Тель-авивские старухи живут так, как будто быть старой женщиной — праздник…

Летом она бегала в розово-лиловых легинсах и драных футболках с символикой группы ZZ Top. Сейчас в чёрном тренинге и лиловых перчатках по случаю суровых израильских холодов. Роскошные седые кудри перехвачены повязкой, в ушах новомодные беспроводные наушники. На ногах всегда радужные кросовки — последний писк моды. Дама, видимо, бегает по одному и тому же маршруту много лет и моё появление в первое время вызывало у нее недоумение.

Натыкаясь взглядом в фигуру, уныло бредущую по тротуару, бегунья слегка меняла траекторию, огибала меня, как забытый кем-то посреди тротуара чемодан, и продолжала тренировку. Понять её можно. Я бы тоже не стала вступать в интеракцию со стремной тёткой, слепо двигающейся неуверенной походкой зомби по пустому переулку.

Постепенно дама привыкла к наличию меня на своём пути и перестала приподнимать бровь, обнаруживая покачивающийся силуэт на горизонте. Я, со своей стороны, стараюсь выглядеть в её присутствии чуть бодрее. Потому что мне, правда, совестно за себя под ясным и задорным взглядом женщины, способной в таком возрасте и в такую рань выглядеть, как рекламный ролик спортивного бренда. Стараюсь идти ровнее и придаю лицу некую осмысленность.

Похоже, мои усилия не остались незамеченными. Сегодня утром эта дама улыбнулась и как бы кивнула , признав, таким образом, и моё право быть частью её утреннего Тель-Авива. По хорошему, надо бы пойти, купить лотерейный билет, раз уж такой удачный день.

Когда я состарюсь, а состариться лет через тридцать все равно придётся, я хочу быть похожей на тель-авивских старух. Не на пожилых женщин, которые в шестьдесят с копейками ничем не отличаются от своих сорокалетних дочерей, а именно на старух. Строгих, витальных, подвижных и полных чувства собственного достоинства. Каждый раз, когда я вижу этих женщин, сидящих в кафе, или спешащих на открытие выставки, или выходящих покурить в антракте театральной премьеры, или прогуливающихся по бульвару в компании своих взрослых внучек, я наполняюсь чувством почти религиозного восторга и гордости.

Они очень разные. И очень похожие. Религиозная восточная праведница, интеллектуалка сабра в дизайнерских очках, классическая «русская» бабушка или европейская штучка с идеальным маникюром — все они похожи, как родные сестры, если состарились в Тель-Авиве.

Белый город за много десятилетий обкатал их, как море обкатывает гальку. Они прекрасны внешне именно этим блеском, который обрели в беспощадных житейских штормах. Тель-авивские старухи не закрашивают седину, не прячут шею и руки, не боятся своих морщин. Они выше этого, потому что правильно использовали свою молодость.

И у них ещё куча времени для новых дел. Жестокое южное солнце давно сожгло в них всю шелуху и мишуру, оставив только железные характеры, прочные и гибкие, как дамасские клинки. Они не злятся, не скандалят и не злословят. Просто берут свое по праву. Солёный ветер задубил их кожу и с возрастом они обрели абсолютную независимость от молвы, политики и моды. Им хорошо и у них нет времени на мелочные глупости.

Тель-авивские старухи живут так, как будто быть старой женщиной — праздник. Их старость не вызывает жалости. Они вызывают уважение, и дело не только в возрасте.

Все эти женщины родились в страшную пору, когда весь мир рушился. Их детство и юность пришлись на самые тёмные времена в истории моего народа. Но родители, в каком-то провидческом экстазе, давали своим дочерям в те годы такие имена, какие годятся только колдуньям и валькириям. Имена, которые предрешили судьбы своих хозяек. Тиква (Надежда). Геула (Освобождение). Ора (Свет). Дица (Экстаз). Хедва (Единение). Брурия (Просветление). Рая (Соратница). Симха (Радость). Мазаль и Фортуна (Удача).

До ночи могу продолжать, если надо. Только вдумайтесь, как с такими именами эти женщины идут по жизни. Как они строили, как воевали, как растили детей! Какие мужчины были и есть рядом с ними! Конечно, они жили и живут победительницами в весёлом, жарком, сумасшедшем Тель-Авиве назло всему. Никакой возраст не помеха для сильных и жадных до каждого часа жизни и свободы.

Я смотрю на них и тоже хочу через тридцать лет так же. Так же весело, так же честно, так же достойно.

Ну, может быть, кроме утренних пробежек. Это уж точно не моё.