Лолита Милявская: «Антисемитизм в России и на Украине — две большие разницы»

В эфире нового выпуска передачи «Женщины сверху» певица Лолита Милявская объяснила, что должно случиться, чтобы она сочла необходимым уехать из России, рассказала, из-за чего ее отец стал политэмигрантом, а также о том, как в юности сталкивалась с откровенным антисемитизмом.

«Я думаю, что ужесточение репрессий (может стать причиной отъезда из России прим. «НИ»). Тогда инстинкт самосохранения скажет, что это надо будет сделать.

Я не думаю, что есть защитная пленка (известности), показательные порки никто не отменял.

Я честно скажу, что из-за того, что у меня большая ответственность за маму и за дочь, я очень фильтрую базар.

И это инстинкт самосохранения.

Я помню, чем закончилось у папы. То, из-за чего папа получил статус политэмигранта, на сегодняшний день кажется смешным, с одной стороны, а с другой стороны, время так возвращается, что уже и за это опять можно получить.

Была шутка… Он же был конферансье. И мы, вся семья, были прописаны в Ялте, там строился кооператив, родители работали в Ялтинской филармонии, и папа, и мама.

Ялта была родным домом, поэтому, когда меня спрашивают, чей Крым, я говорю: мой. Потому что там стоял мой горшок. Он с детства стоял именно там.

И родители стояли там в очереди на трехкомнатный «кооператив».

И вот пришел первый секретарь обкома партии на концерт в Зеленый театр. Папа читал монолог про грязный ялтинский пляж.

Я стояла за кулисами и очень хорошо это помню. Я выросла за кулисами.

С утра — папа с мамой, а вечером Торопунька и Штепсель. Потом все меняется, и много-много артистов. Ободзинский, Королев… Это все мое детство. И бесконечный горшок, который передвигался.

И был фрагмент, который я запомнила на всю жизнь. Был нарисован задник, который опускался, а на нем, значит, бутылки, грязь, вдали ялтинский берег. И я помню, что в образе пьяного мужика он произносил фразу «вот от этого столба — до этого». Я запомнила только это из этого монолога.

То есть это был пьяный, который гуляет по пляжу.

Первый секретарь обкома сказал, что все хорошо, программа хорошая, только вот этот монолог — убрать, про грязные пляжи.

А у папы такая натура была, что «я ничего не уберу». Два раза прочел, три, а на четвертый прилетело — их лишили кооператива; мама тогда была, по-моему, представлена к званию заслуженной, папа уже был заслуженным, для них в то время это было очень важным, но их этого лишили. Потом последовало личное письмо Фурцевой о запрете работы.

То есть это — ни за что. И невольно вылепили политического эмигранта, хотя никаких кружков, никакой литературы не было.

Родители начали посещать синагогу в Киеве. Там какое-то диссидентство было, потому что очень много людей пытались через Красный крест уехать.

Ну и, о папе пошли разговоры — «Голос Америки», радиостанция «Свобода».

Уехал и автор этого монолога, он тоже эмигрировал, его имени не помню, у него был псевдоним. И все, у папы не оставалось шансов.

Прошло два года и с помощью этих самых радиостанций ему дали статус, и он уехал.

И в отличие от многих наших эмигрантов, которые сходили в Риме, где была остановка — почти никто до Израиля не доезжал, люди уезжали в Канаду, в США, кто-то оставался в Италии, — папа в составе этой малочисленной группы добрался до Израиля.

Ему в этом смысле очень помогла Голда Меир. Кстати, о том, что папа общался с Голдой Меир, я узнала от нашего разведчика, Шабтая Калмановича, покойного.

Он мне как-то сказал, хочешь, я тебе расскажу все про твоего папу? Он в этот момент служил.

Голда Меир дала папе возможность оказаться на телевидении, у него появилось свое шоу.

Я даже не представляла, как можно туда уехать. Я папе, в свои шесть лет, сказала, что я в этот твой Израиль приеду на первом советском танке.

Кстати, в России я с антисемитизмом никогда не сталкивалась, а вот в Украине это была норма.

Жид, жидовка, все это было. Я уже про это рассказывала, могу повториться. В школьном журнале всегда была такая страница сзади, где были указаны данные о родителях. Там, Иванов Иван Иванович, родители такие-то, инженер и домашняя хозяйка.

А моя фамилия была Горелик, и было написано: родители — артисты; русская. По маме ведь я русская. И было зачеркнуто и написано: жидовка.

Поскольку мы периодически просматривали, что в журнале, я это видела своими глазами.

Ну и, вообще, поступать в Украине в институт мне было заказано. Маме наш местный районный депутат — а тогда районных депутатов знали в лицо, как участковых, и они про тебя тоже все знали — сказала: у вас девочка скоро школу заканчивает, я вам советую — в Россию, она здесь нигде не поступит; и смените ей фамилию».