрала в ее квартире и ушла домой. «Домой» — как это глупо звучит. Маленькую комнату с крошечным окном трудно было назвать «домом»…

       6

В конце августа случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Свой день рождения Люба решила отметить вдвоем с Олегом. Родители уехали на дачу и собирались вернуться через несколько дней. Она весь день готовила какие-то салаты и свой любимый пирог. Олега пригласила на шесть вечера, но стол накрыла к пяти. Долго одевалась, подбирая платье с особой придирчивостью. Полчаса смотрела на себя в зеркало, расчесывая свое богатство.  Люба понимала, сегодня должно произойти то, что изменит ее жизнь. Она хотела и не хотела изменений. Необходимо было выбирать между любимым человеком и мечтой. С мечтой она жила уже несколько лет, а с любовью — не более месяца. Да и что она могла знать о настоящем чувстве, посетившем ее впервые в жизни? Ей нравились мальчики и раньше. Нравились, и не более того. А с Олегом произошло что-то особенное. Она не могла без него жить, и как ей казалось, дышать. В начале себя успокаивала: «Уеду, и все станет на свои прежние места». Но с каждым последующим днем убеждалась в обратном. Мысль о разлуке приводила ее в отчаяние. Люба загнала себя в угол и не представляла, как можно выбраться на свободу.
Олег пришел точно в шесть. Его три коротких и один длинный звонки в дверь она хорошо знала. Поправив у зеркала еще раз прическу и платье, открыла дверь. Олег стоял, улыбаясь, впервые в костюме и галстуке. Таким она его еще не видела. В руках «плясали» букет цветов и бутылка шампанского. Люба знала, когда он теребит что-либо в руках бессознательно – значит нервничает.
— Проходи, — тихо прошептала она. — Располагайся, как тебе будет удобно. Может, снимешь пиджак?
Олег прошел в прихожую, вручил Любе цветы и шампанское.
— С днем рождения, любимая! – тихо произнес и поцеловал в губы.
Они целовались долго, позабыв о накрытом столе, салатах и шампанском. Вдруг Олег отстранил от себя взволнованную девушку, отошел на шаг назад и сбивчиво произнес:
— Люба, Любочка, любовь моя, выходи за меня замуж, — достал из внутреннего кармана  пиджака красную бархатную коробочку, открыл, достал маленькое колечко с бриллиантом, трепетно взял руку девушки и надел колечко ей на палец.
Люба почувствовала, как глаза стали влажными.
Олег увидел маленькую слезинку на ее ресницах и поцеловал любимую.
— Не отвечай сразу, прошу тебя, — прошептал он…
Весь вечер они шутили, пили шампанское и говорили, говорили. О любви, о будущей учебе, о родителях, об Израиле и Украине, о разных национальностях. Олег был украинцем, а Люба еврейкой. Они не хотели думать об этом. Разве может такая чепуха помешать настоящей любви?! Для них не существовало препятствий. Во всяком случае, в этот замечательный вечер. На улице стемнело, но свет не включали. Зажгли свечи. Тени прыгнули на стены, передразнивая движения людей. Люба и Олег смотрели друг на друга, не замечая баловство теней. Он обнял девушку, поцеловал. Она охватила его шею руками и не хотела отпускать никогда. Так почувствовала в данную минуту и, казалось, приняла окончательное решение. Олег поднял ее на руки и осторожно понес в другую комнату. «Прощай, Израиль! Прощай мечта!» — последнее, что с облегчением пронеслось в ее голове…

(Продолжение следует)