Когда нас с тобой на том свете будут судить, он будет сидеть в президиуме.

Еще раз повторяю: Сольца не трогать ни при каких обстоятельствах! – с нескрываемым гневом взглянув на своего собеседника, проговорил Сталин, — Если с Ароном что-нибудь случится, ты, Лаврентий, первым отправишься канал копать. Сольц как был совестью партии, так он ею и остался. А совесть тоже может болеть. Вот она у него и захворала. И его совесть нам нужно лечить. Поэтому предлагаю поместить Сольца в лучшую нервную клинику. Отдельная палата и хороший уход. Контакты ограничить до минимума. Пусть хоть несколько лет поживет по-человечески. Не о себе он думает, когда нас с тобой ругает. Поэтому, Лаврентий, если не хочешь, чтобы твои балерины записали тебя в поминание за упокой – не трогай Сольца. Он таким как ты не по зубам. Когда нас с тобой на том свете будут судить, он будет сидеть в президиуме. Запомни мои слова. А теперь уходи.

Такую отповедь якобы дал Сталин Берии, когда тот пришел рассказать вождю о «проделках» Сольца.

Он «публично нападает на генерального прокурора», » заявляет, что он ошибся в вас, товарищ Сталин. – Что не сумел тогда разглядеть в вас жестокого тирана» — Перечислял Берия «проделки» Сольца.

Вероятнее всего, приведенный фрагмент всего лишь литературный вымысел, отражающий представление его автора о упомянутых в нем лицах: Сталине, Берии, Сольце.

Тем не менее, он подчеркивает значимость и знаковость фигуры Арона Сольца для конфигурации большевистской власти.

А еще, это попытка дать ответ на напрашивающийся вопрос, почему Сольца не расстреляли? хотя у одного него «грехов» было больше, и они были куда страшнее, чем у большинства из тех, кто в период большого террора оказался в сталинских расстрельных списках.

Что же подтолкнуло Сталина причислить Сольца к лику святых большевиков?

Один из характеризующих Сольца эпизодов рассказал «папа» Штирлица — Юлиан Семенов.

Однажды в 1920-х годах старый большевик, член Центрального Комитета партии Арон Александрович Сольц ехал на заседание ЦК на трамвае: с большевиками ленинской когорты это ещё случалось. На остановке выход из вагона ему загородил пьяный верзила. Произошла словесная перепалка, во время которой с уст противника Сольца слетело сакраментальное: «жидёныш». Стоявший рядом милиционер, наконец, лениво вмешался и предложил хулигану пропустить «пархатого старика».

Сольц возмутился поведением представителя советской власти, и тогда милиционер отволок члена ЦК, который так и не представился, в отделение милиции.

В кутузке Сольца допросил дежурный милиционер. Он признал, что называть советских граждан «жидами», в общем-то, нехорошо, однако оскорблять красных милиционеров еще хуже.

Сольц потребовал встречи с начальником отделения, но тот не стал его слушать и велел отправить окончательно распоясавшегося пассажира трамвая в камеру.

Тогда Сольц потребовал разрешения позвонить Дзержинскому. Ответом ему был громкий хохот всего отделения: у Феликса Эдмундовича есть дела и поважнее!

Только после этого Сольц трясущимися руками достал свое удостоверение. Последовала немая сцена, после которой телефон перешел в распоряжение Сольца.

Через двадцать минут в отделение милиции прибыл сам Дзержинский и приказал заколотить помещения досками. Буквально через час в ОГПУ был отдан приказ о ликвидации этого отделения и вычеркивании его из списка московских отделений милиции.

Писатель Юрий Трифонов (он был сыном соратника и друга Сольца Валентина Трифонова, отличавшегося исключительной принципиальностью) писал:

«В голодные девятнадцатый и двадцатый годы он (Сольц) работал в продовольственном отделе Моссовета, в Центросоюзе. Однажды какая-то делегация рабочих, доведенная до крайности ничтожными пайками и неуступчивостью Сольца, вздумала проконтролировать его самого: «А ну, проверим, чего начальники лопают!» Пошли к нему на квартиру, обыскали все углы и не нашли ни черта, кроме нескольких мороженых картошек. Между тем хозяин квартиры распоряжался вагонами с продовольствием».

В период с 1923 по 1934 годы Сольц был членом Президиума ЦКК. Председателем до 1926 года был Куйбышев, потом Орджоникидзе, но, скорее, номинальными. Фактически Президиумом ЦКК в эти годы руководил Сольц.

Это был влиятельный институт. Вот как о нем рассказывает секретарь Сталина Бажанов в своих воспоминаниях.

В стране существует порядок — все население бесправно и целиком находится в лапах ГПУ. Беспартийный гражданин в любой момент может быть арестован, сослан, приговорен ко многим годам заключения или расстрелян просто по приговору какой-то анонимной «тройки» ГПУ. Но члена партии в 1923 году ГПУ арестовать еще не может (это придет только через лет восемь-десять). Если член партии проворовался, совершил убийство или совершил какое-то нарушение партийных законов, его сначала должна судить местная КК (Контрольная комиссия), а для более видных членов партии — ЦКК, вернее, партийная коллегия ЦКК, то есть несколько членов ЦКК. выделенных для этой задачи. В руки суда или в лапы ГПУ попадает только коммунист, исключенный из партии Партколлегией. Перед Партколлегией коммунисты трепещут. Одна из наибольших угроз: «передать о вас дело в ЦКК».

В этот период большевики стали называть Сольца «совестью партии». Николай Бухарин однажды нарисовал на Сольца дружеский шарж, изобразив его в виде совы — символа мудрости.

Из воспоминаний большевички Ксении Чудиновой:

«Авторитет у А.А. Сольца был исключительный: он отличался большой принципиальностью, прямотой и исключительной сердечностью к товарищам по партии. Вот характерный для Сольца эпизод. Приехав по делам в один город и увидев транспаранты со словами «Да здравствует товарищ Сольц!», «Ура товарищу Сольцу!», он возмутился и потребовал всё это немедленно убрать. Расстроенное городское начальство решило как-то загладить промах и организовало обед. Стол был уставлен деликатесами. Пообедав, Арон Александрович подозвал официанта: «Сколько я должен?» Официант в растерянности посмотрел на городских руководителей. Те заулыбались: «Ну что вы, Арон Александрович, всё уже оплачено». Сольц побагровел: «Кто вам дал право транжирить казённые деньги?» Принесли счёт, он расплатился, то же были вынуждены сделать и все остальные».

Бажанов в своих воспоминаниях транслирует иное мнение о Сольце, называя его старым комедиантом.

«Если дело идет о члене партии — оппозиционере или каком-либо противнике сталинской группы, невидно и подпольно информация ГПУ — верная или специально придуманная для компрометации человека — доходит через управляющего делами ЦК Ксенофонтова (старого чекиста и бывшего члена коллегии ВЧК) и его заместителя Бризановского (тоже чекиста) в секретариат Сталина, к его помощникам Каннеру и Товстухе. Затем так же тайно идет указание в Партколлегию, что делать, «исключить из партии» или «снять с ответственной работы», или «дать строгий выговор с предупреждением» и т. д.

Уж дело Партколлегии придумать и обосновать правдоподобное обвинение. Это совсем не трудно и греметь фразами о партийной морали, и придраться к любому пустяку — написал, например, партиец статью в журнал, получил 30 рублей гонорара сверх партийного максимума — Сольц такую истерику разыгрывает по этому поводу, что твой Художественный театр. Одним словом, получив от Каннера директиву, Сольц или Ярославский будут валять дурака, возмущаться, как смел данный коммунист нарушить чистоту партийных риз, и вынесут приговор, который они получили от Каннера».

Кстати, упомянутый Бажановым Ярославский тоже стал объектом карикатуры, но в исполнении другого видного большевика Межлаука.

В 1922 году Сольц оказался в числе действующих лиц «грузинского инцидента».

Суть его такова.

Сталин, считавшийся в партийной среде главным специалистом по национальному вопросу и весной 1922 года избранный генеральным секретарем ЦК РКП(б), инициировал создание нового государства. Он предложил включить Украину, Белоруссию и Закавказскую Федерацию в состав России на правах автономий.

«За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство Центрального комитета Российской коммунистической партии (большевиков) как обман и лицемерие со стороны Москвы».

Региональные коммунистические лидеры, само собой, были против Сталинской концепции и ратовали за создание союза равноправных республик.

Грузины шли еще дальше в своих хотелках. Они хотели войти в союз независимых республик не в составе Закавказской Федерации, куда кроме них водили еще Армения и Азербайджан, а самостоятельно.

Расценив предложение грузинских коммунистов о конфедеративном устройстве будущей державы как сепаратизм и желание отделиться от страны советов, первый секретарь Закавказского краевого комитета РКП(б) Серго Орджоникидзе обозвал грузинских коммунистов «социал-националистами» и «шовинистической гнилью». А когда в ответ на это один из членов ЦК Компартии Грузии Кобахидзе назвал Серго «сталинским ишаком» Орджоникидзе наладил ему кулаком в репу.

Оговорюсь: в сети я встретил 2 версии этого инцидента. Первую я Вам воспроизвел. По второй — Орджоникидзе обзывал одного из них «спекулянтом, духанщиком», другого — «дураком и провокатором», третьему грозил расстрелом.

Финал у обеих версий (с «ишаком Сталина» и ударом оппонента кулаком в голову) одинаковый.

Постановлением Заккрайкома в тот же день был снят со своего поста секретарь ЦК КП Грузии М. Окуджава. В ответ весь состав грузинского ЦК принял решение выйти в отставку, объяснив это невозможностью работать при созданном Орджоникидзе «держимордовском режиме». 24 ноября Секретариат ЦК принял решение направить в Грузию комиссию под председательством Дзержинского для срочного рассмотрения конфликта между Заккрайкомом и грузинскими коммунистами.

Комиссия одобрила линию Орджоникидзе и признала необходимым отозвать из Грузии наиболее активных противников этой линии.

25 ноября Политбюро утвердило это решение. Ленин при голосовании воздержался.

Он был склонен «примерно наказать тов. Орджоникидзе» и считал комиссию Дзержинского пристрастной.

Ленин пришёл к мысли о необходимости ещё раз рассмотреть «грузинский инцидент», «доследовать или расследовать вновь все материалы комиссии Дзержинского» для «исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются», и поручил это дело «совести партии» Сольцу.

Кроме того, Ленин дал указание Фотиевой

«намекнуть Сольцу , что он на стороне обиженного. Дать понять кому-либо из обиженных, что он на их стороне».

Проигнорировав Ленинские намеки, Сольц вскоре через Фотиеву проинформировал вождя мирового пролетариата, что заявление Кобахидзе (тот, кому «прилетело» от Орджоникидзе) в ЦКК пропало, но это не имеет важного значения, поскольку в ЦКК находится «объективное изложение» Рыкова, который при этом инциденте присутствовал. Рыков же в своём «объективном изложении» делал упор на то, что «т. Орджоникидзе был прав, когда истолковал как жестокое личное оскорбление те упреки, которые ему сделал т. Кобахидзе».

Должность члена ЦКК была, судя по всему, общественной нагрузкой «совести партии».

В системе государственного управления Сольц с 1921 года служил членом Верховного суда РСФСР и заведующим юридическим отделом рабоче-крестьянской инспекции, а с 1923 года являлся заведующим юридическим отделов Верховного суда СССР.

Кандидат исторических наук Ратьковский И.С., доцент кафедры новейшей истории России Санкт-Петербургского государственного университета, в своей статье о Сольце дополнил его портрет.

Получив в марте 1923 года многочисленные свидетельства о злоупотреблениях в тюрьмах, Сольц инициировал создание специальной комиссии ВЦИК с правом освобождения заключенных. В состав комиссии входили Сольц, Лисицын и Малахов, как члены ЦКК, Катанян от ГПУ и Файнблит от московского совета. Между собой большевики называли ее комиссией Сольца.

Кандидат исторических наук Ратьковский рассказывает, что результатом работы комиссии стал пересмотр «нескольких тысяч приговоров только по Москве, а также последовавшая амнистия». В 1924 году «комиссия Сольца» повторила ревизию, проверив в этот раз соблюдение законности не только в тюрьмах, но и в народных судах. Комиссией было прекращено множество мелких дел.

Во второй половине 20-х Сольц оказался в числе горячих оппонентов Троцкого и троцкистов. Из речи Троцкого в 1927 году:

«Тов. Сольц, как мне передали недавно, в беседе с одним из товарищей, подписавших заявление оппозиции, проводил аналогию с Французской революцией… Тов. Сольц здесь присутствует, он лучше знает, что он говорил, и если я передал неправильно, он меня поправит. «Что означает заявление 83-х? — говорил Сольц. — К чему это ведёт? Вы знаете историю Великой французской революции, — до чего это доводило. До арестов и гильотинирования». Тов. Воробьёв, с которым тов. Сольц говорил, спросил его: «что же, вы собираетесь нас гильотинировать?» На что Сольц очень пространно ему объяснил: «а как вы думаете, Робеспьеру не было жалко Дантона, когда он отправлял его на гильотину? А потом пришлось идти и Робеспьеру. Вы думаете, не жалко было? Жалко, а пришлось».

В 1934 году решением Политбюро Сольц был откомандирован в распоряжение Прокуратуры СССР для работы в качестве заведующего Бюро жалоб.

С 1935 года Сольц работал заместителем генерального прокурора, затем председателем юридической коллегии Верховного суда.

Его отношение к происходящим в стране событиям иллюстрирует фрагмент рассказа Шалаева – знакомого Сольца и Валентина Трифонова с периода Тобольской ссылки. Работая в Свердловске, он узнал, что готовится его обвинение по 58 статье и бросился в Москву.

«Я показал ему (Трифонову) заявление с резким протестом против лживого обвинения и сказал, что сейчас иду с этим заявлением на Лубянку – в ГПУ.

Трифонов от волнения соскочил со стула и буквально закричал, что я сошел с ума, что в ГПУ меня несомненно уже давно ждут с этим заявлением и я просто не вернусь оттуда и ни он, ни Сольц даже не будут знать, что со мной произойдёт, когда я исчезну бесследно! А если я хочу знать мнение Сольца, то он, Трифонов, знает его совершенно точно. Сольц не считает виновным не только меня, но и других! Идти мне на такую провокацию, значит дойти до настоящего идиотизма! И я не пошел, уехал. Только потом я понял, насколько, даже в деталях, Трифонов был прав в оценке положения.

Сын Валентина Трифонова Юрий рассказывал о последнем периоде деятельности Сольца:

«Когда в 1937 году началась кампания массовых репрессий, такой человек, как Сольц, не смог молчать. Может, один из немногих он пытался бороться. Он работал тогда помощником Генерального прокурора по судебно-бытовому сектору. А. Сольц стал требовать доказательств вины людей, которых называли врагами народа, добивался доступа к следственным материалам, вступил в резкий конфликт с Ежовым, Вышинским. Однажды он пришёл к Вышинскому и потребовал материалы по делу Трифонова, сказав при этом, что не верит в то, что Трифонов — враг народа. Вышинский сказал: «Если органы взяли, значит, враг». Сольц побагровел, закричал: «Врёшь! Я знаю Трифонова тридцать лет как настоящего большевика, а тебя знаю как меньшевика!» — бросил свой портфель и ушёл.

О меньшевистском прошлом Вышинского в котором тот, будучи в период временного правительства комиссаром милиции Якиманского района Москвы, руководил розыском Ленина, Сольц знал доподлинно.

Когда «совесть партии» возглавлял ЦКК, встал вопрос об исключении за свое меньшевистское прошлое Вышинского Андрея Януарьевича из рядов ВКП(б) .

ЦКК Вышинского из партии не исключил. Было ли это решение самого Сольца или в этом случае он действовал по указке Сталина, в том порядке, который описал Бажанов, остается только гадать.

Тем не менее, Для Вышинского это была ситуация, когда он мог стать жертвой сталинской карательной системы, но, оставшись в партии, стал ее главным движителем.

Кстати, позже выяснилось, что Вышинский еще раньше сдал царской охранке известных ему большевиков, позже расстрелянных.

Об этом стало известно после его внезапной скоропостижной смерти от сердечного приступа в Нью-Йорке 22 ноября 1954 года, где тот на закате жизни трудился представителя СССР в ООН.

При вскрытии сейфа в его кабинете, кроме прочего, было обнаружено письмо министра иностранных дел Украины Мануильского на имя Сталина. В этом письме Мануильский информировал вождя о «грехах молодости» «верного и талантливого сына коммунистической партии и советского народа», как охарактеризовал «своего дорогого друга» Вячеслав Молотов, выступая на церемонии похорон Андрея Януарьевича.

Сталин, человек, как Вы знаете, незлобивый и великодушный, хода письму Мануильского не дал. В его левом верхнем углу Сталин «нарезал»: «Т. Вышинскому. И. Ст.».

Сольца начали отстранять от дел. — Рассказывает далее Юрий Трифонов. — Он не сдавался. В октябре 1937 года, в разгар репрессий, он внезапно выступил на конференции свердловского партактива с критикой Вышинского как Генерального прокурора и с требованием создать специальную комиссию для расследования всей деятельности Вышинского. Ему ещё казалось, что прежние методы, введенные при жизни Ленина, обладают силой. Н.Н. Накоряков присутствовал при этом выступлении и вспоминает о нем в своей ещё не опубликованной, но известной мне статье об А. Сольце: часть зала замерла от ужаса, но большинство стали кричать: «Долой! Вон с трибуны! Волк в овечьей шкуре!» Сольц продолжал говорить. Какие-то добровольцы, охваченные гневом, подбежали к старику и стащили его с трибуны».

Об этом же собрании рассказывает Чудинова, воспроизводя по памяти слова Сольца.

«Наша прокуратура не следит за действительным проведением в жизнь законов Советской власти. Её задача — не допускать произвола, жесточайшим образом бороться с нарушителями закона, в каком бы учреждении они ни сидели. А у нас закон подменяется чрезвычайными комиссиями, которые за судьбу народа не отвечают. В прокуратуре Вышинскому глубоко чужды интересы нашей партии. Ему важно выслужиться. Как Прокурор СССР, он должен проверять правильность работы судебных органов и НКВД, а он старается осудить как можно больше старых членов партии. У нас не будет порядка, пока отъявленный меньшевик правит прокуратурой…»

В зале поднялся шум, я остановила Сольца…»

В МК мне попало от Хрущёва: «Распускаешь людей, он же сумасшедший, а ты ему трибуну дала…»

Почему Сольц не был репрессирован в обычном порядке? Этим вопросом задаются все, кто знакомится с его биографией и имеет хоть какое-то представление царивших в обществе того времени порядках.

Задался им и Юрий Трифонов, известный советский писатель, сын соратника Сольца:

«Трудно сказать, почему Сталин не разделался с Сольцем попросту, то есть не арестовали его. Конечно, Сольц пользовался большим уважением в партии, авторитет его был велик, но ведь Сталин не церемонился с авторитетами. В феврале 1938 года Сольца окончательно отстранили от работы в прокуратуре. Он пытался добиться приёма у Сталина. Но Сталин, с которым он вместе работал в питерском подполье в 1912—1913 годах, с которым ему приходилось в ту пору спать на одной койке, его не принял.

Сольц всё ещё не сдавался: он объявил голодовку. Тогда его запрятали в психиатрическую лечебницу. Два дюжих санитара приехали в дом на улице Серафимовича, схватили маленького человека с большой седой головой, связали его и снесли вниз, в карету.

После принудительного лечения Сольц работал архивариусом в Музее народов СССР.

В начале Великой Отечественной войны Сольц с детьми в составе группы старых большевиков был эвакуирован в Среднюю Азию. Сольц вместе с приёмным сыном Женей жил на территории дома отдыха «Медсантруд» в Ташкенте одновременно с семьёй писателя Юрия Трифонова. Татьяна Трифонова (дочь Валентина Трифонова — ближайшего соратника Сольца и сестра писателя Юрия Трифонова) в воспоминаниях замечает, что он уже был тяжело болен и многих не узнавал. В начале марта 1943 года вместе с Трифоновыми Сольц возвратился в Москву.

В 1945 году Сольц скончался.

Когда на смену Сольцу и Трифонову в руководство советской юриспруденцией пришли: Генеральным прокурором — Вышинский, председателем военной коллегии Верховного суда Ульрих, его заместителями Матулевич и Никитченко, ничто уже не мешало ей превратиться в того уродливого монстра, который позволил Сталину провести самую человеконенавистническую кампанию в истории мира.

В мясоприемник сталинской репрессивной мясорубки, само собой, попали и его оппоненты по «грузинскому инциденту».

Бывший чекист Алексей Орлов, спасшийся от репрессий, свалив за бугор, писал о процессе грузинских большевиков в мемуарах «Тайная история сталинских преступлений»:

«Когда инквизиторы из НКВД пытались уговорить Мдивани дать ложные показания, направленные против себя и других бывших руководителей Грузии, он ответил им классической фразой: „Вы убеждаете меня, что Сталин обещал сохранить старым большевикам жизнь. Я знаю Сталина тридцать лет. Он не успокоится, пока не перережет нас всех, начиная от грудного младенца и кончая слепой прабабушкой!“

И, ведь, Мдивани не ошибся в своих предсказаниях.

15 августа 1937 года советская юриспруденция родила оперативный приказ комиссара внутренних дел Союза ССР № 00486 о порядке репрессирования жен «изменников родины».

В соответствии с ним репрессированию подлежали жены, состоявшие в юридическом или фактическом браке с осужденным в момент его ареста.

Для тех, кто не понял: все жены просто за то, что были женами.

Репрессировались и жены, состоявшие с осужденным, к моменту его ареста, в разводе, но:

а) причастные к контр-революционной деятельности осужденного;

б) укрывавшие осужденного;

в) знавшие о контр-революционной деятельности осужденного, но не сообщившие об этом соответствующим органам власти.

Еще раньше 20 апреля 1935 г. по стране полетел циркуляр прокуратуры СССР и верховного суда СССР прокурорам и председателям судов о порядке применения высшей меры наказания к несовершеннолетним.

В нем Вышинский разъяснял тем тупоголовым юристам, кто считал невероятной ошибкой постановление ЦИК и СНК СССР от 7 апреля с.г. «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних».

«1. К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст. 1 указанного постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел).

2. В соответствии с этим надлежит считать отпавшими … соответствующие статьи уголовных кодексов союзных республик …, по которым расстрел к лицам, не достигшим 18-летнего возраста, не применяется.»