Русские сны Набокова

45 лет назад в швейцарском Монтрё умер писатель, споры о котором не утихают до сих пор

Текст: Максим Васюнов / РГ

На даче нашел пожелтевший журнал «Москва» за 1989-й год. Номер 6. Он не полный. Первыми четырнадцатью страницами кто-то когда-то растопил печь, но это не страшно, ведь ставшая знаменитой публикация номера — большая подборка стихотворений Владимира Набокова — начинается с шестнадцатой. Вот уж точно — рукописи не горят.

Освободитель бабочек. Владимир Набоков

Предисловие написал Владимир Солоухин, который, в отличие от многих публицистов и критиков тех лет, ни в чем Набокова не обвиняет и даже о Набокове-поэте отзывается без снобизма и ревности (Бродский, например, его вообще за поэта не считал). Для Солоухина важно, что Набоков-эмигрант писал стихи «преимущественно на русском языке» и что в них «каждая почти строка кричит о родине, о тоске по ней, о страдании без нее, опровергая расхожее мнение о космополитизме Набокова, о его бескорневом существовании в литературе».

Подборка вышла очень вовремя и вызвала у многих если не шок, то удивление. Нет, книги Набокова тогда уже печатались, но то были не стихи, в которых через строчку тоска по России, к тому же предисловия к этим книгам писались до странности однобоко — критики и литературоведы отказывались признавать писателя русским, рядили его, эстета и модника, в безвкусные рубашки космополита. Набокова настырно представляли «человеком мира» — без языка, без родины, без духовного фундамента. Эта странная мода продолжается до сих пор, даже спустя 45 лет после смерти писателя. Возможно, так легче объяснить, почему Набоков поклонялся языку, время для него было второстепенно, он отдавал предпочтение стилю, а не тому, что происходило в мире, где-то за «языковым забором». «Он будет — все же, вероятнее всего — как Пруст, писателем для писателей, а не как Пушкин — символом и дыханьем целого народа», — скажет в своей книге о Набокове Зинаида Шаховская.

Набоков. Восемь карточек

Мемуаристка-эмигрантка, хорошо знавшая Набокова лично, конечно, читала и его стихи, где есть «дыханье» народа, оставшегося без родных берегов, но Шаховская предпочла повторить мнение соотечественников, а они Владимира Владимировича за своего не признавали. Многообещающие слова Бунина, «этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня…«, сменились приговором: «блеск, сверкание и отсутствие полное души». И это Иван Алексеевич скажет уже, когда «Лолита» принесет Набокову мировую славу.

Набоков. Сны о будущем

Другой писатель-эмигрант Борис Зайцев, который собирал для Набокова деньги на отъезд из Парижа в Америку, вспоминал, что сразу после эмиграции из России автор «Машеньки» действительно «имел успех, даже немалый», но потом превратился в «буржуе» и «говорил чушь потрясающую».

Что не могли простить писателю «патриархи русской прозы»? С одной стороны, предательство дара, они считали, что он должен был миссию русского писателя поставить выше заигрываний с языком, а он не только в своей прозе сошел на english, но и стал блестящим американским стилистом.

Набоков с Лолитой и без нее

С другой стороны Набокову не простили тот образ космополита, который из него лепили критики и журналисты, не понимающие, куда же причислить этого американца, родившегося в России, но успевшего пожить и в Германии и во Франции. Ставшего писателем на русском языке, но признавшегося в своем автобиографическом романе, что в детстве он говорил только на английском, а на родном знал лишь несколько слов.

При всем при этом Набоков был беспощаден к советской власти и не верил, в отличие от того же Зайцева, что Россия когда-нибудь возродится. Он верил лишь в силу родной речи. («А я молюсь о нашем дивьем диве,/ о русской речи, плавной, /как по ниве /движенье ветра…Воскреси!»)

9 самых интересных книг о Набокове

Но все обвинения против Набокова, и как литератора и как гражданина, обнуляются, когда читаешь его стихи. Они действительно почти все написаны на русском языке. И если помнить, что стихи для любого пишущего, это и есть его молитвы — способ общаться со Вселенной, с историей, с другим миром, являющимся часто тому же Набокову во снах, как и Родина, — то ни о каком сознании космополита речи иди не может. Человек, который осмысляет свою жизнь и жизнь своей страны языком Пушкина, не может быть американским писателем.

Читая русские и американские рассказы Набокова, его письма и интервью, ловишь себя на мысли, что он потому и писал стихи, чтобы остаться русским, и чтобы громче был слышен его «вой об Отчизне».

Тайная история Владимира Набокова

Без России он чувствовал себя зависшим над бездной (частый образ в его произведениях), а стихи давали ему крылья.

Кто еще может так тосковать по России? Только русский писатель. И нет его греха в том, что «приказчик» не выдал «на родину билет». Просто уже не было той страны, над которой качалась его колыбель, страны, которую он, скиталец, называл «бессмертным счастьем нашим»,

Воображаемая Лолита

Впрочем, он и в Америке не умер. Набоков ушел на тот свет там, где ему гарантировали крепкий сон, так необходимый для частых встреч с Родиной. В тихой Швейцарии.

Три стихотворения Владимира Набокова, в которых он возвращается домой

***

К России