Песни Варшавского договора

Еврейские песни этого скромного юриста из Киева брали к себе в фильмы Стивен Спилберг и братья Коэны. Сам же Марк Варшавский долго пел их лишь друзьям – потом их услышал Шолом-Алейхем и сделал народными.

Присяжный поверенный из Киева Марк Маркович Варшавский был человеком скромным. В свободное от работы время он сочинял песни на идише – писал и стихи, и музыку, но пел он их лишь в узком кругу друзей. Будучи абсолютно уверен, что его песни не имеют никакой художественной ценности, Варшавский их не записывал и не публиковал. Возможно, его песни так бы и остались неизвестными, но однажды их услышал Шолом-Алейхем. «Злодей! Отчего же вы не опубликуете эти песни?! Если бы я не знал, что это ваши собственные, то мог бы поклясться, что слышал их когда-то от своей мамы!» – вспоминал писатель момент знакомства с Варшавским.

Дальше Шолом-Алейхем пояснял подробнее: «Столько народности было в словах этих песен и столько простоты в их мелодиях! Но Варшавский был так далек от мысли опубликовать песни, что не хотел об этом и слышать. К тому же он сообщил мне, что хотя и учился когда-то в раввинском училище – в Житомире, но еврейские науки изучал столь мало и забыл из них столь много, что ему трудно даже записать свои песни на бумаге». Во многом именно благодаря Шолом-Алейхему нам известны некоторые моменты из жизни Варшавского, чьи песни сегодня входят в репертуар большинства еврейских исполнителей.

 

 

Марк родился в 1845 году – по одним данным, в Одессе, по другим, в Житомире. Окончив юридический факультет Киевского университета, он занялся адвокатской практикой. По словам Шолом-Алейхема, Варшавский принадлежал к той когорте адвокатов, которые «звезд с неба не хватают, не трещат, не трубят о себе на весь свет, сидят себе тихо в своих кабинетах, долго-долго выжидают клиента». Но уж когда клиент придёт, продолжал писатель, то будет уверен, что встретил не того адвоката, который смотрит тебе в руку и оценивает твой карман, а друга, брата, который выслушает, как друг, и обойдется с тобой, как брат. «Разумеется, мучаются такие люди всю жизнь, тянут свою лямку, еле-еле сводят концы с концами и старятся до срока, – писал Шолом-Алейхем. – Но по Варшавскому определить это было трудно. Он был человек жизнерадостный, бедный, но веселый, в среде присяжных поверенных – душа общества».

 

 

Без Варшавского не обходился ни один праздник и прием в интеллигентных кругах – его любили за талант веселить публику юмористическими экспромтами в стихах. Почти мгновенно он мог сочинить эпиграмму на любого из присутствовавших. Но учитывая врожденную скромность и порядочность Варшавского, все стихи были из разряда торжественно-застольных, а не сатирических, и не вызывали ни у кого ни малейшего раздражения. В общем, Варшавский был в своем роде признан и известен, но вот о том, что он сочиняет еще и песни, знали лишь самые близкие друзья. С одним из них и возвращался однажды на перекладных в Киев Шолом-Алейхем. Писателю очень понравилась песня, которую распевал его попутчик: трогательная, наполненная любовью к еврейскому народу. Узнав, что автор песни – некий Варшавский, Шолом-Алейхем тут же попросил организовать с ним встречу.

 

 

Варшавский в итоге с удовольствием исполнил для писателя несколько песен, но от публикации наотрез отказался. В том числе и потому, что его жалование не позволяло оплатить услуги издательства. «Против этого нашлось, однако, средство, – вспоминал Шолом-Алейхем. – Мы принялись атаковать его со всех сторон до тех пор, пока не добились, чтобы он диктовал мне текст, а одному музыканту – ноты. Так первый том песен Варшавского был успешно составлен. Потом мы взялись и за его издание на средства киевской общественности».

В 1901 году свет увидело первое издание песен Марка Варшавского, предисловие к которому написал, конечно, Шолом-Алейхем: «Язык песен Варшавского – это настоящий народный язык, он не вычурный и не онемеченный, именно так и говорят в нашем краю. Я глубоко убежден, что пройдет совсем немного времени и “Еврейские народные песни” Варшавского станут у нас настоящими народными песнями, которые можно будет услышать повсюду, в каждом еврейском доме, там, где звучит еще порой еврейское слово, там, где не стыдятся нашего бедного еврейского народного языка, что зовется “жаргоном”».

 

 

В сборник вошли песни «Ойфн припечек», «Тайере Малке» – «Милая Малка», «Ди лид фун бройт», то есть «Песня о хлебе», «Ди мехутоним геен!» – «Сваты идут!», «А гут моргн, Янкеле» – «Доброе утро, Янкеле!», «Дос фрэйлэхэ шнайдэрл» – «Весёлый портняжка», «Идише газ» – «Еврейская улица» и многие другие. Все они тут же стали расходиться как народные. Да и сам сборник ведь так и назывался – «Еврейские народные песни», за что его, кстати, яростно критиковал известный пропагандист еврейской народной песни Юлий Энгель. Он даже опубликовал статью, в которой заявил, что «называть песни народными в год выхода их в свет – не что иное, как самозванство». Самого Варшавского он называл «дилетантом, от которого трудно и требовать чего-то», параллельно обвиняя его и воровстве части музыкальных мотивов от других народов.

 

 

После такого Варшавский наотрез отказался публиковать следующий сборник – его издали уже после смерти поэта. И это при том, что критический отзыв был один, а восхищенных – тысячи. «Не проходило почти ни одного вечера, ни одного сионистского собрания, чтобы не тащили нас с Крещатика на Подол и с Подола на Крещатик, – вспоминал Шолом-Алейхем. – Я должен был немного почитать, а Варшавский “немного” попеть. “Немного” означало на самом деле довольно-таки много! Уже после первых двух-трех песен начинали сыпаться со всех сторон заявки, словно от гостей на свадьбе:
– “Дорогую маму”!
– “Доброе утро, Янкеле”!
– “Танхума-трубача”!
– “Младшенькую”! “Младшенькую выдали”!
– “Симхес-Тойре”! “Симхес-Тойре”!

И добрый Варшавский, не знавший, что значит отказать, когда кто-нибудь просит, с радостью давал каждому то, что тот заказывал. Это было счастливейшее время – можно сказать, самая весна в жизни Варшавского».

 

 

Не бросая своей основной работы – а к тому времени одна металлургическая компания взяла его в качестве управляющего на завод, поэт устроил несколько гастрольных поездок по городам и местечкам, где исполнял свои песни в забитых до отказа залах. Планировался даже тур по городам США, но внезапно Варшавский заболел и, промучившись год, умер в Киеве. Шел 1907 год. «Варшавский умер, а его песни чем дальше, тем больше становились популярными в еврейском народе – и у нас, в “черте”, и далеко-далеко за “чертой”. И не только у нас, но и за границей, в Америке и еще дальше, чем Америка. На всех еврейских концертах выступают певцы, превосходно исполняющие песни Варшавского, но вот загвоздка – при этом и со сцены, и на афишах крайне редко упоминается имя самого Варшавского. Не это ли свидетельство, что песни его стали народными?» – вопрошал Шолом-Алейхем в предисловии ко второму сборнику песен Варшавского в 1914 году.

Время показало, что так оно и есть. Не раз мелодии Варшавского ложились в основу уже других песен. Так, в годы фашистской оккупации среди узников гетто была популярна песня «Фун дер арбет» – «С работы». Текст был написан на мелодию песни «Ойфн припечек», которую использовал и Стивен Спилберг в фильме «Список Шиндлера». В кинематографе использована и другая песня Варшавского – «Слёзы мельника» звучат в фильме братьев Коэнов «Серьёзный человек».