«Расстреляли как ненужный элемент»

Шмер-Лейб Медалье был одним из главных раввинов в СССР, пока его не расстреляли. В эксклюзивном интервью Jewish.ru его правнучка Анна Медалье рассказала, как веру её предков не поколебали ни царские погромы, ни сталинский ГУЛАГ.

У вашего прадеда – литовские корни. Как начинался его путь религиозного деятеля?
– Он родился в 1872 году в семье любавического хасида в литовском местечке Вегеры. После того как отучился в знаменитой литовской ешиве «Слободка» в Ковно, ныне – Каунас, был четыре года раввином Тулы и еще несколько лет – раввином города Кореличи в Минской губернии. В 1905 году он занял должность раввина Витебска и стал одним из самых заметных религиозных деятелей Российской империи. Так, в 1910 году он участвовал во Всероссийском раввинском съезде, а в 1913-м был приглашен Николаем II на празднование 300-летия Дома Романовых – как крупнейший представитель одной из имперских конфессий. В том же году он проходил как свидетель защиты по делу Бейлиса. К сожалению, именно эти протоколы допросов свидетелей до сих пор находятся под грифом «секретно», так как связаны с семьей последнего русского императора.

 

 

С какого момента вашего прадеда стали преследовать власти?
– Политика Николая II негласно поощряла и провоцировала постоянные еврейские погромы. Желая ассимилировать еврейское население, растворить его в российском обществе, царь явно перестарался, что и привело к массовому активному участию беднейшего еврейства в революции. Однако настоящие гонения на религию начались с приходом к власти большевиков. В Витебске закрывались синагоги, уничтожались хедеры. Кульминацией стал так называемый «суд над хедером», инициированный большевиками в январе 1921 года. Прадед тогда бесстрашно защищал права евреев на религиозное образование. Он мужественно уверял собравшихся на том собрании, что Б-г есть и отступать от своей веры или сомневаться в этом нельзя. После этого жить ему нормально уже не давали. Однако критическим для судьбы прадеда стало участие в спасении Любавического ребе Йосефа Ицхака Шнеерсона – в 1927 году того арестовали и быстро судили, приговорив к смертной казни. За него вступился и прадед, и Мордехай Дубин, и другие религиозные деятели советской и мировой общественности – они сделали все, чтобы смертный приговор заменили на высылку из страны, и помогли Шнеерсону уехать через Латвию. Это не прошло бесследно ни для прадедушки, ни для Дубина, которого в итоге арестовали в 1948 году и принудительно отправили в психиатрическую тульскую больницу, где он и умер.

 

 

Вашего прадеда расстреляли гораздо раньше, в 1938-м. Что конкретно предшествовало приговору?
– Синагогу, в которой он в Витебске служил, почти никто не посещал. Этот молельный дом, кстати, находился недалеко от дома Шагала, и мы в семье думаем, что на некоторых картинах великого художника изображен именно раввин Шмер-Лейб Медалье. К сожалению, эту синагогу так никто и не восстановил – построили новую. Но тогда, в общем, прадед остался без всяких средств к существованию. Он даже подавал прошение о смягчении налогов – а облагался он как «нетрудовой элемент» по самой жесткой шкале. В прошении писал, что у него нет даже прожиточного минимума. В конце концов его вынудили покинуть любимые места – вместе с семьей он переехал в пригород Москвы, в район железнодорожной станции Лосиноостровская. В 1933-м ему предложили занять место главного московского раввина. До конца 1937-го прадед руководил всеми пятью московскими синагогами, существовавшими на тот момент. Потом его арестовали. Обвинили в связях с любавическим ребе Шнеерсоном и немецкими агентами, в пропаганде религии для молодёжи. Его расстреляли 26 апреля 1938 года и похоронили в общей могиле на полигоне Коммунарки. Реабилитирован он был посмертно лишь через 20 лет.

 

 

Как сложилась судьба его детей?
– Старшего сына – Мойше Медалье, главного раввина Ростова-на-Дону – арестовали в том же 1937-м. После суда его отправили в лагерь в Хабаровском крае, а там – уничтожили как ненужный элемент. Два других сына – Авраам и Берл Медалье – прошли через лагеря, были раввинами в ГУЛАГе, но выжили. Еще один сын – Гилель, единственный из детей моего прадеда в 1924 году был отправлен учиться и жить за границу. Паспорт, кстати, ему помогала делать жена Максима Горького – Екатерина Пешкова. В итоге он окончил богословский факультет Оксфорда, служил раввином Дублина, Лидса и Антверпена, перевел «Шулхан Арух» на английский, получил орден за заслуги от короля Бельгии. В 1977 году он должен был стать главным раввином Израиля, однако, прибыв туда с семьей, внезапно умер. Он похоронен в Иерусалиме на Масличной горе.

 

 

Вы прекрасно знакомы с историей своих предков. Кто посвятил вас в эти глубокие семейные тайны?
– Семейную память вложил в меня еще один сын Шмера-Лейба Медалье –мой дедушка Гирш Медалье. Он каждый год с самого моего рождения пересказывал нашу сагу, отчего я запомнила ее, словно киносценарий. Бабушка, опасаясь последствий, сетовала: «Гриша, зачем ты это озвучиваешь?!» Также она противилась его визитам в синагогу, понимая, насколько это опасно. Но дед, хоть и выбрал светскую профессию стоматолога, что помогло ему избежать репрессий, всегда соблюдал все традиции: надевал тфилин, талес, читал молитвы. Мы собирались вместе и на Песах, и на Рош а-Шана. У дедушки имелась ценная коллекция еврейских книг, принадлежавших моему прадеду: молитвенники, изданные в Польше романы на идише, тома сочинений Шолом-Алейхема, советская еврейская классическая литература. Все это сейчас, кстати, в московской еврейской общине в Марьиной Роще.

 

 

Ну, а я, став взрослой и помня дедушкин рассказ, начала еще активнее заниматься своим генеалогическим древом: отслеживала новые публикации по истории моих предков, съездила в Латвию и Литву, посмотрела, где мой прадед родился, учился в ешиве и женился. При этом часть семьи Медалье, проживающая ранее в Латвии, погибла в Холокосте, остальные наши родственники разъехались кто куда. Я посещала разные города России и мира, участвовала в многочисленных экспозициях и проектах, посвященных нашей династии. И знаете, всегда чувствовала теплое, до слез трогательное отношение местных жителей, представителей еврейских общин, раввинов и музейных сотрудников. Все-таки в истории нашего рода отражена драматическая судьба целого поколения евреев Российской империи и СССР. Мои близкие стали свидетелями и участниками самых неприглядных и страшных событий XIX и XX веков. Но даже под угрозой смерти они остались верны еврейской традиции.