Потому что другой земли у нас нет. Ам Исраиль Хай!

Я очень пытаюсь заснуть. В голове проносятся миллионы разных мыслей. Они не дают мне покоя. И даже сквозь сквозь такой желанный сон , совсем поверхностный и неглубокий , я их слышу.

Нет, правильнее я их вижу.

Вот мелькает красное пальто девчушки из Списка Шиндлера. Это тот самый момент , когда я всегда плачу и твержу себе, что никогда больше такой ужас не повторится с моим народом. Тогда впервые в кинотеатре эти слезы катарзиса принесли облегчение. Сейчас я не могу плакать. Я только вижу перед глазами ее красное пальто.

И череда лиц. Чернобелых. Их одежду тяжело различить. Все сливается одним фоном. На этом фоне их желтые звезды особенно ярки.

Нас так мало , ничтожно мало спаслось.

На границе Белорусии и Литвы в маленьком штэтле жила моя большая родня. До войны. С одной стороны Ханкины, с другой Коэны. Я не знаю как они жили. Думаю, что идиш знали гораздо лучше чем русский. Коэны никогда не мешали мясное с молочным. Не разрешали жениться на гоях. Женщины пекли самое вкусное в мире дрожжевое тесто. В субботу зажигали свечи и ели халы с медом. На праздники фаршировали рыбу и ходили в бэйт кнессет. Все как и в других штэтлах поблизости. Мирно сосуществовали с соседями. Наверно, знали Шагала. Поколениями учили Тору. Все как у всех.

И как у всех — все это было так до войны .

Наверно. Наверно, потому что как это было в действительности рассказать после войны было почти некому. Да и не делились таким после войны. Все , что мне досталось от моей когда-то большой мишпухи — горстка фраз на идише и еврейская , не обременная никакой другой кровь. Ну и Коэны в анамнезе. От большой семьи — нас осталось так мало. Видно слишком глубоким был ров возле штэтла. Там- почти все мои родственники , с которыми мне так никогда и не познакомиться.

Я знаю, что у вас все похоже.

И мы похожи.

Нас всех накрывает в эти дни единым полем.

Мы вместе болим, скорбим, сходим с ума за каждого нашего, который там. Мы вместе боимся включать телевизор , чтобы не дай Боже прочитать еще один некролог и увидеть еще одно молодое лицо. И нам вместе становится легче, когда еще на одного зверя становится меньше. Когда зло уходит обратно, в свою адову обитель.

Мы все сегодняшние и прошлые, скорбим голосами наших гениальных и не очень предков. Мы все воплощаем их голоса, болим и их душами за каждого нашего ребенка.

Безмерность боли огромна.

Еще безмернее сила возмездия.

Образ галутного картавящего еврея- талмудиста канул в лету, мои недорогие антисемиты. Им на смену пришли совсем другие люди — израильтяне, способные защитить своих , свою землю и своих детей . Не потому что они супер герои. Отнюдь. Просто другой земли у нас нет. И каждый ребенок для нас бесценен. И боль и радость у нас одна. На всех.

Утро приходит быстро.

Фантомная боль притупляется коротким сном.

Лица, лица , бесконечные лица моего прошлого.

Я пытаюсь найти знакомых, но безуспешно.

Я — сейчас они.

И Вечный Жид и лавочник- галантерейщик и мальчик — ешиботник со скрипочкой. И девчушка в красном пальто.

Я знаю как сильно они в нас верят.

И помогают нам с тех самых далеких ангельских небес.

И вдруг в бесконечной череде я вижу моих бабушку с дедушкой.

Я всеми силами тянусь к ним.

Я так скучаю за ними.

Они улыбаются мне.

А в голове я слышу их голоса » Шейнэ мейделэ, будь сильной, будь очень сильной» .

Я просыпаюсь.

Утро уже здесь.

Я на бегу пью кофе и надеваю незамысловатый наряд. Мне не до нарядов.

Сейчас. Пока.

Пока просто нужно быть сильной. Выстоять.

Победить.

Изгнать нечисть.

Потому что другой земли у нас нет.

Ам Исраиль Хай!