Ришоним — Новости Израиля и мира — Новостной портал rishonim.info Новостной портал rishonim.info последние новости Израиля и мира. Свежие новости политики, общества, спорта, культуры, новости дня о происшествиях. Уведомления от rishonim.info · Новости · Происшествия · Политика — фото и видео материалов — прессы.
Кликните на рекламу Google на сайте «Ришоним» — поддержите сайт!
04/03/2022 18:54:10
Текст: Ольга Уткина
Сложности с языком, насмешки сверстников, трудности в учебе. С этими проблемами сталкиваются многие подростки, которые репатриируются вместе с родителями. Но есть и успешные примеры возвращения на родину. Представляем вам Элину Бардач-Ялов, которая переехала в Израиль в 13 лет, получила блестящее образование и построила успешную карьеру в политике. Сегодня Элина помогает интегрироваться в Израиле многим репатриантам.
Мы с родителями репатриировались в Израиль в 1995 году. Насколько я знаю, родители приняли это решение еще в начале 90-х. И мама и папа были инженерами — работали на закрытых оборонных предприятиях. Из-за этого им пришлось ждать целых пять лет после увольнения, чтобы получить разрешение на выезд.
Я думаю, что отец хотел уехать намного раньше, а перестройка только укрепила его намерения. Родители считали, что оставаться в России для меня менее полезно, чем переехать в Израиль. Наверное, они руководствовались в том числе и мыслями о моем будущем.
Мне на тот момент было 13 лет. Готовить меня к переезду родители начали примерно за год-два. Для меня репатриация была позитивным событием, я очень хотела уехать в Израиль и даже ходила на курсы иврита, которых на тот момент в Москве было не много.
О том, что я еврейка, я узнала лет в девять, причем не очень приятным способом. Пришла и спросила у мамы: «Мама, а кто такая жидовка?». Так меня назвал кто-то из соседей. И родители начали знакомить меня с историей народа, с тем, кто мы есть, я начала читать Тору еще в России. Обидный смысл слова «жидовка», правда, я так и не поняла.
В израильской школе мне было очень трудно только в одном аспекте — языковом. Все-таки иврит у меня тогда был даже не на нулевом, а, я бы сказала, на минусовом уровне. Но в плане коммуникаций все было прекрасно, меня хорошо приняли в классе. И все ужасы буллинга и адаптации, о которых я слышала впоследствии, меня не затронули.
В России, после ухода из оборонного предприятия, папа открыл свой бизнес и финансово наша семья жила в достатке. Но после переезда все резко изменилось. Зарплаты здесь были небольшие и мама долго не могла найти работу. В России она была инженером-конструктором самолетостроения, а в Израиле эта отрасль очень закрытая и устроиться туда сложно. Потом она смогла переквалифицироваться и занялась конструированием систем кондиционирования, но на это потребовалось время, и оно было для нас непростым с финансовой точки зрения.
Впоследствии и отец устроился работать по профессии, но, к большому сожалению, у него сильно испортилось здоровье и в начале 2000-х он уже не работал, получал пособие по инвалидности. Мама сейчас тоже на пенсии, но и сейчас ее часто приглашают на работу, так как специалисты в области систем кондиционирования у нас очень ценятся.
Несмотря на все сложности, я была очень рада, что мы переехали. Я довольно быстро завела друзей. До сих пор костяк моего круга общения — это одноклассники и сокурсники. С моей лучше подругой я тоже познакомилась в школе, и мы дружим по сей день, хотя работаем в совершенно разных сферах. Конечно, я общалась со сверстниками и в Москве, но такой тесной связи с друзьями как здесь у меня не было.
Языковая проблема была серьезной, у меня ушло несколько лет, чтобы выучить иврит на уровне, который необходим для комфортной жизни. Но тут тоже помогло общение со сверстниками. В университете у меня был уже очень хороший иврит, со временем он стал еще лучше. Хотя недавно мой сын поставил это под сомнение. Когда он делал домашнее задание по ивриту и я нашла там два слова, которых никогда в жизни не видела. Скорее всего, их очень редко используют, но они есть. Сын на меня косо посмотрел и сказал, что, видимо, мои знания языка не настолько глубоки.
В израильском университете я встретила преподавателя, который вел занятия не по моему основному профилю, но мне очень понравилось его направление: пропаганда, информационные и психологические войны, социология. Тема оказалась настолько интересной, что я выбрала ее в качестве дипломной.
Потом я захотела получить по ней докторскую степень, но выяснилось, что в Израиле нет профессора, который мог бы стать научным руководителем такой работы. Я стала изучать научные труды по этой тематике в других странах и нашла профессора в Великобритании, работы которого меня очень заинтересовали.
Учиться там было непросто. Другая страна, другой менталитет, иные традиции образования. У нас была интернациональная кафедра и это очень помогало. Насколько я помню, в моей группе был только один британец. Все остальные — студенты из азиатских, африканских, арабских и других стран, политические активисты из Ирана, Нигерии, которым пришлось уехать из-за преследований.
Подход к обучению аспирантов в Британии подразумевает гораздо меньше теории и работы с преподавателем, но гораздо больше самостоятельной работы. Это было очень интересно. Я считаю, что диплом, который я там защитила, это мое самое большое достижение в жизни на данный момент. Все остальное мне далось намного легче.
Может показаться, что я какой-то провидец и выбрала супер актуальную специализацию на тот момент, когда о ней еще никто не знал. Но на самом деле эта тема была для Израиля актуальна всегда, потому что страна уже долго существует фактически на грани войны. Я думаю, что, к сожалению, со времен Второй мировой войны это одна из самых горячих тем в мире – и она такой останется.
Преподавать я начала еще в Англии, и в университете, который заканчивала, и в городе по соседству. Потом я преподавала в Израиле, в университете Бар-Илан, на отделении, где учились люди, которые служат в армии. А также в других израильских колледжах. Я закончила преподавать через две недели после того, как стала депутатом. Причем до последнего вела курс «Политические коммуникации» – многие мои студенты потом оказались в Кнессете. Не знаю, насколько в этом моя заслуга, но они говорят, что курс был очень эффективный и здорово им помог.
Преподавать я очень любила и до сих пор люблю, так что иногда выступаю с лекциями на конференциях и мероприятиях. Совсем скоро буду выступать в Кнессете с темой «Катастрофа советского еврейства». И если студенты хвалят курсы, значит, я делаю это не зря. Но преподавание действительно нужно любить, иначе оно превратится в неинтересную обязаловку.
Мое попадание в политику было случайным стечением обстоятельств. В 2011 году, когда я преподавала в университет Бар-Илан, ко мне обратилась знакомая и сказала, что собирается подписывать контракт на работу с Биньямином Нетаниягу, на тот момент он был уже два года на посту премьер-министра. Он набирал команду для стратегической информационной поддержки и мне предложили стать частью этой команды.
У меня было две степени по политологии, но я никогда не занималась реальной политикой, в чем честно и призналась. Просто тогда у нас в университетах нельзя было обучаться только журналистике, она обязательно шла в паре с политологией. Но моя знакомая сказала, что им в команду нужен человек с выходом на русскоговорящую аудиторию, а я единственная, кого она знает из тех, кто говорит на русском.
Я долго колебалась, не давала ответа в течение недели. И все-таки согласились и проработала там год. Он был очень интересным! Советник премьер-министра — это не только увлекательно, но и статусно. Но потом я сделала паузу в политической карьере и не занималась этим довольно долго.
До тех пор, пока со мной не познакомился нынешний министр финансов, а на тот момент министр обороны Авигдор Либерман. В министерстве обороны в связи с его приходом искали пресс-секретаря, который мог бы связываться с русскоязычной прессой, как в Израиле, так и за пределами страны. Я же работала на телевидении и выступала как политический комментатор. Меня очень заинтересовало это предложение, потому что это была моя тематика: военная сфера. Я согласилась и несколько лет проработала там, но это, опять же, было мало связано с политикой как таковой.
А вот после этого, в 2018 году, министр обороны Либерман покинул свой пост и предложил мне стать его личным пресс-секретарем.А через месяц назначили новые досрочные выборы в Кнессет. И вот тогда началась как раз реальная политика. В конечном итоге мне предложили войти в список партии, занять десятое место. Учитывая все результаты социологических опросов перед выборами, я понимала, что не прохожу в парламент.
Тем не менее, я осталась и проработала на этой должности три политических кампании. А потом просто поняла, что очень устала. Ушла, занималась личными проектами. Но тут нагрянули четвертые выборы. После них, наконец, была создана стабильная коалиция и я вошла в Кнессет.
Поэтому моя активная политическая деятельность началась, можно сказать, в 2018 и длится до сих пор. Сейчас я депутат Кнессета от партии “Наш Дом Израиль”. Думаю, что это самая интересная работа, которую можно представить. Потому что здесь, в отличие от преподавания, у тебя есть реальное влияние – ты можешь менять какие-то очень важные вещи, например, в плане здравоохранения, социальных вопросов.
Мне очень интересны эти темы, я член комиссии по соцобеспечению и здравоохранению. Ощущение, что занимаешься очень важными для многих людей вещами, что каждый день реально помогаешь кому-то, приносит настоящее моральное удовлетворение.
Причем в Израиле эти комиссии не формальные – они действительно принимают важные решения. В частности, закон о помощи инвалидам на сумму 2,7 миллиардов шекелей был проведен через нашу комиссию. Этот закон привел к улучшению качества жизни очень большого количества людей с инвалидностью. Также мы рассматривали закон об оплате больницам услуг на сумму в несколько миллиардов шекелей.
Но можно подать на рассмотрение закон и в частном порядке. Например, я разработала законопроект, который помогает людям, плохо знающим иврит, воспользоваться своими правами. Сегодня эти люди не могут обратиться в госструктуры, не могут объяснить, что им нужно, не знают многих своих возможностей.
Мой муж много лет проработал в сфере самолетостроения. И ему очень смешно видеть фильмы, где есть самолеты, потому что, как он говорит, сначала там показывают самолет одного типа, потом через секунду уже другого, а когда показывают салон, оказывается, что это и вовсе вертолет.
Также и с реальной политикой. Это очень далеко от того, что мы привыкли видеть в фильмах. Политика очень индивидуальна. У каждой партии свои интересы, цели и способы их достижения. Например, наша партия никогда не занималась распространением fake news. Мы считаем это неправильным инструментом. Но многие другие партии это любят и с удовольствием используют.
Мы работаем, что называется, по old fashion. Мы не используем информационные атаки, ботов, вбросы. Мы считаем, что политическая борьба должна быть честной, прозрачной и открытой. И это выгодно в конечном счете всем партиям. Потому что я прекрасно помню такой пример: несколько лет назад одна из партий по результатам опроса в Фейсбуке должна была получить около семи мандатов в Кнессете. Представьте удивление лидера партии, когда она не набрала и одного процента в итоге. Потому что выборы все-таки проходят не на Фейсбуке, а на избирательных участках, и реальная картина может сильно отличаться от той, что мы видим в соцсетях.
Судьба детей репатриантов, которые переехали в Израиль в возрасте до 13 лет, меня волновала всегда. Возможно, потому, что я и сама переехала в этом сложном возрасте. Зачастую эти дети, как я это называю, были перевезены, толком не понимая, зачем это нужно и как быть. А после переезда родители все усилия тратили на то, чтобы обеспечить достойный уровень жизни, а дети были предоставлены сами себе. И в итоге становились этаким чемоданом без ручки, который взяли, но непонятно, что с ним делать.
И, к сожалению, некоторые из них так и не смогли успешно социализироваться и либо вернулись в страны исхода, либо очень долго не могли найти себя в Израиле.
Когда мы общались с “полуторным поколением”, то поняли, что они очень беспокоятся за своих родителей, которые приехали уже во взрослом возрасте и не успели заработать достойную пенсию. Молодые люди переживали, что им кроме своих детей потом придется также содержать и своих родителей.
Жилищный вопрос тоже стоял остро. Потому что молодым людям, чьи пожилые родители продолжали снимать жилье на пенсии, приходилось решать и это.
Были проблемы и у детей, которые родились у репатриантов. Дома с ними продолжали говорить на русском, и бывало, что ребенок приходил в садик в три года, а его иврит был намного хуже, чем у сверстников.
Всеми этими вопросами мы занимались. К примеру, я считаю, в том числе нашим достижением то, что нам удалось решить вопрос с пенсиями для тех, кто переехал в зрелом возрасте. Многие проблемы еще на повестке, но мы продолжаем над ними работать.
Закон о паспортах был изменен некоторое время назад. Теперь даркон уже нельзя получать так же легко, как раньше – для этого ты должен прожить в Израиле неопределенное количество времени. Мое личное мнение — люди, которые хотят репатриироваться, должны иметь возможность сделать это. Да, жизнь в Израиле далеко не всем подходит. Но вы должны хотя бы попробовать. Я искренне считаю, что евреи должны жить в Израиле.
Были неоднократные попытки изменить Закон о возвращении в сторону ужесточения, например, отказать в праве репатриации внукам евреев. Моя партия “Наш дом Израиль” и я лично приложили большие усилия, чтобы этот закон не меняли. Я считаю, что все причастные к еврейской общине: и дети, и внуки, и жены детей и внуков евреев должны жить в Израиле. И иметь возможность интегрироваться в жизнь страны. Я отстаиваю это мнение и продолжу это делать, так как это для меня крайне важно. Израиль должен оставаться открытым для всех, кто считает себя частью глобального еврейского коллектива.
Я человек, который реалистично смотрит на вещи. Войны были, есть и, к огромному моему сожалению, будут еще долго. Видимо, в ближайшее время они не прекратятся. Для меня особенно грустно, что сейчас конфликт развязан на территории постсоветского пространства. Я уверена, что нет такого вопроса, который нельзя было бы решить за столом переговоров.
Когда-то мой университетский преподаватель сказал: «Журналисты ставят перед собой цель использовать слова, а не оружие». Я надеюсь, все-таки найдется способ решить этот конфликт на дипломатическом уровне, ведь еврейские общины и в Украине, и в России нам очень близки.
Моему сыну Хананиэлю в апреле будет девять лет. Первое время после его рождения я могу охарактеризовать так — о боже, что я с ним делаю?! Я не читала книги по воспитанию и совершенно не успела подготовиться. У меня есть ощущение, что даже мой муж был более подкован в вопросах воспитания детей, хотя считается, что матери все подскажет инстинкт. Ничего подобного! Это был метод проб и ошибок. Я крайне рада, что, невзирая на все, что было сделано, мой ребенок здоров и счастлив. Поэтому предпочту обойтись без советов о том, как правильно быть родителем.
Если говорить серьезно, то главный принцип, которым я руководствуюсь в воспитании — выслушать ребенка. Даже если я пришла с работы в 10 вечера и у меня слипаются глаза, но сын что-то хочет рассказать, я сажусь рядом и слушаю его. Потому что опыт многих моих знакомых подсказывает: дети, которых слушают, а, главное, слышат родители, чувствуют себя более защищенными в семье, больше доверяют своим близким. И после, в случае возникновения реальных проблем, они обязательно придут за помощью к родителям, а не попадут в плохую компанию только потому, что там к ним по-настоящему прислушались.
Фото из личного архива
Михаил Фейгин,
советник по связям со СМИ
депутата Кнессета д-ра Элины Бардач-Яловой
