В тени пост-травмы

Трагедия бывшего бойца бригады «Голани» Ицика Саидиана, совершившего акт самосожжения в знак протеста против бюрократии Управления реабилитации инвалидов ЦАХАЛа министерства обороны, побудила корреспондента «Маарива» Мордехая Хаймовича встретиться с людьми, в семьях которых есть страдающие посттравматическим синдромом вследствие участия в боевых действиях. Встретиться — и понять, что история Саидиана схожа со многими другими подобными историями

…На втором году обучения в музыкальной школе «Римон» Мейталь получила задание написать песню о страхе. Она написала. И назвала ее «С закрытыми глазами». В ней — рассказ не о своем страхе, а о страхах того, кто оставил осколки своей души на «территориях» и в Ливане, в тени которого она живет.

С Войны Судного дня Ицик Шалтиэль вернулся потерянным. Его непрестанно мучили кошмары, и вместе с ним мучилась его Шош. «Наблюдать за его сном — все равно, что присматривать за беспокойно спящим младенцем: вечное беспокойство», — говорила она. Через несколько дней после нашей встречи четыре года назад Шош умерла во время такого ночного «дежурства».

Все они находятся в этом круге. Не в очаге боли, но в амплитуде ее ударных волн. Ицик Саидиан перенес свою битву в газетные заголовки, однако семьи таких, как он, остались в тени. Безмолвные носители печали. Саперы на минных полях. «Не наступайте здесь, не хлопайте дверью, не разговаривайте громко, не шумите…» На языке медицины все эти ситуации называются триггерами. У человека с посттравматическим стрессовым расстройством они вызывают внезапное пробуждение психологической травмы и тяжелые негативные эмоции. Он и его близкие стремятся всеми силами избежать ситуаций, которые ввергают больного человека в подлинный ад. Как вы поведете себя с любимым, внезапно вернувшимся в пламя войны? Как обнимете дорогого отца, которого вдруг пронизывает боль? Вернувшиеся из боя и живущие рядом с ними — две стороны одной монеты, которой никогда не оплатить непрекращающиеся страдания.

Фотограф, редактор книг по искусству и общественная активистка Шираз Гринбаум живет в симпатичной маленькой квартирке на юге Тель-Авива. Басмат Сэла из Мате-Биньямин — мать семерых детей, выпускница факультета социальных наук Ариэльского университета. Разные женщины, разные судьбы, а объединяет их то, что обе они — дочери бойцов, раненых на Синайском полуострове. Дочери, которые так и не узнали, какими на самом деле должны быть отцы.

Басмат исполнилось всего три месяца, когда ее отец Менахем Матос отправился навстречу аду. Из семейных рассказов она знает, что вернулся он замкнутым, сбитым с толку, обеспокоенным перспективой следующей войны. Сразу после окончания боевых действий он обратился за медицинской помощью, но врачи тогда многого не понимали и все делали «методом тыка». Менахема продолжали призывать на резервистскую службу, и каждый коричневый конверт ввергал его в панику. Когда же его призвали на Первую ливанскую войну, он категорически отказался. Сказал, что больше не может. Лечение ему было назначено только через 19 лет после Войны Судного дня.

— Когда вы почувствовали, что с отцом что-то не так?

— Я всегда видела, что он многое не может делать самостоятельно. Я родилась и выросла в кибуце Тират-Цви, видела других отцов, так что мне было с кем сравнивать. Он вроде присутствует, но на самом деле отсутствует. Не он заботится обо мне, а я должна заботиться о нем. Я никогда не знала отца, который советует, направляет.

Маяком жизни Басмат всегда была мать. От нее зависел муж, она растила детей и учила их говорить обо всем откровенно.

Шираз родилась через шесть лет после войны. Ее отец Михаэль служил в подразделении спецназа «Шакед», которое защищало южные границы страны от террористов и контрабандистов. Он вернулся домой разбитым и, надеясь прийти в себя, отправился в США. Через несколько лет Михаэль возвратился в Израиль, встретил

Эстер, они поженились. Работал на киностудии и дома бывал мало. Шираз вспоминает, как однажды ад вырвался из него, отец стал пить и буянить. Когда ей было 9 лет, родители развелись. Они с матерью перебрались в Зихрон-Яаков, и связь с отцом прервалась. Он никогда не приходил даже на ее школьные церемонии.

В 16 лет Шираз отправилась с матерью навестить отца — и нашла развалину. Утирая слезы, он говорил о песках, о друзьях, об армейской службе. Ей было 25, когда отец впервые рассказал, что с ним произошло. Незадолго до окончания боевых действий Михаэль попал в тяжелейший переплет. С ним был Рыжий — его лучший друг. Когда большинство бойцов бросились в укрытие, эти двое поняли, что не успеют. Они зарылись в песок, снаряд «катюши» пролетел над ними — и попал прямиком в укрытие. Михаэль с другом два дня вытаскивали тела погибших товарищей из-под завалов, а потом его отправили в больницу «Ихилов».

Шираз прониклась рассказом отца и пригласила его на свой день рождения. Но он пришел пьяным и все испортил. А на следующий день сообщил, что ему предстоит пройти реабилитацию. Шираз в который раз попыталась вернуть отца в свою жизнь, узнала, что такое пост-травма и Управление реабилитации, постаралась возобновить отношения с сестрой Михаэля, своей теткой, примирить его с матерью.

— Мои родители не вместе, но научились общаться друг с другом, — говорит она. — Я фотографирую его, и он разрешил публиковать эти снимки. Мы сейчас очень близки, наверстываем потерянные годы.

— А какого деда видят в нем ваши дети?

— Они принимают дедушку таким, каким принимаю его я. Научились не питать особых иллюзий и понимают, что дед может прийти на встречу, а может и не прийти. Дети чувствуют, что он любит их, но иногда даже «шалом» может не сказать.

Когда Михаэль начал судиться с министерством обороны, Шираз почувствовала, что его предали. Человеку, который участвовал в Войне на истощение и в Войне Судного дня, после которой отслужил еще полгода на резервной службе, было отказано в помощи.

— Министерство обороны по сей день не признает отца инвалидом, — негодует она. — Полтора года его «дело» лежит на чиновничьем столе несмотря на то, что постановление суда о том, что состояние здоровья отца существенно ухудшилось.

— Может ли присуждение отцу инвалидности стать для вас своего рода компенсацией?

— Это, конечно, не возвратит мне и матери все годы страданий, но станет знаком уважения к отцу, признанием того, что именно участие в войне стало причиной его — и наших страданий.

Пятнадцать лет назад Шираз обратилась к психиатру Захаве Соломон и спросила ее: «Существует ли второе поколение пост-травмы?» Профессор Соломон ответила, что да, существует, но это явление еще не изучено. Тогда Шираз занялась самостоятельным исследованием. Она погрузилась в фильмы о Войне Судного дня и о других войнах и стала формировать группу из сыновей и дочерей тех, кто получил то, что на иврите именуется «элем крав» — дословно «боевой шок», или психологическую травму в результате участия в боевых действиях; кому вследствие этого снятся кошмары; кто не может жить полноценной жизнью.

На создание группы и интернет-форума «Лаир байт» — «Осветить дом» — ушло 13 лет. С помощью Габи Бонавита и Гали Горен-Гольцберг, которые занимаются уходом за инвалидами, Шираз собрала необходимую информацию. И год назад, в День памяти павших в войнах Израиля, разослала участникам форума приглашение на встречу. Басмат, прежде не знакомая с Шираз, также открыла в «Фейсбуке» форум под названием «Второе поколение переживающих боевой шок»: он объединил тех, кто нуждается в поддержке и сопереживании. Обе женщины подчеркивают, что реформа, объявленная министром обороны Бени Ганцем, распространяется на семьи с детьми до 30 лет, но не учитывает детей 1973 года рождения, которые также нуждаются в помощи.

…Мейталь и Нахум Ламор-Фридман — пара влюбленных молодых людей. Она выступает с песнями собственного сочинения, обожает танцевать со своим Нахумом, проводить с ним время в пабе. Они приросли друг к другу кожей — в прямом и переносном смысле. Мейталь называет его «Моя луна и звезды» и вытатуировала на плече эти символы, он зовет ее «Солнцем жизни» и сделал соответствующую татуировку. Но солнце погасло над Наумом еще в августе 2005-го…

В процессе размежевания, за несколько часов до того, как база бригады «Менаше» была передана палестинцам, в лагерь прорвались молодые люди из соседней деревни. Солдаты оперативно выдворили их, лишь один продолжал бежать к баракам. Бойцы закричали «Стой!» на трех языках, выстрелили в воздух, но парень не останавливался. Подбежав к нему на расстояние в 20 метров, Нахум нажал на спусковой крючок. Потом выяснилось, что это был не террорист, а вор, решивший поживиться добром в суматохе нашего отступления, но Наум не может забыть тот день. День, в который лишил жизни человека.

Спустя год он прошел, уже в качестве резервиста, Вторую ливанскую войну, и армия вернула ему чувство уверенности. Но затем он попал на «территории», и во время патрулирования в Шхеме был тяжело ранен его товарищ. Страшная картина преследовала его, и после демобилизации он, чтобы забыться, сбежал на время в Лос-Анджелес. Я познакомился с Нахумом несколько лет назад, а сейчас случай с Ициком Саидианом вновь свел меня с ним и Мейталь.

Они познакомились в тель-авивском колледже «Семинар а-кибуцим». Однажды Мейталь увидела под тенистым козырьком беседки юношу, лицо которого скрывала глубоко надвинутая на глаза кепка. Его звали Нахум, и она знала о нем только три вещи: что он любит читать, что красив и что испытывает посттравматический синдром. Так началось их знакомство — на тротуарах и в коридорах колледжа, в пустых аудиториях, на лужайках.

— Отношения с ним не пугали?

— Я не очень понимала, что такое пост-травма, знала только в общих чертах, и меня это пугало. Тетя спросила меня однажды: «Зачем ты кладешь здоровую голову на больную постель?»

— И что ты ответила?

— Что все это не очень серьезно.

— Почему же выбрала именно его?

— Я влюбилась. В него, не в пост-травму. Я выбрала человека, который случайно испытал ее. В Нахуме есть что-то очень эмоциональное, страстное.

— Нахум, как вы определите страсть к жизни?

— Это то, что я не сжег, как Ицик Саидиан. У меня есть четкий принцип существования: пули террористов не убили меня, я не позволю сделать это государству.

Он показывает переписку своей группы в WhatsApp: «Однозначно государство хочет мертвых инвалидов», — пишет один. «Кого это интересует, нас мало, и пока не поднимешь шум, ничего не будет», — вторит другой. «Быть может, совершить массовое самоубийство на первом шоссе?» — предполагает третий. «Почему мы? Пусть они умрут!!!!!» — завершает пятью восклицательными знаками перекличку четвертый участник группы «пост-травматиков».

Недавно Нахум прошел курс лечения в антистрессовой камере и продолжает лечение, связанное с противостоянием шумам. Шум по-прежнему является для него триггером, в мерцании огней чудятся снайперы. Во время сирены в День Памяти он надевает наушники и погружается в компьютерные игры. В дороге он чувствует себя, как на поле битвы, на котором может в любую минуту прогреметь взрыв. Он много курит, и медицинский канабис для него — это спасение, он делает многие вещи более терпимыми. Перед сном он обычно выкуривает очень крепкий сорт каннабиса, чтобы провалиться в сон без сновидений.

— Он спит, но плохо, — говорит Мейталь. — Обильно потеет. Бывают ночи, после которых мне приходится менять постельное белье.

— От чего потеешь?

— От стресса, — отвечает Наум. — Это случается и со мной днем.

— Если утром мне нужна помощь с ребенком, от Нахума ее не получишь, — добавляет Мейталь. — Он просыпается нервным, ему требуется время, чтобы прийти в себя, нужно покурить, и только после этого мы можем общаться. Но если мне приходится совсем туго, он делает все, что необходимо. Несмотря на все трудности, Нахум — герой. Он ненавидит это слово, но он герой. Как вы думаете, почему мы вместе десять лет, а я только сейчас родила ребенка? Потому что я не готова была стать матерью-одиночкой.

— Я и не позволю этого, — вступает Наум. — Теперь у меня есть еще один свет, есть якорь, парус, цель, которой я хочу посвятить всего себя. Это удерживает меня на связи с реальностью.

Источник — Маарив

Перевел Яков Зубарев