Aмериканский приют Лиона Фейхтвангера.

Марина Ефимова (Нью-Йорк)

Сергей Семинский:
89 лет назад, в начале октября 1940 года, немецкий писатель Лион Фейхтвангер, спасаясь от преследований нацистов в Европе, приехал в Нью-Йорк.

За 18 лет, проведенных им в США, были написаны «Лисы в винограднике» и «Мудрость чудака», «Гойя», «Испанская баллада» и «Братья Лаутензак».
Рассказывает наш корреспондент в Нью-Йорке Марина Ефимова:

«Силы, движущие народами, остаются неизменными с тех пор, как существует писаная история. Эти силы определяют современную историю так же, как они определяли историю прошлого. Представить эти неизменные законы в действии – вот цель автора исторического романа. Он хочет понять современность и поэтому ищет в истории не пепел, а пламя».
Мое поколение выросло на романах Фейхтвангера. В Советском Союзе его книги начали появляться в середине 50-х – после десятилетнего перерыва на кампанию против «безродных космополитов» (к которым сгоряча причислили и Фейхтвангера). И мы, тогдашние подростки, упивались «Испанской балладой», «Безобразной герцогиней», «Успехом», «Братьями Лаутензаками», «Иудейской войной»…
Что нас так очаровало в Фейхтвангере? Он был одним из первых доставшихся нам западных писателей 20-го века. До этого были только произведения советских cвременников, где буржуазия – плохая, революционеры – хорошие, добро с кулаками.  Фейхтвангер разрушал этот «джентльменский» набор.
Моим любимцем был Жак Тюверлен из «Успеха», считавший (в отличие от коммуниста Перкля), что «мир будет тихо и бесшумно переделан с помощью разума». А моего друга потрясло описание сорокалетних любовников в романе «Братья Лаутензак». Такого не случалось у советских авторов.
Потом мы повзрослели, увлеклись другими книгами, и я забыла о Фейхтвангере… пока недавно не прочла, что в 50-х, когда мы им зачитывались, он доживал свою жизнь в Америке — иммигрантом,  узником роскошной калифорнийской виллы.
Немецкого гражданства его лишили нацисты, а в американском гражданстве отказали чиновники. Он боялся, что если выедет за пределы страны, его не впустят обратно.
Лион Фейхтвангер — автор 17-ти всемирно известных романов – стал настоящим космополитом: он умер, не будучи гражданином никакой страны.
«Когда-нибудь наступит эпоха, когда человек сможет ступить в любую точку планеты и сказать: «Это – моя страна».
Эти строчки взяты из романа «Лисы в винограднике», который не только посвящен американской тематике (американской революции 18 века), но и написан специально в дар Америке.
Отношения Фейхтвангера с Соединенными Штатами начались в ноябре 1932 г., с его лекционного тура. Об этом первом, резко оборвавшемся визите рассказывает сотрудник Мемориальной библиотеки Фейхтвангера в Лос-Анджелесе, Мариа Шутце-Кобурн:
Мариа Штуце-Кобурн:
Лекционный тур не был успешным. Фейхтвангер был очень известным писателем уже с середины 20-х (с опубликования романов «Безобразная герцогиня» и «Еврей Зюс»). В конце 20-х годов его кандидатура даже обсуждалась в качестве претендента на Нобелевскую премию. Но лектором и оратором он был плохим. Дело портил и его сильный акцент. Словом, многие его американские почитатели были сильно разочарованы. Но одно важное событие было — знакомство с Элеонорой Рузвельт, сыгравшее немалую роль в его судьбе. Фейхтвангер предвидел опасность усиления нацистов. Еще в 1930-м г., в романе «Успех», он описал Гитлера в образе Руперта Кютцнера с его «истерическим возбуждением». Но все же он не ожидал того, что произошло 30 января 1933 года. Это невероятная удача, что в тот исторический момент Фейхтвангера не было в Германии.
30 января 1933 года Лион Фейхтвангер был в Вашингтоне — почетным гостем на обеде у немецкого посла Фридриха Вильгельма фон Притвиц унд Гаффрон.
Утром следующего дня фон Притвиц разбудил Фейхтвангера телефонным звонком и сообщил, что Гитлер назначен канцлером. Посол предупредил, что исателю ни в коем случае нельзя возвращаться в Германию: в геббельсовском списке злейших врагов Рейха его фамилия стоит под №6. Сам посол уже подал
в отставку.
Доктор Шутце, почему Фейхтвангер сразу не остался в Америке?
Мариа Штуце-Кобурн:
Этот вариант даже не обсуждался. Они с женой были такими европейцами… Кроме того, на юге Франции собрались все их друзья и коллеги: Верфели, Генрих Манн, сын Томаса Манна и множество других берлинских интеллектуалов. Недаром  Фейхтвангер позже писал, что в 1930 г. «Берлин был населен будущими ссыльными». Манны, Метерлинк, Ремарк – все бежали, даже те, кого не лишили гражданства и не конфисковали мущество, как у Ф Они любили юг Франции и надеялись там переждать нацизм (Фейхтвангеры – в городке Санари-Сюр-Мэр). Они не могли вообразить, что будет война, которая охватит весь материк и окажется такой долгой.
Война началась 1 сент. 1939 г., когда Фейхтвангер дописывал последнюю часть трилогии «Иосиф Флавий». Он был арестован в конце 39-го французскими властями — как немец, представитель враждебной страны — и вместе с другими немцами посажен в лагерь «Ле Милль». События во Франции развивались быстро, и в течение нескольких месяцев Фейхтвангер был сначала выпущен из лагеря, а потом (летом 1940 г.) снова арестован – уже не как немец, а как еврей.
В этот раз его увезли под Марсель. Новый лагерь — «Сэнт Николас» — охранялся французами. Кто посмелее, бежал из него. Остальных после прихода немцев отправили в Освенцим.

Мариа Штуце-Кобурн:
Я думаю, жена Фейхтвангера Марта была самым удивительным человеком.  Когда Фейхтвангера отправили в лагерь, она написала десятки писем всем знаменитым и влиятельным людям, которых она знала в Европе и в Америке (включая Элеонору Рузвельт). А потом помчалась в Марсель, в американский консулат.
В консулате Марта попросила вызвать заместителя консула Майлса Стэндиша, солгав, что она его приятельница. К счастью, молодой дипломат знал имя Фейхтвангера и поэтому вышел к Марте и отвел ее к заведующему отдела виз и паспортов Хираму Бингаму. Подробность этого эпизода — из рассказа Марты
Фейхтвангер:
«Американцы не выносят женских слез. Когда я расплакалась, Бингам тут же предложил мне остановится в его доме и обсудить ситуацию».
Марта передала дипломатам рассказ жены другого арестанта — о том, что заключенных из Сэнт Николаса водят днем на реку мыться, и это единственное место, где к ним можно близко подойти. Дальше рассказывает биограф и друг писателя Гарольд фон Хофе – в статье «Романист Лион Фейхтвангер»:
«Стэндиш вызвался сделать попытку освобождения. Он приехал к реке на машине с водителем-профессионалом. Фейхтвангер мылся, раздевшись до трусов. Подойдя к колючей проволоке, не очень надежно ограждавшей место купанья, Стэндиш показал писателю записку жены: «Ничего не говори, ни о чем не спрашивай, просто выполняй!». По знаку Стэндиша голый Фейхтвангер прыгнул в машину, и водитель нажал на газ. На заднем сиденье молодой дипломат помог беглецу надеть дамское пальто, платок и очки. Когда французская полиция остановила американскую  машину, Стэндиш предъявил документы и, указав на Фейхтвангера, сказал, что это его тёща».
В 1939-40-м годах в Европе оказалось в ловушке столько беглых интеллектуалов, что Рузвельт дал указания посольствам тайно способствовать их спасению. Были созданы и спецгруппы: «Чрезвычайный комитет спасения» под руководством журналиста Вэриана Фрая и группа добровольцев-квакеров – членов церкви Unitarian Church . Все эти люди действовали без всякой помощи официальных дипломатических учреждений, которые настойчиво и часто убежденно соблюдали формальную политику нейтралитета, декларированную Конгрессом. Спасение Фейхтвангера было бы вызовом Третьему Рэйху. Дело решило письмо Марты к Элеоноре Рузвельт, вслед за которым Бингам послал первой леди отографию, кем-то подкинутую в консулат: Фейхтвангер за колючей проволокой. Рузвельты, по своим неофициальным каналам, дали указание срочно выписать чете Фейхтвангеров въездные визы, причем самому писателю – не на его имя.
Читаем у Хофе:
«Неожиданно в Марселе появился священник Уайтстил Шарп и, явно нервничая, сказал Фейхтвангеру: «Мы с женой приехали, чтобы помочь вам бежать из Франции». Бингам приготовил фальшивый паспорт не на имя писателя, а на его псевдоним – Лион Вэтчик. «Странный псевдоним, — удивился Бингам. –
По-английски звучит как «Мокрая щёка» «Это перевод на английский моей фамилии, — сказал Фэйхтвангер, — «фэйхт» — влажный, «вангер» — щека. Мокрощёков».
Исход начался ночью, из отеля, имеющего прямой выход на вокзал, с которого уходили поезда к подножию Пиренеев».
Миссис Шарп все время обгоняла беглецов, чтобы подготовить очередной этап пути. Поэтому Пиренеи они переходили втроем. Таможня на испанской границе была реальной опасностью: документы мужчин не вызывали подозрений, но фамилию Марты могли узнать. Однако умная Марта подала таможенникам одновременно свой паспорт и блок хороших сигарет, сказав, что
не хочет за них платить, нельзя ли их оставить на таможне? Внимание к сигаретам явно пересилило внимание к паспорту, и Марту пропустили.
В Барселоне они оказались на мели. Шарп нашел американский консулат и сумел достать там денег на билеты: всем – третьего класса, а Фейхтвангеру – первого, потому что там небрежнее проверяли документы. Шарп снабдил писателя чемоданчиком Красного креста. В коридоре с Фейхтвангером завязал
разговор ехавший в том же вагоне офицер СС. Они по-английски обменялись любезностями в адрес Красного креста: офицер – с прусским акцентом, Фейхтвангер – с баварским.
Мариа Штуце-Кобурн:
«Там было много сложностей. На вокзале в Лиссабоне к Марте подошел журналист и спросил, правда ли, что в поезде едет Фейхтвангер? Но кроткий Шарп схватил его за грудки и зашептал: «Заткнись! Твоя глупость может стоить кому-нибудь жизни». Супруги сняли комнату в отеле, но миссис Шарп привела священника Чарльза Джоя, который сказал, что Фейхтвангеру надо уехать сегодня, потому что нацисты начали в городе облавы на беженцев из Германии.
Из Лиссабона рвались толпы беглецов, билеты на пароход были давно распроданы. И тогда миссис Шарп уступила свой билет Фейхтвангеру».
Марта и миссис Шарп вырвались из Лиссабона только через две недели.
5 октября 1940 г на пристани в Нью Йорке Фейхтвангера ждала толпа репортеров. В утренних газетах появились их отчеты: «Можно сказать с математической точностью, что в этой войне Германия будет разбита, — говорит немецкий писатель». Но в ФБР, в «Деле» писателя появилась запись:
«Фейхтвангер пользуется любым случаем для злобных нападок на режим нацистов». И дальше –странное обвинение: «of premature antifascism» – в преждевременном антифашизме». Осенью 1940 года американские политики все еще считали нужным дать Гитлеру шанс.
Окруженная садом вилла «Аврора» расположена на холме с видом на океан в одном из красивейших мест Южной Калифорнии — Pacific Palisade. Там прожил Фейхтвангер последние 16 лет своей жизни и написал почти все лучшие свои вещи: «Братья Лаутензак», «Лисы в винограднике», «Гойа, или Тяжкий путь
познания», «Мудрость чудака», «Испанская баллада»…
Мариа Штуце-Кобурн:
Фейхтвангер был невероятно светским человеком. В нашем архиве хранится масса приглашений на разного рода приемы и вечеринки. На вилле Аврора чаще всего собирались немецкие литераторы, которым он читал отрывки из новых романов: в 42-м – из «Братьев Лаутензак», в 47-м – из «Лис в винограднике», в 51-м из «Гойи»… Он очень прислушивался к коллегам – особенно к советам своего ближайшего друга Генриха Манна. Другими частыми гостями были американцы из Голливуда: Чаплины, Чарльз Лавтон (который устраивал там шекспировские чтения), Джон Хьюстон. В доме всегда кто-то жил, кого-то угощали, Марта пекла свои знаменитые яблочные штрудели. Для Фейхтвангера общение с людьми было, бесспорно, частью писательства. Он строжайше соблюдал ежедневное жёсткое расписание работы, он никуда не ездил, и гости были его главной творческой стимуляцией.
До 45-го года это всё был, конечно, «пир во время чумы». В Европе гибли родные, друзья, оттуда доходили страшные вести, страшные слухи…
В Калифорнии для немцев был введен комендантский час, что было объяснимо, но все равно унизительно. С окончанием войны все, было, вздохнули свободно, но тут для немцев-иммигрантов в Америке начались новые странные неприятности: энтузиасты из Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности всех   иммигрантов-антифашистов взяли под подозрение.
По их понятиям до войны антифашистами могли быть только прокоммунисты.

Мариа Штуце-Кобурн:
Да, они предполагали, что Фейхтвангер коммунист, хотя он много раз в беседах с представителями ФБР объяснял, что его еще можно назвать социалистом, но никак не коммунистом.
Однако его связи с Советским Союзом, московские гонорары, а, главное, его книга «Москва 1937» оставляли подозрение в силе. Ведь, в 1937 году, в разгар террора, в скованной страхом стране он написал такие строки: «У кого есть глаза, умеющие видеть, и уши, умеющие отличать искренность от фальши, тот должен чувствовать, что русские люди, рассказывающие в каждом углу страны о своей счастливой жизни, говорят не пустые фразы». Конечно, причиной его слепоты была политическая наивность, а не партийная принадлежность. Но в период маккартизма к нему относились как к «пятой колонне». Ни ФБР, ни чиновники не понимали, что Фейхтвангер не мог принадлежать ни к какой политической группе. Его видение мира было особым историческим, оно не вписывалось ни в какие готовые системы. Он везде был аутсайдером.
Атмосфера маккартизма, с его «охотой на ведьм» и бессмысленной формулой «преждевременного антифашизма», была такой гнетущей, такой неожиданной для Америки, что немцы побежали: антикоммунист Томас Манн – в Швейцарию, коммунист Брехт – в ГДР (туда рвался и Генрих Манн, но его остановила смерть).
Фейхтвангер год за годом подавал прошения о предоставлении ему гражданства, и год за годом получал отказ. Последнее он подал в декабре 58-го – за неделю до смерти. И гражданство было ему даровано — на следующий день после смерти, 22 декабря 1958 г.
История напоминает конец трилогии Фейхтвангера «Иосиф Флавий»:
«Римские власти всполошились не на шутку, ведь, речь шла о человеке, которого знали в Риме и при дворе… Но нелегко отыскать пропавшего на земле, которую
посетила война… Пришлось признать его исчезнувшим без вести. И тогда все согласились, что единственный памятник, который суждено иметь Иосифу – это его труды».

—————————— ———————

Л.Фейхтвангер

Уже будучи в Америке Лион Фейхтвангер давал откровенное интервью о себе.
И журналист спросил его:
— Вы великий немецкий писатель, представитель плеяды наиболее талантливых европейских писателей, но все чаще и чаще Вы начинаете писать не об общечеловеческих темах, близких каждому читателю, а об узкой, еврейской теме.
Почему это так? Вы ведь не местечковый еврейский писатель, рожденный в Черте Оседлости. Вы не Шолом Алейхем, описывавший местечковую жизнь…
Фейхтвангер горько усмехнулся. Ком встал у него в горле. Он не мог говорить. Лишь через минуту он ответил:

— Начну с того, что я не немецкий писатель, а еврейский писатель, пишущий, к великому сожалению для себя на немецком языке… Я бы многое отдал чтобы писать на иврите, но иврита я не знаю так чтобы писать на нем. Действительно в начале мы все пытаемся быть интернационалистами, мультикультуристами и людьми нового века и новых идей..
Но потом дым заблуждений рассеивается, и ты остаешься тем, кто ты есть, а не тем, кем ты пытался стать. Да, я пытался быть немецким и европейским писателем, но мне не дали им стать, а сегодня, я уже не хочу им быть…
Рано или поздно тебе говорят: не лезь не в свое. И тогда я иду туда где мое. И пишу о моем. Так спокойнее. Так лучше. Для всех. И это происходит далеко не всегда потому, что я или кто-то другой этого хотел. Нет. Просто так распoряжается жизнь… И наши соседи… Немцы, австрийцы, французы, венгры, поляки… Они не хотят чтобы мы лезли в их жизнь и в их культуру… Поэтому куда спокойнее писать о древней Иудее, или об испанcких морранах, или о моих собратьях в Германии… Рано или поздно, если ты сам не вернешься в свой дом, то тебе нaпомнят кто ты и вернут тебя в него, те, кого ты совсем недавно считал своими братьями…

With warm blessings,