Ришоним — Новости Израиля и мира — Новостной портал rishonim.info Новостной портал rishonim.info последние новости Израиля и мира. Свежие новости политики, общества, спорта, культуры, новости дня о происшествиях. Уведомления от rishonim.info · Новости · Происшествия · Политика — фото и видео материалов — прессы.
09/05/2022 11:45:43
«Однажды я сидела у Барятинских и занималась, когда ко мне вошел слуга и сказал:
– Татьяна Львовна, там пришел какой-то художник, говорит, ему княгиня разрешила без нее писать пока лестницу для их портрета. Как, пускать или нет?
Я выглянула в египетский вестибюль. Там стоял небольшого роста человек, как показалось моим близоруким глазам, молодой, скромно одетый в кургузый пиджачок. Наружность была такова, что я, подумав, сказала:
– Вот что, Алексей, вы пустите его, но на всякий случай приглядывайте за шубами.
Я села опять заниматься. Как-то еще раз выглянула: укрепил холст на мольберте, взобрался на высокий табурет и усердно пишет. Прошло с час, как в прихожей раздался характерный голос возвратившейся хозяйки – необычайно радостный и любезный тон:
– Маэстро! Я не ждала, что вы так скоро сдержите свое обещание! Я так горда, так счастлива! Отдохните, сейчас будем завтракать. Таня, Танечка, иди скорей, я тебя познакомлю: смотри, кто у нас!
Я вышла, недоумевая, чем заслужил этот молодой человек такой прием, и вдруг я услыхала:
– Вот, познакомьтесь, – Илья Ефимович Репин!
Я чуть не села от удивления. Имя Репина было мне так давно знакомо, он представлялся мне величественным художником, так вроде Тициана, и я знала, что он давно знаменит, что ему сейчас за пятьдесят, и вдруг – этот «молодой человек» в потертом пиджачке! Я, конечно, ничем не выдала своего изумления, но была сконфужена: как это я от знаменитого Репина собиралась шубы беречь! Впрочем, это немудрено: он действительно необыкновенно молодо для своих лет выглядел. Портрета его я как-то не видала и приняла его за начинающего художника. Был он небольшой, сухонький, весь «пружинистый». Некрасив: длинные волосы, растрепанный, бородка мочалкой. Глаза маленькие, глубоко сидящие, но зорко-внимательные – это, пожалуй, больше всего в его наружности напоминало художника. Одевался он демократически, с небрежно повязанным галстуком… Движения у него были энергичные и быстрые, походка торопливая, речь слегка отрывистая, и в общем, – впечатление именно молодости…
В нем отсутствовало чувство «важности», надменности, – он и тогда, когда слава уже сопутствовала ему, точно удивлялся почету, который встречал в обществе, радовался, как чести, тому, что его приглашали в самые светские круги, и любил в разговоре умалять себя и свое значение, причем мне кажется, что игры в этом не было, наоборот, – искренность. Для игры это было бы слишком наивно. А он тогда уже был «великим художником земли русской»: его картины были в Третьяковской галерее, он неоднократно писал портреты Льва Толстого, был профессором Академии все это не мешало ему сохранять исключительную скромность… Он говорил немного, больше слушал, – разве нападет на какого-нибудь своего конька, вроде живописца, которого он терпеть не мог и не признавал в нем никакого таланта. Но к тем, кто покажется ему талантливым, он бывал неумеренно снисходителен…
Иногда он резко менял свое мнение, и тогда иные упрекали его в неискренности, забывая, что Репин был впечатлителен, человек минуты, – и ему, как всякому художнику, случалось «сжигать сегодня то, чему он поклонялся вчера»». Так свое знакомство с великим художником вспоминала писательница Т. Л. Щепкина-Куперник. Описание художника удивительно точно совпадает с тем, как его описывал К. И. Чуковский, который, будучи молодым человеком, сдружился с уже пожилым Репиным. Сохранилось и много других воспоминаний о великом живописце. И так, «каким он парнем был»?
Абсолютно все современники отмечали природную скромность художника и ненависть к любым проявлениям «барства». Он всегда скромно одевался, не терпел каких-либо предметов роскоши в своем доме и все, что мог делать сам, делал без помощи прислуги. Если прислуга у него была, то относился он к ней предельно уважительно. Обедали все вместе за одним общим столом – по меркам того времени большая редкость. Репин всячески старался избежать пресловутых «блюд по чинам» (принцип рассадки, при котором наиболее высокопоставленные и титулованные гости сидят ближе к хозяину, а дальше по убывающей, и еду им приносят также в первую очередь. Специально для этого в его усадьбе «Пенаты» обеденный стол был круглый, да еще и с крутящейся конструкцией, чтобы гости сами могли придвигать себе нужные блюда без помощи прислуги. Места для гостей распределялись путем жеребьевки.
Репин в быту отличался экономностью и даже скупостью. То, что можно было использовать по второму разу, он старался использовать. Например, если ему приносили вещь, перевязанную веревкой, веревку он не разрезал, а развязывал. Не брал извозчика, а предпочитал общественный транспорт, например, конку или трамвай. При этом на трамвае он ездил с утра пораньше, потому что рано утром проезд был на 5 несколько копеек дешевле. При этом он не экономил деньги на друзей, мог делать щедрые пожертвования.
Репин крайне болезненно реагировал на появление подделок своих работ. А подделывали его часто. Минимум раз в неделю в его усадьбу приезжал кто-то из наивных покупателей, желающих спросить у мастера, действительно ли купленная ими картина – его работа. Почти всегда оказывалось, что это – низкокачественная подделка. Подпись Репина было легко подделать, а вот мастерство нет. Репина возмущало не столько то, что кто-то зарабатывал на его имени, а то, что покупатель поверил, что он мог писать такую дрянь.
Репин крайне редко обижался из-за личных мотивов, но мог в пух и в прах разругаться из-за разных взглядов на искусство, грубо обругать оппонента, если считал его бездарностью. При этом мнение о художниках он мог со временем менять. Так однажды он на выставке обругал работы финского художника Галлена, а спустя годы наоборот полюбил его творчество и каялся в первоначальной оценке. Но хвалил коллег Репин намного чаще.
Репин часто критиковал свои собственные работы и был недоволен собой. Незнакомцам могло показаться, что это кокетство и попытка мастера получить больше комплиментов. Люди, знавшие его лучше, понимали, что он подобными приемами он не пользовался. С самооценкой у него тоже все было в порядке. Скорее всего, речь наоборот о том, что он верил в свой талант и был убежден, что мог бы сделать еще лучше. Мог запросто уничтожить работу, над которой долго трудился, много раз перерисовывал детали и лица. Из воспоминаний К. И. Чуковского: «Несмотря на мучительные — и такие частые—приступы жгучего недовольства собою, на вечные свои “сокрушения” о мнимых неудачах и провалах, он в тайниках своей личности хранил незыблемую веру в себя, и всякий раз, когда враждебные “веяния” подвергали его веру испытаниям, она обнаруживалась во всей своей силе… Когда, например, ему стало известно, что Стасов резко осудил его картину “Царевна Софья” и что критик считает ошибочным путь, приведший Репина к созданию этой картины, Репин с гневом восстал против его приговора и, обычно такой мягкий, уступчивый, здесь не сделал ни малейшей уступки — и не выразил никаких “сокрушений”. Стасов обрушился на картину в печати. Но и это не повлияло на Репина, и хотя он очень любил переделывать свои композиции, дополнять их, исправлять, “кочевряжить”, в этой картине он не изменил ни единой черты, потому что и здесь, как везде, следовал собственному своему убеждению, даже наперекор самым авторитетным ценителям».
Репин постоянно чему-то учился, был очень любознателен, часто посещал самые разные лекции и даже мечтал в пожилом возрасте поступить в университет, но не сложилось.
Репин постоянно рисовал. По воспоминаниям Чуковского, он каждый день трудился до изнеможения. Когда в старости стала отниматься правая рука, он научился писать левой. Когда стало тяжело держать палитру в руках, он повесил ее на шею. Когда он не стоял у мольберта, то делал зарисовки карандашом. Придя в гости, зарисовывал присутствующих. Когда по настоянию врачей ему запретили слишком много работать, он перестал брать с собой в гости карандаши. Но искушение было столь велико, что он умудрялся писать бычками от папирос.
Суеверные люди считали, что в портретах Репина таится «зловещая сила», потому что почти все, кого он писал, вскоре умирали. Написал Мусоргского — Мусоргский тотчас же умер. Написал Писемского — Писемский тоже скончался, также как и Пирогов. Собрался писать Тютчева – и он тоже отправился в мир иной. Однажды писатель-юморист Ольдор, строивший из себя оппозиционера, во время посиделок попросил написать премьер-министра Столыпина. Все только посмеялись, а через несколько месяцев Репин действительно получил заказ на портрет Столыпина. Как только портрет был закончен, тот поехал в Киев и был там убит.
С первой женой Репин расстался, но развод тогда было оформить крайне сложно. Второй гражданской женой стала Наталья Нордман, дочь шведского адмирала и русской дворянки. Познакомились они, когда княгиня Тенишева пришла позировать и взяла с собой Нордман за компанию. Репину она категорически не понравилась, и он просил впредь «это» с собой больше не брать. Пара прожила вместе 15 лет. Усадьба Пенаты приобреталась как семейное гнездышко. Женщину и ее роль в жизни Репина оценивают по-разному. В отличие от первой жены, Нордман разбиралась в искусстве, высоко ценила творчество мужа и часто ему помогала. Идея круглого стола и жребия принадлежала ей. Она завела правило, что среда – день открытых дверей в их доме. В итоге гости приходили в один день и не отвлекали от работы в остальные шесть. С другой – Нордман постоянно чудила, что сказывалось на репутации самого художника.
Из воспоминаний К. И. Чуковского: «Во-первых, по всему своему душевному складу это была ярая сектантка. Всегда ей было необходимо фанатически веровать в какой-нибудь единственный рецепт для спасения людей и громко проповедовать этот рецепт как панацею от всех социальных недугов. Одно время она была боевой суфражисткой и сделала свой феминизм религией. Потом стала проповедовать «раскрепощение прислуги». Потом — вегетарианство. Потом — кооперативную организацию труда, воспринятую как евангелие жизни. Потом отвары из свежего сена в качестве здоровой, питательной пищи. Потом так называемый “волшебный сундук”, то есть ящик, обшитый подушками и набитый сеном. “Волшебный сундук” был своеобразным термосом; он сохранял пищу горячей в течение целого дня…
Когда она восстала, например, против шуб и мехов, составлявших, как она выражалась, “привилегию зажиточных классов”, она в самый лютый мороз облеклась в какое-то худое пальтишко, подбитое сосновыми стружками, и уверяла, что ей гораздо теплее, чем нам, закутанным в “шкуры зверей”. Эта “сосновая шуба” принесла ей простуду, а супы из сена — малокровие… Она не ела яиц, не пила молока… При всей своей преданности великому человеку, с которым связала ее судьба, она не находила полного удовлетворения в том, чтобы служить его славе. У нее у самой была слишком колоритная личность, которая никак не могла стушеваться, а, напротив, по всякому поводу жаждала заявить о себе. Наталья Борисовна даже не пыталась отделить свое имя от Репина, и он оказался замешанным во все ее кулинарные и прочие новшества…
Ей и в голову не приходило тогда, что она наносит ущерб его имени. Она была уверена, что пользуется этим именем отнюдь не для собственных выгод, а исключительно ради пропаганды благотворных идей, которые должны принести человечеству счастье. Но, приняв газетную шумиху за славу, она мало-помалу дала волю своему честолюбию, очевидно неудовлетворенному в юности. Ей понравилось быть модной фигурой, и тут же сказался третий ее недостаток—напыщенный и вычурный вкус. Эти “храмы Изиды”, “Шехерезады”, “Прометеи”, “сестрицы”, “там-тамы” (так назывался гонг, заменявший в Пенатах звонок), и “кооперативные восторги”, и “бифштексы из клюквы” до такой степени не гармонировали с простым безыскусственным репинским стилем, что казались каким-то чужеродным наростом на биографии Репина…В сущности, это была не злая и не глупая женщина. Вечно она хлопотала о каких-то сиротах, вечно помогала голодным курсисткам, безработным учительницам, о чем свидетельствуют многие ее письма ко мне». Своими экспериментами женщина подорвала здоровье, после расставания с художником уехала в Швейцарию и умерла там в больнице для бедных. Детей у них не было. Дочь Репина от первого брата, по воспоминаниям Чуковского, страдала психическими отклонениями. С сыном у них были натянутые отношения.
Репин в под влиянием второй жены Натальи Нордман стал убежденным вегетарианцем. Еще более радикальной вегетарианкой была его гражданская жена Наталья Нордман. Гостей потчевали также исключительно вегетарианскими блюдами. После расставания и отъезда Нордман в Швейцарию мясо Репин снова стал есть.
И это лишь малая часть того, что можно рассказать о художнике.
