Ришоним — Новости Израиля и мира — Новостной портал rishonim.info Новостной портал rishonim.info последние новости Израиля и мира. Свежие новости политики, общества, спорта, культуры, новости дня о происшествиях. Уведомления от rishonim.info · Новости · Происшествия · Политика — фото и видео материалов — прессы.
01/08/2021 12:11:56
Продолжаем публиковать новую повесть Михаила Кербеля «Переступи черту».
В данный момент автор проживает в Канаде. Но события в повести разворачиваются во многих республиках бывшего Советского Союза до и после крушения СССР.
Михаил — практикующий адвокат по уголовным и гражданским делам, не понаслышке знающий то, о чем он пишет.
Судьба адвоката — это судьба человека, избравшего целью своей жизни — помогать людям, попавшим в тяжелую жизненную ситуацию.
И, как мы увидим, герой Михаила Кербеля не изменяет этой цели до последней страницы, которой заканчивается эта повесть.
(Редакция сайта «Ришоним»)
Все права защищены 
Детство
В детстве Марка его семья жила в широком одноэтажном доме на два входа. Слева – вход в детский садик, а справа – вход в четырехкомнатную коммуналку, две комнаты которой занимали они. Причем, чтобы попасть к себе нужно было пройти через обе комнаты соседей. Удобства – во дворе. Купались только в корыте, а позже, когда Марк подрос, по воскресеньям парились с папой в небольшой городской бане. Еду готовили на примусе-керосинке.
Лет с пяти Марк начал читать сказки, много и без перерыва. К школе прочел все имеющиеся в районной библиотеке русские народные сказки, сказки братьев Гримм и сказки народов мира. Читал взахлеб: когда папа вечером перед сном выключал свет, он продолжал читать, светя фонариком под одеялом.
Как-то у них на улице собрались ребята, приятели по играм, и Марк стал пересказывать эти сказки им. С тех пор они постоянно приходили к ним на крыльцо, ждали пока он выйдет и могли слушать бесконечно, забывая про любимые игры: в «войну», в футбол и в прятки.
На улице отвратительно воняло бытовым антисемитизмом. Слово «жид» -презрительное, клейкое, опаляющее внутренности – не раз приводило Марка в бешенство, хотя именно его так не обзывали. Мальчишки, слышавшие слово «жид» от родителей, между собой употребляли его довольно часто. В анекдотах и просто так. Большего оскоробления не существовало. Жадность, позор, инородность – все было в этом слове. И хотя драчуном Марк не был, но, если бы это слово прозвучало в его сторону, полез бы обязательно. К счастью, не пришлось.
В школу
В семь лет Марк отправился в первый класс. Обучение велось на русском языке, а украинский учили, как и английский, несколько раз в неделю, только чаще, и знали его очень хорошо. Между собой Дубенчане разговаривали на смешанном русско-украинском диалекте.
Однажды во втором классе кто-то из учителей не пришел на урок. Неожиданным порывом Марка вынесло к доске, и он стал перессказывать прочитанные ранее сказки. Рассказывал так увлеченно эмоционально и образно, что одноклассники слушали, замерев, будто смотрели фильм. Даже вошедший в класс в конце урока завуч не стал перебивать. Он сел и, подперев голову рукой, слушал со всеми до конца урока.
После этого всякий раз, когда срывался какой-то урок, одноклассники кричали: «Марик, давай!»- Он выходил на место учителя и начинал рассказ. Первое время о том, что прочитал. Потом стал придумывать на ходу. Сначала сказки, а потом всякие истории про войну, про рыцарей. В эти минуты он просто «исчезал» и из класса, и из своего времени, растворяясь в мире сочиняемой эпохи и выдуманных героев.
Так начинался процесс творчества, и он понравился Марку. Он – в центре внимания. Все слушают только его, ловят каждое слово. Чувствует молчаливый интерес, одобрение и растущее уважение сверстников. В общем, стал штатным рассказчиком. В школе и дома.
На этом и держался авторитет у одноклассников, так как ни силой, ни удалью не отличался. Но обижать его не покушались даже самые отъявленные хулиганы и второгодники. Он был для них — как с другой планеты.
Летело время, отмечавшееся табелями отличных оценок в конце каждого учебного года. В седьмом классе Марк попрощался с музыкальной школой, которую окончил тоже без четвёрок, научившись неплохо играть на баяне. Не по призванию. Папа заставил.
.
МО-ЛОД – ЦЫ!!!
До 8 класса Марк рос худым и длинным слабаком: ни по канату залезть, ни через «козла» прыгнуть. По физкультуре – «четверка» только из уважения к «пятеркам» по всем остальным предметам. Учеба, музыка и особенно книжки забирали все его время.
В этом же 8-м классе Марк близко сдружился со своим соседом, учащимся в параллельном классе, Витей Белым. С этим парнем их судьбы намертво сплелись на всю жизнь. И это не фигура речи. Они были знакомы с первого класса, так как жили почти рядом, на одной улице.
Выше среднего роста, смуглый, жилистый, с карими глазами на умном волевом лице, с первых классов Витя был лучшим спортсменом школы, да , пожалуй и всего городка. По всем игровым видам спорта: футбол, гандбол, хоккей, волейбол. В школе тоже отличник. Как и Марк, учился в «музыкалке» игре на баяне, как и он, эту учебу не жаловал. Умел писать стихи. Хорошие стихи. Лучше чем у Марка. Они и раньше знали друг о друге, часто виделись, но близко сошлись только в 7-м классе на почве любви к шашкам. Они стали встречаться, играть в шашки, и, конечно, разговаривать. И оказалось, что они — абсолютные «близнецы». Не лицами — душами.
Оба были одинаково для своего возраста образованны и начитаны. Обоим нравились одни и те же книжки и было так интересно друг с другом, что когда мама говорила Марку: «Сейчас буду жарить для тебя яичницу»- он отвечал: «Хорошо. А я пока к Вите сбегаю».- Их неудержимо тянуло друг к другу. С детства и всю жизнь.
Заметив, что Марк комплексует по поводу своей неспортивности, Витя предложил попробовать баскетбол: по росту Марк — один из самых высоких в школе. В городе были хорошо развиты гандбол, футбол, хоккей, а вот баскетбола не было совсем. На городском стадионе открытая баскетбольная площадка с растрескавшимися деревянными щитами и земляным полом всегда пустовала.
И вот летом на каникулах, раздобыв какой-то даже не баскетбольный мяч, они стали учиться попадать в кольцо, передавать пасы и вести мяч по пыльной площадке. Вдвоем. Играли часами и каждый день. Увлеклись. И что-то стало получаться. Витя способнее, у него получалось лучше.
В один из дней, когда до школы оставалось всего ничего, к ним подошел. Виктор Бабенко — тренер городской спортивной школы.
Увидев, как упорно тренируются двое ребят на стадионе, тренер и предложил им попробовать себя в формирующейся сборной города.
Тренировки проходили в спортзале на другом конце города, Сентябрь, ноябрь, декабрь, январь – пролетели быстро. И в конце февраля они впервые поехали на областной чемпионат по баскетболу в город Кременчуг.
Первая игра — с чемпионом предыдущих школьных турниров командой Полтавы – столицы области. Впечатление от огромного баскетбольного зала с прозрачными плексигласовыми щитами – шок. Кроме того, за плечами у них всего пять месяцев совместных тренировок, никакого турнирного опыта.
И они дрогнули. Закончив 10-минутную разминку перед игрой, прямо сказали об этом тренеру. На что тот, сверкнув острым взглядом своих голубых глаз, ответил:
— Ребята, я ничего у вас не прошу и ничего от вас не требую. Единственное: покажите себя бойцами. Настоящими бойцами. Мужчинами.
И эти несколько слов перевернули души. Они вышли на площадку, как на последний бой, который «трудный самый». И это был настоящий бой.
Первая секунда матча. Марк перепрыгивает соперника и отбрасывет мяч Вите –капитану. Пробежав несколько шагов, почти из центра поля тот вдруг резко посылает мяч в сторону кольца полтавчан. Как сам потом признавался, метнул скорее от волнения. И как в съемке замедленного действия, описав высокую дугу, мяч пронзает кольцо соперника.
ГОЛ!!! Первый гол и он ИХ ! С центра поля !!!
Конечно, случайность, но ее роль была неописуемой !
« О-О-О!!!»- взорвался криком зал. И этот громовой и столь неожиданный крик зала пронзил и подбросил их всех. Вдохнул уверенность и силу, позволив не только сражаться на равных, но и вести игру.
На площадке бушевало пламя. Они искрами метались по всему полю, прессингуя противника и на его, и на своей половине. Они перехватывали их пасы друг другу. Защищаясь, прыгали вдвоём за одним мячом и втроём на каждого полтавчанина, пытавшегося бросить мяч в их корзину. Они не позволили сопернику подобрать ни один мяч под своим кольцом.
Это была тяжелейшая вязкая игра, которая закончилась с совсем не баскетбольным счетом – 24 : 12 в их пользу, из которых 4 очка было на счету Марка и 8 очков – на счету Вити Белого. Это была победа не нападением, а защитой, защитой в которой все выложились до самой последней капли своих сил.
Истекающие потом и задыхающиеся, как рыба, выброшенная на берег, они стояли на баскетбольной площадке после финального свистка, а полный чужих болельщиков и игроков зал оглушительно орал:
« МО-ЛОД-ЦЫ ! МО-ЛОД-ЦЫ ! МО-ЛОД-ЦЫ!».
Миг СЧАСТЬЯ ! Сердца разрывались от СЧАСТЬЯ! Боже, какое же это было СЧАСТЬЕ!
Музыкальная жизнь.
В 9-м классе Марк собрал первую музыкальную группу: баян, гитара, ударник и контрабас. Почти «Битлз». Витя Белый и еще четверо друзей сложились в классный вокальный квартет. Тренировались петь в два, три, а иногда и в четыре голоса – каждый свою партию. И успех на любых концертах был неизменным.
Именно в это время Марк стал писать песни — стихи и музыку — уже на регулярной основе. Когда их пригласили дать концерт на швейной фабрике (зрители 300 женщин и 50 мужчин), и вокальный квартет спел песню Марка, написанную по мотиву рассказа А.Грина «Бегущая по волнам», их пять раз вызывали на бис!
«Сильными всегда
молодость полна –
Море их рождает часто.
Но никто не смог
просто по волнам
За своей мечтой
умчаться.
Лишь девчонка,
что умела верить,
оказалась самой сильной…
Вот такая
и
сумеет
Сделать жизнь
По-настоящему
Красивой.»
« Бегущая по волнам» была второй из более чем ста песен, которые Марк начал писать в 9-м классе.
А самой первой была лиричная — «Прощание». Её тоже исполняли на концертах.
Загрустило небо за рекою,
Запахнулось туч накидкой темной…
И в волнах осеннего покоя
Журавли плывут своим путем в ночь.
Их вожак угрюм и неприветлив-
Крик беззвучный боли в взмахе клана.
Где-то за морями солнце светит –
Здесь леса в рубашках из тумана.
Ветер, провожая их, стремится
Разорвать, как книжку, злую осень-
-Пожелтевшие лесов страницы
В переплете из зеленых сосен.
Взгляд вперед, но птицы внемлют чутко:
Скоро горизонтом речка станет…
И в сердца огнем ворвется чувство-
К родине любви у птичьей стаи.
История этой песни не закончилась в Дубнах. Однажды Миша Гордон, старший сын их любимой учительницы Анны Михайловны, уже студент Университета, приехал из Ленинграда домой, а Марк с друзьями, еще школьники, собрались у них дома. Как всегда обменивались новостями, шутили, пели. В том числе спели и эту песню. Она так понравилась Мише, что он тут же выучил ее и увез с собой в Ленинград.
Через несколько лет они опять встретились в Дубнах, и Миша рассказал, что не раз пел «Прощание» под гитару в компании своих друзей. Только в своей компании.
И как же он поразился, когда через несколько лет, после сдачи выпускных экзаменов, проходя по коридорам Университета, вдруг, услышал знакомую песню. Знакомые слова. Он заглянул в аудиторию, из которой доносилась песня, и увидел совсем незнакомых молодых ребят с гитарой, поющих «Прощание». Мелодия – чуть изменена, но все равно ему было очень приятно, что он отправил в такое далекое плавание песню, написанную в его родном городке учеником его мамы.
В преддверии окончания школы.
В 10-м классе та же карусель: спорт, концерты, «Голубые огоньки», КВН.
Но к этому добавилось еще кое-что.
Еще в 9-м классе Марк с ребятами стали сумасшедшими болельщиками городских футбольных команд: « Электрон» и «Звезда». Как-то после одного из драматичнейших матчей он, придя домой, сел и под свежим впечатлением написал эмоциональный репортаж. Отнес в районную газету.
И уже на следующий день почти без сокращений читал свой репортаж в свежем номере. После этого он стал писать в газету регулярно. Так что к окончанию школы на руках было 27 печатных работ. Приличный багаж для поступающего на журналистику. Именно на этот факультет Марк и решил поступать в Университет, учась еще в 8-м классе.
Факультеты журналистики в Украине были в университетах Киева и Львова. И он знал, что в Киеве кроме сдачи экзаменов требуют наличие хотя бы пяти публикаций и наличие двух лет трудового стажа, с записью в Трудовой книжке. Поэтому после окончания 8-го класса Марк пришел в районный Дом культуры и предложил себя в качестве аккомпаниатора на баяне. Без зарплаты, но с Трудовой книжкой. Повезло. Как раз в то время должен был открыться кружок бальных танцев, куда его и взяли работать.
Работал по вечерам, четыре раза в неделю по три часа. Такой была его первая непыльная работенка, и еще не раз в жизни он вспоминал добрым словом отца, заставившего выучиться играть на баяне. Так к моменту поступления в институт у Марка появилась новенькая Трудовая книжка с записью о двух годах трудового стажа.
Первый блин – комом
Улетел в прошлое выпускной вечер, и до приемных экзаменов в университет оставался ровно месяц. Марк с Витей Белым и еще одним близким другом Геной Маневичем решили поступать вместе в Белорусский госуниверситет в Минске, чтобы жить в одном городе и продоложать свою давнюю дружбу.
Витя — на факультет физики ( которой он никогда не увлекался ), Гена – математики (котрой он увлекался всегда), а Марк – журналистики.
Учитывая наличие серебряной медали, ему достаточно было сдать на отлично русский язык и литературу устно и письменно ( сочинение). Ребятам, тоже получившим медали за школу, соответственно: физику и математику.
При получении «четвёрки» Марку пришлось бы сдавать еще историю СССР и английский язык. Поскольку он три года посещал кружок русской литературы, а исторические книжки читал постоянно, оставался один пробел – английский.
И тут позвонила Анна Михайловна.
— Завтра в 9-00 у меня с тетрадкой и ручкой.
Анна Михайловна Гордон.
Чуть выше среднего роста, стройная, тонкие черты лица, высокий лоб. Умные светло-карие глаза. Благородный, чуть с горбинкой нос. Живая и в то же время сдержанная, с командным голосом повышенной громкости.
Анна Михайловна всю жизнь преподавала английский язык в их школе (жаль, что не в классе Марка), и ее ученики без труда получали «пятерки» по английскому на вступительных экзаменах в институты и университеты. В республиканском Доме Учителя в Киеве на Доске Почета были вывешены фотографии: по одному учителю каждого школьного предмета. Английский язык –фото Анны Михайловеы. Лучшая учительница английского языка в Украине!
Но её главное достоинство — не в этом. Такого Человека Марк больше никогда в жизни не встречал. Анна Михайловна была АЛЬТРУИСТКОЙ ДО МОЗГА КОСТЕЙ. Ученики всех классов, где она была классным руководителем, становились ЕЁ детьми. Детьми без кавычек. Детьми, одинаково любимыми ею и одинаково любящими ее.
Двери ее дома не закрывались. Только она могла помирить поссорившихся влюбленных, только она могла убедить родителей снять запрет на встречи мальчиков с девочками и наоборот. Только она могла писать письма в армию, поддерживающие в самые трудные минуты. Она жила жизнью своих учеников, полностью растворяясь в них: каждодневно и многие годы.
Все знали историю одного из выпускных вечеров в их школе:
уже стемнело, в разгар праздничного застолья двое пьяных идиотов пристали к парню и принялись его избивать на глазах у всех. Выпускники — парни и девушки – испуганно молчали, не решаясь вступиться. Все знали, что нападавшие связаны с криминалом.
И, вдруг, откуда ни возьмись, вихрем налетела Анна Михайловна. С криком: « Вы что же делаете? Прекратить !!!» — она вклинилась между парнями, не дав им продолжать избиение. Энергия разъяренной тигрицы была столь страшной, а ее авторитет столь непререкаемым, что хулиганы испарились в темноте, будто их и не было.
Не по приказу, а по призванию Анна Михайловна руководила всей внеклассной работой школы. И таким образом в 9-м классе она автоматически и органично стала гуру их «команды».
И так же, как многие поколения школьников до них, они оккупировали дом Анны Михайловны . Плотно и надолго. Это был… своеобразный клуб. Они собирались у нее вечерами за столом под лампой с оранжевым абажуром и часами говорили, говорили, говорили. Играли в разные интеллектуальные игры. Шутили. Делились самым сокровенным. Иногда появлялась принесенная кем-то символическая бутылочка легкого вина, а Анна Михайловна опустошала свой холодильник.
Анна Михайловна стала для Марка второй матерью. Причем уже тогда он это осознавал. Один факт: каждый раз, возвращаясь в родной город откуда-нибудь, Марк спешил в первую очередь не домой, а к Анне Михайловне. Домой потом.
Вот что значит — РОДНАЯ ДУША ! Вот что значит, когда тебя ПОНИМАЮТ, когда тебе СОПЕРЕЖИВАЮТ, когда ТВОИ ИНТЕРЕСЫ РАЗДЕЛЯЮТ и они становятся едиными, ОБЩИМИ интересами!
Так лично на себе Марк испытал, что такое учеба у лучшего преподававтеля республики. Без единого выходного, семь дней в неделю пять часов подряд жесточайшего вдалбливания самого необходимого материала. И спрашивала урок она столь жестко и таком в сумасшедшем темпе, что несмотря на давнюю и взаимную любовь, отвечая , он дрожал от страха сказать что-то не так.
Кроме того, этот же месяц он занимался еще и с учительницей русского языка и литературы, хорошо закрепив полученные ранее на уроках и в литературном кружке знания.
И вот Витя, Гена и Марк в 17 лет с неизменными пакетами, куда родители, как сговорившись, упаковали по жаренной курице, черный хлеб, помидоры и по полдесятка вареных яиц, сели в грохочущий и пыхтящий черным дымом поезд и поползли в столицу республики Белоруссия город Минск. Остановились в частном домике давних знакомых родителей Марка, заняв крохотную комнатку. Спали на одной широченной кровати. Утром отправились в Университет.
Минск ошеломил своими нереально огромными размерами: широкие проспекты с отстроенными после войны зданиями, площадь Ленина, как полгорода Дубны, уносящееся в космос серое здание Университета и они – три провинциальных парня, подавленные всем этим громадьем.
Сдали документы, получили экзаменационные листы. У Марка он был №13. Несчастливое это число будет преследовать всю жизнь.
Оказалось, что ни два года рабочего стажа, ни 27 печатных работ в Минском Университете НИКАКОГО ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИМЕЮТ. Статус VIP и льготы имели только коммунисты.
В тот год конкурс на факультет журналистики был огромным — 30 человек на одно место ! Время романтических профессий. Самые большие конкурсы на факультетах: журналистики, геологическом, географическом, в мореходные училища и других, дающих надежду на путешествия, приключения, встречи с интересными людьми.
О высокой зарплате, домах, автомашинах, яхтах никто не думал и не мечтал. Это не присутствовало ни в мыслях, ни в желаниях, ни в обычной жизни граждан Союза Советских Социалистических республик..
Перед экзаменом – консультация по русскому языку и литературе. Огромная аудитория. Несколько сотен абитуриентов. Проводит профессор, один из будущих экзаменаторов. Рассказал общие положения и требования к написанию сочинений. Предложил задавать вопросы. И первый вопрос из зала:
— А можно писать сочинение стихом ?
Марк весь напрягся, превратившись в слух.
— В истории Белорусского университета еще не было случая, чтобы сочинение, написанное в стихотворной форме, получило положительную оценку. Грамматических ошибок столько, что больше «двойки» никто не получал. Да это и не удивительно: практически невозможно за три часа полностью раскрыть тему, соблюсти и рифму, и ритм стиха, да еще и написать без ошибок, — ответил консультант.
Коротко и ясно. Надежда повторить успех прошлых Олимпиад, умерла. Ощущение такое , будто, не успев выйти на борцовский ковер, получаешь «подножку». Причем, от арбитра.
И вот сочинение — первый экзамен, по которому Марк ПРОСТО ОБЯЗАН получить «пятерку», если не хочет сдавать ещё три экзамена , и любая случайность может оставить за бортом корабля, в котором поплывут в желанное студенческое «завтра» те, кто набрал нужное количество проходных баллов.
Расселись в аудитории. Марк поднимает взгляд на доску, где, как всегда, написаны три темы сочинений на выбор. Сердце бьет по барабанным перепонкам. И, вдруг, видит первую тему: « НИЧТО НЕ ЗАБЫТО, НИКТО НЕ ЗАБЫТ !». – Боже мой ! Да это почти то же самое, что «Подвиги отцов – пример для нас !», с которым он в 8-м классе выиграл республиканскую Олимпиаду, написав стихом! Готовое сочинение ! Стоит просто переписать его. Слово в слово, запятая в запятую. Радость неописуемая. Пульс – в норме.
Перед его взором лежала невидимая черта, и только от него зависело, переступать её или нет. Времени на размышление не было.
И тут медленно, ядом в уши тихий дьявольский шепот откуда-то из подсознания: «Тебе ясно сказали, еще ни один абитуриент, написавший сочинение стихом не получил даже « тройку». Ну, напишешь. Получишь «двойку». А потом сам же изгрызешь себя заживо: «Что, получил? Ведь предупреждали! Самый умный?».
Нога, занесенная над чертой, вернулась на место.
Радость погасла. Скрепя сердце, Марк взял другую тему: « Катерина – луч света в темном царстве» по пьесе Островского «Гроза», которую они, участники литературного кружка, знали чуть ли не наизусть. За два часа спокойно написал, конечно, прозой. Затем два раза проверил грамматику. И в полной уверенности в законной «пятерке» сдал сочинение экзаменаторам за полчаса до окончания предоставленного времени.
На следующий день сдавали экзамены Витя — физику и Гена — математику. Оба сдали на «отлично» и, имея медаль за школу, были благополучно зачислены в Университет. Они бурно отпраздновали их успех, причем, уложились всего в одну бутылку сухого вина. Алкоголь с лихвой заменяло пьянящее чувства радости друг за друга. А на утро поехали все вместе смотреть оценку Марка по сочинению.
На мраморной колонне был вывешен список. С трудом отыскав свою фамилию, он прочитал: «Удовлетворительно». Сердце упало. Не «Отлично», в чем был уверен. Не «Хорошо», что по какой-то случайности могло произойти. А «У-дов-лет-во-ри-тель-но» — «тройка».
Когда этот ужас, дошел до сознания, пылающая волна стыда, позора и горя залила все его тело, разум и душу. Чувство краха, разгрома, поражения и… абсолютного непонимания, КАК ЭТО МОГЛО ПРОИЗОЙТИ ??? После взлета на вершину многочисленных побед на Олимпиадах сочинений и почти трех десятков статей, напечатанных в газетах –даже не падение — обрушение. Не в пропасть. В никуда !
Перед ним стояли Витя и Гена, оба отстрелявшиеся на «отлично», уже студенты, и смотрели с таким недоумением и жалостью, что лучше б ему не родиться. Ну, что ж, придётся взять оставшиеся три барьера.
На экзамен по русскому языку и литературе шел спокойным и уверенным. На вопросы билета по литературе отвечал практически одними цитатами из произведений классиков, что в то время считалось высшим пилотажем. По билету никаких претензий. И вдруг:
— Марк Захарович, вы приехали к нам с Украины. Почему в Белоруссию? У вас в Киевском и Львовском университетах такие же факультеты журналистики. Вы знаете, что у нас надо будет изучать белорусский язык ?
— Я знаю русский, знаю украинский, с удовольствием выучу белорусский.
— Сначала все так говорят. А потом получают диплом и уезжают на родину. Сколько у вас в Украине молодежных радиостанций ?
«Причем тут русская литература ???» — хотелось спросить, но не стал.
Ладно. Радио он слушал регулярно. Перечислил четыре молодежные радиостанции. Но, оказалось, была еще одна, о которой он никогда не слышал. На что и указали.
Следующий вопрос:
— Где родился Адам Мицкевич ?
— Простите, но ведь это польский поэт! В программе по русской литературе о нем ни слова.
— Да, но если бы Вы окончили белорусскую школу, вы бы знали, что родился он в фольварке Заосье на территории нынешней Белоруссии, чем мы все и гордимся. К сожалению, больше «четверки» Вы не заслуживаете.
— Подождите. Задайте мне еще вопросы, любые вопросы по русской литературе. Пожалуйста !
— Довольно. Вот ваш экзаменационный лист. Успеха на следующих экзаменах!
Занавес. Еще один балл потерян. Надежда на поступление помахала ручкой. Не спасли и последующие «пятерки» по английскому и истории : всего Марк набрал 17 баллов. Проходной – 18. Потому что 15 мест из 50-ти отдали коммунистам с 16-тью баллами
Марк вернулся домой, в Дубны. Неудачник. На учителей и знакомых смотреть — глаза не поднимались. Но все проходит. Надо жить дальше.
Работу нашел быстро. В профессионально-техническом училище нужно было организовать художественную самодеятельность: хор, вокальный и инструментальный ансамбли, подготовить программу концертов к различным праздникам.
Время до Нового года пролетело незаметно. И, вдруг, звонок из Минска.
— Марик, все надоело, физика – не мое, да и соскучился. Бросаю Минск и приезжаю домой. Встречай.
Так, проучившись полгода, закончил свои первые «университеты» Витя Белый.
«Мёртвый дом»
Закончилась ночь, а с ней — и воспоминания. Наутро Марку вручили подобие матраса с подушкой, и одеяло. Всё — времен первой мировой войны. Алюминевые миску, кружку и ложку. Ни простыни, ни наволочки. Вместе с контролёром он шёл по длинному коридору с огромными железными дверями, грубо выкрашенными масляной краской в кроваво-красный цвет, и такими же огромными засовами на каждой из них. Контролёр останавился и с лязгом открыл очередную дверь (как долго потом будет преследовать Марка этот металлический лязг — сигнал опасности, сигнал беды).
Марк зашёл в большую камеру человек на пятьдесят, заполненную под завязку. Лишь пару нар пустовало. Мрачные серые неоштукатуренные стены, грубо забрызганные цементным раствором сверху донизу, с тем, чтобы писать на них было невозможно. Бетонный пол. Несколько тонких черных матрасов с такими же подушками лежат прямо на полу в ближнем к двери углу, рядом с ничем не огороженной дырой туалета. На одном матрасе сидит совсем молоденький черноволосый паренёк в окровавленной майке и невыразимой печалью в огромных глазах, нависающих над впалыми щеками его измождённого лица.
В камере шум и гам, затихающий с лязгом открываемой двери и появлением новичка. Все взгляды впиваются в его особу. Явственный запах угрозы. Атмосфера угрозы обволакивает с головы до ног. Камера ждёт. От первого слова впервые вошедшего (как он узнал позже) зависит его дальнейшая судьба в этом социуме.
— ЗдорОво! – отрывисто выдохнул Марк низким голосом, стараясь не выдавать волнения, с которым справиться так и не удалось. Сдава богу, что случайно поздоровался так, как здесь принималось. Не «Здрасьте!», не «Добрый день!» (какой он в тюрьме «добрый»?), а просто «ЗдорОво!». Можно еще: «Здорово, земляки!». А если бы поздоровался по-другому или промолчал, прошел бы обряд «прописки», который потом наблюдал не раз.
На стенке кое-как нарисована морда льва. «Прописываемого» подводят к ней и спрашивают: «Ты КАК будешь со львом драться? До синяков? До крови? Или до смерти?». Выбирают обычно первые два варианта. И тогда под хохот камеры они должны молотить кулаками по морде льва на шершавой стене до синяков, или пока не изобьют руки в кровь. Оказывается правильный ответ: «До смерти.» Надо подойти, слегка щелкнуть пальцем нарисованного льва по лбу и сказать: «Убил. Он же мёртвый.» Глупость невероятная, но с такими идиотизмами в этих джунглях ему придётся столкнуться еще не раз.
— ЗдорОво! – вразброд ответили несколько здоровенных накаченных полуголых в татуировках парней, сидящих за длинным деревянным обеденным столом, и Марк сразу почувствовал: они здесь — главные. Троим было лет по 19-20. А один постарше, лет тридцати высокий крепкий коротко стриженный блондин с голубыми глазами и уголовным кодексом в руках буркнул, обращаясь к нему:
— Статья?
169-я, — ответил Марк.
Блондин нашёл в кодексе статью, прочитал:
— О, так у тебя до 12-ти рокив! Наш пассажир! (Как потом Марк узнал, в эту камеру отправляли только тех, кто совершил тяжкие и особо тяжкие преступления.) Очевидно блондин прочёл более тяжёлую, третью часть статьи, хоть на самом деле Марку светило только до 8-ми лет. Разубеждать его в этом не стал.
— Куда могу бросить вещи? — спросил он.
Блондин показал рукой на одну из свободных верхних нар. Марк разложил матрас, положил подушку, расстелил одеяло и залез наверх. Вытянулся на такой же железной сетке, как и в карантине. Матрас почти не смягчал её жесткость, проваливаясь в прямоугольные дырки между полосами железа.
А в камере творилось что-то невообразимое. Содом и Гоммора.
Мат-перемат, блатной жаргон – «феня», крики. Как выстрелы — удары с размаху костей домино по деревянной крышке стола. Завеса дыма от сигарет и папирос. Кто-то затеял драку один на один, кого-то били двое. Кому-то куском ваты, вырванной из матраса, тихонько подобравшись, поджигали сзади майку, а когда тот в ужасе с визгом вскакивал, остальные сгибались от хохота.
В дальнем углу камеры, над теперь уже лежащим на полу тем самым молоденьким черноволосым пареньком в окровавленной майке, которого Марк, входя в камеру, заметил сидящим на матрасе у туалета, навис здоровенный зэк, а двое других загораживали его, чтобы не было видно контролёру. Но с верхних нар хорошо просматривалось, как здоровяк ударил паренька по рёбрам так, что тот свернулся, как гусеница, на которую наступили. А потом насильник приспустил брюки и заставил беднягу делать ему минет.
И каждый звук чужой боли раскалённым прутом вонзался в душу, жёг всё глубже и глубже. Время шло, а атмосфера в камере не менялась.
«Господи! Куда я попал?! Мёртвый дом», из которого писал свои записки Достоевский, просто пансион благородных девиц! Это даже хуже, чем можно было себе представить! Неужели это люди? Звери – ангелы по сравнению с ними. Существа, потерявшее всё человеческое! Да я же тут с ума сойду… – душа корчилась, как фарш между ножами мясорубки, — если уже с первых минут в этих джунглях творится такое, то КАК мне ЭТО выносить ГОДАМИ?» — мысли ломили висок, а сердце всерьёз пыталось вырваться из груди на волю, — А я еще думал, что ХУЖЕ того, что пришлось пережить в армии, уже и быть не может!»
Армия… Марк закрыл глаза и перед внутренним взором поплыли картины, унёсшие его в прошлое и избавившие от настоящего, выносить которое просто не было сил.
Марк отчётливо увидел себя в болтающейся на худом теле гимнастёрке и тяжеленных, на размер больше, кирзовых сапогах.
АРМИЯ
Приглашение в музыкальный взвод
В воздухе разливались запахи мая и армии. Подходило время пару лет послужить Отечеству. Однажды вечером, придя домой, Марк был огорошен услышанным от отца:
— К нам сегодня приходил капитан Кошкин ( его сын учился в их школе). Он набирает ребят для музыкального взвода воинской части в Шостке . Директор музшколы рекомендовал тебя. Капитан обещает: служба – «не бей лежачего». Играй на дудке, в отпуск каждые полгода, кормят на убой и опасности никакой. Но я ему сказал, что ты без Вити Белого не пойдешь. Он согласился взять и его. Так что ждите повестки.
Через несколько дней Марк с Витей уже топали в военный комиссариат оформлять необходимые документы. И вот — ее величество Судьба – за двести метров до военкомата встречают Леву Липовича – вылитого молодого Пушкина, музыканта от Бога. Парня, выросшего без отца, с больной матерь. Полуголодное детство, с 14 лет — основной кормилец в семье благодаря баяну: свадьбы, праздники, новогодние утренники — любые подработки. Они были знакомы, хотя никогда не дружили, и Лёва был на пару лет старше. К тому времени он играл в городских эстрадных оркестрах и владел чуть ли не всеми музыкальными инструментами.
— Привет ! Вы куда ?
— В военкомат, в музвзвод в Шостку.
— В музвзвод ? И я хочу. Мне тоже в этом году в армию.
— Пошли ( знал бы тогда Марк, чем ему это « Пошли» аукнется).
Так их троих и оформили в воинскую часть, охранявшую военный завод в Шостке, обязав через 10 дней прибыть на сборный пункт для отправки на службу.
Конец мая. Солнце по-летнему теплыми волнами заливает город. Проводы в армию – в квартире у Вити. Куча друзей, родители. Музыка, шум, гам, тосты.
На следующий день их увозили в Шостку. Странный момент прощания с родителями: ведь Марка ждала приятная и легкая служба, всего лишь музыкальный взвод, а папа вдруг заплакал. Марк опешил: впервые видел его слёзы.
— Что случилось ? Это же только музыкальный взвод! Все будет хорошо ! – пытался он успокоить отца.
— Нет, сынок… Я чувствую, тебя ждет трудное, очень трудное время.
Его слова оказались пророческими. И в том, что отец обладал этим даром, Марку придётся убедиться еще не раз.
Первый армейский день
Перед началом службы всех призывников ждал двухмесячный «Курс молодого бойца» в Учебном пункте, где обучали азам : стрелять из автомата, Уставу караульной службы, ходить строевым шагом, защите от химического нападенияи т.д. И когда их троих привезли в палаточный лагерь, остальные призывники этого года уже более месяца занимались и, главное, втянулись в ритм нагрузок. Трое дубенчан же были «свеженькими», только из-за провожального стола.
Нужно признаться, что последний год спортом Марк не занимался. Витя же сохранил наработанную за предыдущие годы форму: бегал и прыгал он отменно.
Сразу повели получать солдатскую форму. Выдали майку, трусы, ремень, гимнастерку, пилотку со звездочкой, брюки , портянки ( вместо носков), сапоги. Марк надевает сапоги – нога болтается. Просит каптерщика-грузина с усами, как у таракана, дать поменьше.
— Других нэт. Пару днэй потэрпишь, потом помэняю.
— Ну, – думает — может в армии так положено. Потерплю.
Витя, Марк и Лева попали в разные взводы (взвод — 30 солдат), в каждом взводе три отделения по 10 солдат, и каждое отделение спало в своей большой палатке. Вечером занятия по изучению Устава караульной службы. Проводит офицер, командир взвода. Дает задание выучить ряд правил, примерно на страницу текста. Время – 45 минут. Марк успевает выучить две страницы. Офицер начинает спрашивать. Марк поднимает руку и почти наизусть барабанит то, что только что прочитал. Офицер улыбается:.
— Мы одну страницу уже три дня мучаем, а ты две за 45 минут вызубрил ? Учитесь, лоботрясы.
В тот спокойный его первый армейский вечер, поглядывая на постриженных налысо ребят своего отделения ( Марка постригли позже), он чувствововал некоторое превосходство. По команде «отбой» улегся в солдатскую панцирную койку и заснул крепким сном, успев подумать: « А армия-то ничего. Ничего страшного.»
Марш-бросок
Следующее утро быстро показало, как же он ошибался!
Крик сержанта: « 30 секунд – подъем!!! На зарядку становись !» — выкинул его из койки. Все вокруг лихорадочно надевали брюки и сапоги, без гимнастерок выскакивали из палатки. Их Учебный пункт располагался на стадионе. И зарядка началась с быстрого бега по 400-метровой беговой дорожке стадиона. Три круга. Пробежав два, Марк «сдох», хотел остановиться , но злой окрик сержанта и чья-то рука сзади, поддержавшая его спину, помогла продолжить бег. Оглянулся. Невысокий черненький крепыш кинул ему:
— Держись. Немного осталось.
Теплое чувство благодарности добавило силы и помогло добежать до конца. Позже Марк узнал, что это был Али Алиев, простой паренек из азербайджанского аула. Его добрый ангел. Он не раз еще выручит Марка.
После зарядки и умывания — быстрый завтрак. А потом им выдали противогазы и автоматы, подсумки с металлическими рожками для патронов и штыковые лопатки ( пристегнуть к поясному ремню).
— Мы куда ? – спросил Марк у воина, стоявшего рядом.
— Марш-бросок на стрельбище. 6 километров. Если кто отстанет, то весь взвод бежит еще километр вперед, а потом возвращается за отставшим. Благодарность тому — соответствующая. После стрельбы снова бегом домой. Те же 6 километров.
Мир покачнулся. Первый раз, без привычки, с тяжелым автоматом, противогазом, сумкой с двумя железными магазинами для патронов и штыковой лопатой пробежать 6 км в летнюю жару – казалось абсолютно нереальным. – « Может будем бежать потихоньку ?» — успокаивал себя, но тут же раздалась команда:
— Взвод, вперед, бегом марш !
И они побежали. Вернее, помчались. Да так, будто бежали стометровку.- « Господи, они что, с ума сошли ?! Куда так быстро ? Мне и километр так не продержаться…» — мелькнула мысль. И еще: «Только бы не отстать, только бы не отстать…»
Пока бежали по городу, было еще ничего: взгляд выхватывал аккуратненькие белые домики с серыми шапками шиферных крыш и аллеи сквериков, почти как в его родном городе. А вот когда они углубились в редкий сосновый лесок с мягкой песчаной почвой, по которой бежать в два раза труднее, стало совсем плохо.
Удушающая жара, пыль выше глаз, заливаемых потом, который невозможно смахнуть, так как одна рука придерживает автомат за правым плечом, а вторая – противогаз за левым. Сердце пытается выскочить изо рта, забитого пылью. Автомат, резко потяжелевший, то и дело тычется в бок, который и без того терзает колющая боль, будто сто иголок вонзились в него. Штыковая лопата бьет по ноге, а горящая нефть разливается под ступнями ног – сапоги-то не заменили.
Дикое желание остановиться хоть на миг тут же пресекается нечеловеческим матом сержанта и ударом приклада в спину. Пульсирующая в голове мысль: «Только бы не отстать, только бы не отстать…» — сменяется на: « Ты еще живой… Ты еще живой…».
Сознание потихоньку затуманивается. И, вдруг, необыкновенная лёгкость – подарок богов — кто-то сдёргивает у него с плеча автомат. Краем глаза видит, что это все тот же Али Алиев. Убирает с плеча «пудовую» тяжесть в последнюю секунду перед тем, как Марк уже почти падает на землю. Безмолвный смуглолицый азербайджанский ангел.
И снова бег. Без конца и без края. Без времени и расстояния. Бег и боль. Бег и боль. И – «Ты еще живой… Ты еще живой… Ты еще живой..» — продолжает зомбировать себя, благодаря чему почти дотягивает до стрельбища.
«Почти» — потому что метров за триста до финиша он все-таки отстал. Не мог бежать. Еле плелся, сжимая зубами губы от боли, а взмыленный, судорожно хватающий воздух взвод стоял и молча смотрел на него. Оглушительный крик офицера — командира взвода: « Почему отстал?!» — заставил вздрогнуть. Марк понимал: неправильный ответ и… хуже только смерть. Сам не зная почему, выдавил: « Ноги…».
— Снимите с него сапоги ! Ну, если соврал…
Марк бухнулся на землю, и кто-то стащил с него сапоги. Взвод вздрогнул. Белые портянки сапог превратились в кровавые тряпки — ноги были стерты до мяса.
— Поводите его по траве,- аж отвернулся офицер.
Двое крепких солдат подхватили Марка под руки и потащили к огневому рубежу. — « Лучше бы дали полежать… хоть пять минут»…
Но лежать некогда. На стрельбище надо стрелять. Первое упражнение — стрельба лежа с упором на локти. Довольно далеко перед ними черная мишень на белом фоне, на которой нарисованы круги, обозначенные цифрами. Самый центр – 10 очков, дальше по убывающей: 9,8,7,6,5 – черные круги заканчиваются и начинается белое поле – «молоко». Три патрона. Три выстрела. Попадешь в центр, выбьешь в сумме 26 очков — « отлично», 24 – «хорошо», 21 – «удовлетворительно». Меньше – «двойка».
Последние два года Марк с Витей увлекались стрельбой из воздушной винтовки в стрелковом тире лубенского парка. Стреляли регулярно и всегда возвращались домой с игрушками-призами. Но из автомата Калашникова – лучшего в мире автомата – стрелять никогда не приходилось. В день марш-броска он увидел его впервые. И если остальные солдаты уже месяц изучали , разбирали-собирали автомат, то Марк о нем понятия не имел. Не знал, как правильно держать автомат, стреляя лежа. Не знал, что у него есть предохранитель, не сняв который выстрелить невозможно.
И вот команда: «На огневой рубеж шагом марш !»
Солдаты по трое выходили вперед и ложились на землю. Перед каждым черно-белая мишень. Очередь Марка. Выходит вместе с двумя солдатами, каждый напротив своей мишени, ложатся. Вместо того, чтобы держать автомат на весу на локтях, упирает рожок с патронами в землю. Ловит мушку в разъем прицела ( как привык в Роменском тире).
Команда: « Огонь». Нажимает курок. Рядом справа и слева бьют по ушам непривычно громкие выстрелы сослуживцев, а автомат Марка молчит. Опять команда: «Огонь!». Опять нажимает курок – тишина. Автомат не стреляет. Перед третьей командой успевает повернуться к солдату, лежавшему слева.
— Автомат… не стреляет …?
— Предохранитель опусти – показывает воин на своем автомате ручку, которую нужно нажать вниз.
И тут команда: «Огонь!».
Еле успев поймать мушку в прицел и навести в центр мишени, Марк, сжавшись в один нерв, на выдохе трижды бьёт по курку, улетев к мишени вместе с тремя пулями. Даже ударов в плечо приклада автомата – отдачи от выстрелов — не почувствовал. Фух! Отстрелялся.
Офицер и зам.командира взвода, подходят к мишеням, по очереди вызывют стрелявших в них солдат и считают количество выбитых ими очков. Марк слышит результаты стрельбы и оценки каждого: в основном — «тройки», пара «четверок и одна «пятерка» (26 очков) у Дацюка, здоровенного парня с Западной Украины, зам.командира отделения.
Последним вызывают Марка. Подходит на цыпочках (на всю ступню стать больно) и впивается взглядом в свою мишень. Сначала в «молоко» — ни одной пробоины. « Господи, даже в «молоко» не попал !»- стыд и страх перехватывают дыхание. И вдруг, как сквозь вату, хриплый голос офицера:
« 9+9+10. ( 28 ! ) Хм, «Отлично». Молодец воин ! Бегаешь плохо, стреляешь отлично.»
Еще не осознавая своей удачи, вместе со всеми опять на цыпочках Марк поплёлся к другому огневому рубежу: стрельба очередями. На счет «двадцать два», отсекая два патрона сразу, надо попасть по деревянной в рост человека зеленой мишени, появляющейся на три секунды. Расстояние – 300 метров. Попадешь с первой очереди – «отлично», со второй – «хорошо», с третьей «удовлетворительно», не попал – «двойка». И опять Марка вызывают последним. И опять взвод стреляет на «тройки», кроме Дацюка, выбившего мишень с первого раза, но не попавшего в неё второй и третьей очередями.
Марк ложится на линию стрельбы. Снимает автомат с предохранителя. Снова упирает рожок автомата прямо в землю – устойчивость лучше, чем на вес, на дрожащих руках. Ловит мушку в прицел. Ничего не видит, и вдруг далеко, из под земли, встает зеленый фанерный силуэт человека. Нажимает курок, считая: «Двадцать два». Мишень падает. Попал с первого раза. Подходит офицер. Машет рукой:
— Поднимите еще раз !
Поднимается мишень. Еще очередь. Мишень падает.
— И еще раз! – командует командир взвода.
Третья очередь и третья мишень сбита. Три «отлично».
— Взвод построиться ! Рядовой Рубин, два шага вперед ! – кричит командир.
Марк не выходит – вылетает, не чувствуя горящих ног, с грудью, полной счастья и гордости.
— Лучше всех в 3-м взводе стреляет рядовой Рубин. Марш-броски для него отменяются. На стрельбище он будет ездить на машине, отвечать за оборудование: мишени, бинокли. А вам, троечникам, команда: « ГАЗЫ» !
Все быстро нырнули в противогазы, что в полудневной жаре было почти равно удушению.
— Взвод, по-пластунски, вперед !
И бедные сослуживцы Марка поползли в противогазах, считая секунды до команды снять их и снова бежать проклятые 6 километров по песку и лесу, подгоняемые прикладами и матом сержантов.
Стрельба была главным делом потому, что их полк охранял военный завод. Ну очень большой важности! Они даже не знали, что там производят. Но по тому, с какой скоростью редели шевелюры у восемнадцати-двадцатилетних парней, можно было догадаться, что изделия завода и их производство радиоактивны. Вокруг завода посты на вышках вдоль взрыхленной контрольно-следовой полосы, за которой колючая проволока..
В первый раз возвращение в полк на машине спасло Марка – идти он просто не мог, но в то же время отлично понимал, что если будет ездить на стрельбище постоянно, а остальные сослуживцы- бегать этот мучительный кросс, то они его возненавидят. Поэтому поехал на машине еще только один раз. В дальнейшем ноги зажили, и Марк бегал вместе со всеми.
Постепенно, хоть и трудно втягивался в будни учебной роты. Самое тяжелое – физподготовка. Бегать, прыгать, полоса препятствий, отжимания, упражнения на турнике: подтягивание, подъем силой, подъем переворотом.
А у него при росте 1 метр 94 сантиметра вес — 70 кг. Кожа да кости. Проблема. Конечно, не он один такой, но от этого не легче. Зато стрельба и политическая подготовка – главные предметы – только «отлично». Через пару дней Марк уже успевал вместе со всеми за 30 секунд раздеться вечером перед сном и за 30 секунд одеться утром.
Приближался день окончания учебы, принесения присяги на верность Родине и распределения по подразделениям: музыкальный взвод, взвод связи, хозяйственный взвод и семь рот по 100 солдат в каждой.
Караульная служба в ротах: через день выезжать из города на охрану военного завода. Второй, свободный от караула день — занятия на стадионе и в казармах те же, что и в Учебке: строевая, физическая и политическая подготовки, защита от химического и ядерного нападения, уставы службы.
Поскольку Марка с Витей брали специально для музыкального взвода, о том, куда они попадут, беспокоиться им было нечего: муз.взвод, куда же еще. О Леве как-то не подумали. Он был в другом взводе и они не пересекались.
20-е июня (присяга – 22 июня). Неожиданно их обоих вызвал начальник штаба полка подполковник Матросов – громадный с чапаевскими усами мужик, выбивавший на стрельбище 30 очков из 30 , держа автомат в одной руке. Умница и полиглот ( через год его арестуют за издание на Западе антисоветской книжки).
— В общем, так, ребята. Послезавтра распределение. В музвзводе два места. На одно мы берем вашего земляка Льва Липовича, он на всех инструментах играет, а на второе… Я знаю, что вы друзья «не разлей вода» ( откуда узнал?), вот сами и решайте: кому в муз.взвод, а кому в роту. Тот, кто пойдет в муз.взвод пусть сочинит речь и выступит на присяге у Вечного огня. Народу будет много: родители, офицеры, весь полк.
Коротко и ясно. Выбор за ними. Ну, что ж, сели они с Витей вечером перед отбоем на лавочку, открыли банку сгущенного молока и началось:
— Ты пойдешь в музвзод.
— Нет, ты пойдешь.
— Это к тебе домой пришел капитан Кошкин.
— Не имеет значения, я тебя сюда притащил.
И так далее. Спорили до тех пор пока не съели всю сгущенку и Марку в голову не пришла мысль:
— Витя, 22 июня у тебя день рождения ! Муз.взвод – это мой тебе армейский подарок. От подарка не отказываются.
На том и порешили.
Через день на распределении, когда прозвучала фамилия «Рубин», и Марк строевым шагом подошел к начальнику штаба, тот, пожав ему руку, произнес:
— Третья рота. Ничего, Марк, послужи в карауле. А когда освободится место в музвзводе, мы тебя переведем.
« Когда» так и не наступило. Никогда.
Третья рота
Учебный пункт, где новобранцы проходили Курс молодого бойца, и казармы полка, в котором придется служить, были хоть и недалеко друг от друга, но за прошедший месяц о порядках, царящих в казармах они так ничего и не узнали. Ни плохого, ни хорошего. Информация не доходила. Поэтому, услышав, что попал в третью роту, Марк не испытал никаких эмоций.
Эмоции хлынули уже в первый день прибытия в казарму в расположение третьей роты.
Эта рота, как оказалось, была необъявленным «штрафным батальоном» их полка. Всех пьяниц, хулиганов, самовольщиков ссылали сюда. Во-первых, потому, что ее командиром был капитан Борщ, умевший и ладить, и держать в руках эту публику. Во — вторых, служба была самой тяжелой в полку. Людей не хватало, и вместо положенных 8 часов караула на постах, и в зимнюю стужу, и в летний зной приходилось стоять и по 12, и по 14 часов. Плюс расстояния между постами было самым большим: на пост и с поста топать и топать.
Марк попал во 2-й взвод из трех в роте, где царём и богом был заместитель командира взвода старший сержант Иванников. Нескладный, маленького роста, сутулый и белобрысый. Истерик с хриплым, но зычным голосом. Необразованный и невоспитанный. Садист и антисемит. Еще тот подарочек!
Он невзлюбил Марка с первой минуты и эту «любовь» сохранил, пока не уволился. Особенно возненавидел после того, как буквально через неделю службы Марк был назначен комсоргом роты, каковым до этого был сам Иванников. Комсомольские организации, которыми руководили избранные комсорги, были и в армии.
В полку, как и во всей Советской Армии, махрово цвела «дедовщина».
Все воины делились на категории. Салаги — солдаты, только призванные на службу. Абсолютно бесправные, ничего не знающие и не умеющие. Разных национальностей и из разных республик Советского Союза. Сплоченности – ноль. Обязаны выполнять любые требования «дедов» и сержантов. «Дед» мог швырнуть салаге свои сапоги: «Три минуты почистить и доложить; койку заправить и доложить; белый воротничок к гимнастерке подшить и доложить…» Основная масса уборки в казарме и в караульном помещении падала на салаг.
«Черпаки» — солдаты, прослужившие полгода. Разливали еду по мискам. Не намного больше прав, чем у «салаг», но уже не прислуживавшие «дедам», хотя уборку делали тоже.
«Полудеды» — солдаты и сержанты, прослужившие год . К уборке не привлекались. По учебным тревогам на посты среди ночи не бегали. Как и «деды» ходили в увольнения в город.
И, наконец, «деды» — солдаты, прослужившие полтора года из двух.
Их положение фактически было даже выше сержантов, зам.командиров взводов, если те прослужили меньше. Это была дружная, сплоченная команда. Сплотили их общие муки и испытания в то время, когда сами были «салагами» и «черпаками», а также полтора года совместной службы в карауле и казарме, закалившие их физически.
Сплотила неписанная, но незыблемая традиция льгот и привилегий: в карауле, куда привозили еду в бачках, «деды» первыми наполняли свои миски, выбирая лучшие куски мяса. Они же делили сливочное масло и сахар: сначала в палец толщиной себе, остальное – сослуживцам. В результате такой дележки «салагам» доставалось по несколько ложек жидкого супа, а масло на хлебе чуть блестело пятикопеечной монетой.
«Деды» стояли в карауле на постах всего по 6 часов, а «салаги» за них — по 12. «Деды» как и «полудеды» ходили в увольнения в город: прогулки, танцы, мороженное, спиртное, девушки.
«Дедовщина» была выгодна и офицерам. «Деды» следили за порядком в казарме и в караулах лучше сержантов. Их боялись больше. Они могли избить и избивали молодых солдат за любые нарушения по службе, неизбежные в первое время по незнанию, непривычке или усталости.
И вот Марк, худющий книгочей, из родной атмосферы музыки и стихов, КВН-ов, концертов и Голубых огоньков, обласканный апплодисментами и теплом друзей, совершенно не готовый к такому жуткому физическому и тем более моральному напряжению, попадает в атмосферу полукриминального «штрафбата» с его волчьими «законами»-традициями, где любой сержант или «дед» может ежечасно вытирать о тебя ноги. Взбунтоваться – налетит вся стая, и от здоровья останутся лишь воспоминания. А солдаты его призыва, еще даже толком не познакомившиеся друг с другом, на помощь не придут. Каждый сам за себя.
Став комсоргом, Марк сразу взялся за комсомольскую работу, которой Иванников никогда не занимался. Впервые стал проводить комсомольские собрания роты и отдельных взводов. Он задумал и начал подготовку совместного с городским техникумом праздничного в честь Дня Советской армии вечера за пределами части, что давало возможность выходить в город, не дожидаясь разрешения идти в увольнение.
Должность комсорга роты дала ему некоторые преимущества. Отношение «дедов» было иным. Обидное «салага» в его адрес не прозвучало ни разу.
Зато сержант Иванников сделал все, чтобы небо Марку с овчинку показалось. Понимая, что тронуть комсорга роты, к которому благоволят «деды», он не смеет, Иванников принялся медленно уничтожать его «по Уставу». Видя, что Марк физически не силен, сержант заставлял до изнеможения подтягиваться на турнике, пока Марк с него не падал. Заставлял ползать по-пластунски в противогазе, даже когда взвод отдыхал, пока и противогаз и глотка не забивались песком. Уборка – мытье полов – в огромной комнате, где спали все 30 человек их взвода, в основном доставалась Марку. Но дни в казарме были еще «цветочками». Хоть поспать 8 часов и поесть нормально удавалось. Что такое «ягодки», Марк узнал в карауле, куда они ездили через день. Охранять завод.
Первый день на посту. С полудня и до 4-х часов дня.
На высокой деревянной вышке Марк осматривает свой участок. Сначала очень внимательно, через час – спокойнее, еще через час становится скучно.
Лето, погода прекрасная, солнышко. Приятный ветерок освежает лицо. За колючей проволокой приветственно помахивает зелеными ветками близлежащий лес. Марк начинает петь песни. Громко, во весь голос – кругом-то никого. Так и пропел до смены караула все, что знал. И первый раз служба на посту показалась ему совсем не тяжелой. Правда проголодался. Время обеда давно прошло.
Приходит в караулку и бегом в столовую вместе с четырьмя сослуживцами, тоже пришедшими с постов. Настроение – слона бы съел, не задумываясь. Получает свою миску жидкого супа. Проглотил. Второе –три ложки картошки. « А мясо ?» — « Не выслужил еще мясо хавать, молодой
еще!» — скалится Иванников во весь рот, полный гнилых, никогда не знавших щетки зубов – «Деды» мясо съели».
Компота тоже не хватило. По-прежнему голодный выпил кружку воды и только лег на койку, как дикий крик Иванникова:
— Караул, в ружье ! На одиннадцатом посту нападение. Тревожная группа Рубин и Гульмамедов ( еще один азербайджанец из его призыва). Время — двадцать минут, проверить и доложить! Получить оружие ! Бегом марш !
И помчались они с Керимом с автоматами на плечах, как сумасшедшие, потому что за двадцать минут добежать до 11-го поста было нелегко, а за опоздание – наряд. Примчались. Гимнастерки – хоть выжимай. Хватают трубку телефона:
— Товарищ старший сержант, докладывает рядовой Рубин, на 11-м посту происшествий не обнаружено.
— Ладно. Через двадцать минут чтоб были в караулке.
И снова мчатся, хватая ртами остывающий от дневной жары воздух и мысленно проклиная Иванникова за «плотный» обед и послеобеденный «отдых».
« Ну, теперь-то хоть полежу немного…» — облегчает существование мысль.
Не тут-то было. Не успели сдать оружие, новая команда:
— Рубин, «плавать» в столовой, Гульмамедов – в спальне.
«Плавать» — хорошее словечко. Сержант выливает на пол столько ведер воды, сколько ему захотелось. Выдает щетку и мыло. И вот они «плавают» до изнеможения, драя пол щеткой и мылом, а потом долго собирают воду и насухо протирают пол другой тряпкой. Глупейшее занятие. Вполне достаточно было бы вымыть и высушить полы шваброй . Но нет. « Чтоб служба медом не казалась !» — любимое выражение «дедов» и сержантов.
Итак, Марк пришел с поста. Пообедал, сбегал в тревожную группу, «поплавал» в столовой. Поужинал: каша и чай. Только прилег, снова команда:
— Наряд на 9-й пост получить оружие!.
И снова на пост. С 20 до 24. Вернулся в 0-30. Сразу «плавать», в этот раз подольше. Затем провалился в глубокий сон. Крик Иванникова: « На 8-м посту нападение. Тревожная группа Рубин, Алиев!»- снова бросил в ночную тьму . Бежать легче – не так жарко, но после изматывающего дня и часового сна быстро таяли силы. В норматив скорости не уложились, и вернувшись в караульное помещение снова должны были «плавать», «плавать» и «плавать».
В 7 утра удалось заснуть, а в 7-30 снова подъем в наряд на пост с 8 утра – до 12 дня.
И так почти каждый день, когда служба была в карауле. Поспать удавалось урывками, дай Бог, часа три в течение суток, что для восемнадцатилетнего парня было равносильно пытке сном. Вот почему были нередки случаи, когда проверяющие сержанты находили молодых солдат, уснувших на постах. Засыпали и сидя, и стоя, и ночью, и днем, что считалось грубейшим нарушением караульной службы, за которым следовали и наказания по Уставу, и обязательное избиение «дедами»..
Самим «дедам», да и «полудедам» спать на постах не возбранялось. Кто ж их накажет. Наоборот, сержант по телефону разбудит и предупредит: идет проверять офицер.
На следующий день они оставались в казармах, и это было не намного легче. Правда, еда и сон – в норме. Но и здесь Иванников находил любой предлог, чтобы армия для Марка стала хуже каторги. Особенно зверствовал на физической подкотовке, заставляя по десятку раз до потери пульса бегать полосу препятствий, до крови обдирая бока и набивая синяки. После этого хотелось только одного — умереть.
Солдатские будни
Через несколько месяцев такой жизни Марк превратился в настоящий прозрачный скелет. Постоянно катастрофически хотелось спать. Постоянно катастрофически хотелось есть. Все сны о еде.
Общаясь с другими солдатами, он узнал, что есть посты, откуда ночью, рискуя попасть под военный трибунал, солдаты проникают в охраняемый завод, находят в рабочих столовых еду и с ней возвращаются на пост. Не поймали – повезло. Поймали – тюрьма. Дважды попадая на эти заветные посты, бросить их и пойти внутрь объекта, не рискнул. И лишь на третий раз сила голода подавила разум.
Осень. Ночь. Ветер с завыванием мрачно рвет ветви чернеющих деревьев. С автоматом и боевыми патронами, Марк пролезает под колючую проволоку и, прячась за деревьями, выходит к небольшой рабочей столовой.
На дверях огромный замок. Обдирая ногти и пальцы, выдирает гвозди, придерживающие оконное стекло. Вынимает стекло. Сбрасывает солдатский ватник и в одной гимнастерке с автоматом протискивается внутрь. Удары сердца, стиснутого леденящим страхом, отзываются в воспалённом мозгу, превратившемся в сплошной гудящий колокол.
Шарит в темноте. Наконец, находит в углу на полу пол-миски сметаны. Одним духом выпивает и облизывает, почти сдирая зубами верхний слой алюминия со дна миски. Легкий шум снаружи. Бросается в оконный проем, хватает с земли свой ватник и бегом обратно на пост. Фух! Кажется пронесло. Проверка пришла только через час.
Через пару недель повторяет маневр. На этот раз подворачиваются две черствые, позеленевшие от плесени буханки хлеба. Пока вернулся на пост, давясь, сгрыз их, даже не очистив от плесени.
Говорят, самый сильный побудитель к действию это – страх. Голод – сильнее страха. Особенно, когда тебе восемнадцать.
И чем тяжелее, чем труднее была служба, тем чаще, улучив любую минутку, Марк писал письма домой. Родителям. Дубны, их крохотная двухкомнатная квартирка, прежняя жизнь теперь казались ему недостижимым раем, погружаться в который даже мысленно, в письмах и воспоминаниях – было огромным облегчением. Не познав плохого, не узнаешь цену хорошему. Первый раз это Марк понял в армии.
Комната, где располагался музвзвод, была рядом с казармой его роты, и они часто вечерами встречались с Витей Белым, делились своей, теперь такой разной, жизнью, письмами из дома. Витя, как и весь музвзвод не ходил в караулы. Их караулы – репетиции духового оркестра в клубе. Ну и солдатские науки те же, что и у Марка.
К концу первого полугодия службы солдаты сдавали экзамены по всем дисциплинам, и это была очень важная проверка. По её результатам судили о работе офицеров, поэтому солдаты должны были костьми лечь, но «прыгнуть выше головы» и пройти проверку хорошо.
Свою первую проверку Марку удалось сдать на «Отлично». И награда: красивый блестящий знак «Отличник боевой и политической подготовки» с повышением в должности ( из «стрелка», стал «старшим стрелком»). Получил ручной пулемет, который освоил не хуже автомата. Дружба со стрельбой продолжалась.
Продолжалась и его комсомольская работа. По итогам полугодия Марк был признан лучшим комсоргом полка и вызван к начальнику политотдела, который, торжественно пожав ему руку, сказал:
— Ну, воин, проси чего хочешь.
Он, очевидно, ожидал, что Марк попросит отпуск домой, или, в крайнем случае, неделю внеочередных увольнений в город. И как же подполковник удивился, когда услышал:
— Переведите меня из второго взвода в первый.
Офицер, насупившись, помолчал.
— Сержант Иванников ??? – спросил он. Марк кивнул.
— Хорошо. Сегодня же и объявим.
Непередаваемые радость и облегчение. «Неужели этот кошмар: постоянное ожидание с замиранием сердца грохота каблуков с подковами Иванникова, его белые от ненависти глаза и его хриплый крик: « Тревожная группа Рубин и Гульмамедов в ружье! На 11-м посту нападение, двадцать минут выяснить и доложить !» — все это останется в прошлом ?! Неужели я буду нормально служить ?!» — еще не верил Марк.
Но это стало реальностью. В первом взводе так же занимались боевой и политической подготовкой. Так же «через день – на ремень» ездили на посты в караулы. Но насколько разной была атмосфера в этих двух взводах одной роты.
Да, у «дедов» были те же привилегии. Да, солдаты так же мерзли на постах зимой, и изнывали от жары летом. Но между сержантами и солдатами, между «дедами» и « салагами» не было злости, не было ненависти, и был порядок. Спокойные ровные отношения и требования, не опускавшие тебя «ниже плинтуса»: никто не «плавал» и не бегал ночью в тревожную группу. Днем – иногда. Редко. Марк даже стал потихоньку набирать вес.
Каждый день перед отбоем всю роту выводили на вечернюю прогулку по центральным улицам города. 9-30 вечера. Темно. Во многих домах свет погашен, завтра рано вставать: родителям на работу, детям в школу. И вот в ночи раздается мерный грохот сотен сапог и в такт им песня в сто солдатских глоток:
« Послушны автоматы,
Машины держат ряд.
Когда поют солдаты,
Спокойно дети спят !».
В домиках то тут, то там начинают вспыхивать окна. Очевидно, родители малышей, которым эта песня «помогала» спокойно спать, благодарили их, солдат, как писал Тарас Шевченко: «незлым, тихим словом»…
Как же нудно и тягостно ползут часы и минуты на постах в ожидании смены караула. Постепенно привыкаешь к тому,что есть много постов, где никогда ничего не происходило и ничего не происходит, внимание притупляется. И с минуты прихода на пост начинаешь ждать, когда же придет смена. Песни все перепеты, мысли – передуманы. Пробовал сочинять стихи, не идут. За полтора года службы – ни одной песни, ни одного стиха не придумал.
У Марка появились два побратима: Толик Лятифов и Бахадур Фейзуллаев. Оба из Баку. Толик – лезгин, косая сажень в плечах, красавец, интеллигент. Учился в архитектурном, прервал учебу и загремел в армию. Бахадур – немногословный, с лицом и достоинством азербайджанского шаха, спортсмен, девятый брат в большой семье.
Как-то они втроем надрезали пальцы, капнули кровь в чашку с чаем и каждый по глотку выпили ее. По обычаю древних скифов и кавказских горцев. Побратимы. И не только на словах.
Однажды в караульном помещении зимой сломалось отопление. Холодина жуткая. И в этот же день Марк заболел. Температурил. Еле доплелся с поста и рухнул на койку, не раздеваясь, стуча зубами от холода, закутавшись в жиденькое одеяло. Долго не мог заснуть, но потом все-таки сон сморил его . Проснувшись, почувствовал неожиданно приятное тепло. Два одеяла — Толика и Бахадура — укутывали тело поверх его одеяла, а сами они спали в по-прежнему выхоложенной комнате, скорчившись и прикрывшись матрасом. Прямо на полу, в углу без одеял, тесно прижавшись друг к другу.
Марку стало жарко. Только в такие минуты можно по-настоящему оценить настоящую дружбу и понять: нет предела доброте человеческой.
Служба продолжалась вобщем-то как и раньше: тягостно и скучно, но в ней появились новые светлые моменты. Как-то постепенно Марк сблизился со своим земляком Левой Липовичем. Музыкальный взвод, в котором они с Витей служили, часто посылали работать на кухню. Шустрый Лева сумел найти общий язык с поварами и, зная, как не хватает еды в караулах, стал по возможности подкармливать Марка: то мясом в кашу, то лишним стаканчиком какао, а то и белым хлебушком с маслом. Они часто встречались в казарме, мечтали об увольнении и будущей жизни «на гражданке». 19 лет, все еще впереди. Вся жизнь.
«Бунт»
Однажды в октябре воскресеным вечером Марк стоял часовым у знамени полка.
Это был день увольнений в город и некоторые пошли на танцы в парк. Но большая часть солдат оставались в казарме. Местные городские парни в принципе презирали девушек, которые принимали приглашения солдат потанцевать и …не только. Иногда вспыхивали драки. Не особо опасные, так как солдатский ремень с тяжелой медной бляхой – довольно весомый аргумент в подобных спорах. Но в этот день случилось непредвиденное.
Вечернюю тишину в казарме вдруг взорвал душераздирающий крик со двора: « Наших в парке блатные порезали!!! Насмерть !!!» Крик был такой силы, что прорвался и сквозь окна , и сквозь стены здания. Даже Марк, стоявший в глубине комнаты, в карауле у застекленного футляра знамени полка, услышал его.
И вмиг, как будто этого ждали, из казармы на строевой плац, как горох посыпались на ходу одевающиеся солдаты из разных рот, в основном «деды» и «полудеды», человек сто.
Дежурный офицер и не пытался остановить этот неуправляемый поток возмездия, хлынувшуий из казармы разрушающим плотину половодьем. Уже на улице кто-то из сержантов крикнул: « В колонну по три! Ремни на руку! В парк бегом маррш !!!» — и удаляющийся грохот двухсот солдатских сапог был ему ответом.
Пока добежали до парка, танцы уже закончились. Погибших солдат к тому времени увезла «Скорая помощь».
Встретилось несколько подвыпивших цыган. Измолотили их, оставив лежать на аллее парка.
ЧТО произошло потом, ЧТО высвободило из потайных уголков души человеческой темное звериное нутро и желание всех и вся крушить на своем пути? Солидарность военного племени в чувстве мести или безысходная замкнутость мужского сообщества? Разъедающая душу тоска бесконечных дней и ночей на постах в караулах? Численное преимущество и безнаказанность? Скорее всего, всё вместе. «Бунт –бессмысленный и беспощадный»!
Солдатская, серая в ночи, лава медленно текла назад в казарму. Они бежали по вечерним улицам города, по скверам и площадям, и их ремни жалящими змеями взлетали и опускались на каждого гражданского жителя, встречающегося на их пути: женщин и мужчин, стариков и подростков.
28 человек были избиты. Некоторые очень сильно. Один умер от удара медной бляхой в висок.
Все так страшно и…глупо.
Потом шло следствие. Оно длилось несколько месяцев. На долгие годы в тюрьму ушли двое гражданских, порезавшие солдат в парке, и около десятка солдат, особо отличившихся в избиении невинных.
И слезы родителей, навсегда потерявших своих детей, слились в один ручей со слезами других родителей, чьи дети, получившие от 5 до 15 лет заключения, может быть тоже не вернутся домой. В тюрьме ведь всякое бывает…
Цыганка
В августе 1970-го года Марка направили в Киев на совещание комсоргов внутренних войск Украины и Молдавии. В парадной форме с маленьким чемоданчиком он сел в вагон начальника поезда, идущего в столицу Украины.
В его купе оказалась цыганка лет 30-ти в национальном наряде с двумя детьми.
Мальчик лет 10 спал на верхней полке, она же с грудным ребенком на руках сидела на нижней, напротив Марка.
Вечер, мерный неторопливый ход поезда, монотонный стук колес. Глаза цыганки начинают слипаться, но она тут же раскрывает их, борется со сном. Молчат. Очередная остановка поезда. Проснулся и громко заплакал ребёнок. Цыганка только приоткрыла грудь, чтобы покормить его, как дверь купе резко распахнулась и в него вваливается высокий, явно выпивший мужчина лет 30-ти, в футболке, спортивных штанах и со спортивной сумкой в руках.
— А этот цыганский табор что, в моём купе ехать будет? Слышь, чавэла, давай-ка быстро линяй в другое купе. И выводок забирай, — заполняя купе самогонным перегаром, прорычал «спортсмен».
Глаза цыганки округлились от испуга:
— Но ведь это наши места. Мы купили на них билеты… – пролепетала она.
— А мне наср…ть и на твои билеты и на тебя. Я вместе с цыганвой в одном купе ехать не собираюсь. Поняла?
— А я никуда не собираюсь идти, — оправившись, уже более твёрдо ответила цыганка. Если тебе не нравится, ты и иди в другое ку… – она не договорила, потому что в этот миг спортивная сумка вошедшего обрушилась на голову женщины так, что она откинулась назад на полку, выронив ребёнка, которого, упав на колени, Марк успел подхватить уже у самого пола.
Времени думать не было, и стоя на коленях с захлёбывающимся в крике ребенком на руках, Марк, подавшись сначала корпусом вправо в противоположную сторону, что было силы ударил влево, впечатав свою голову в живот «спортсмена». Охнув, тот отступил прямо в проём открытой двери купе, и зацепившись за порожек, полетел назад, ударившись головой о стенку вагона ниже оконного стекла.
Не давая ему опомниться, Марк вбил свой тяжелый солдатский сапог в его пьяную рожу. Раз и другой. Кровь, хлынувшая ручьём из носа, прочертила алую дорожку на белой полосе ткани посреди коврика, проходящего через весь коридор вагона.
Упавший рывком перевернулся на живот, закрыв голову руками. Марк сорвал с себя солдатский ремень и уже намотал его на руку, но в этот миг кто-то крепко схватил его и отодвинул в сторону.
Это был начальник поезда вместе с двумя милиционерами, которые остановили драку. Почти час ушёл на написание протокола и взятие объяснений у Марка и цыганки. На следующей остановке хулигана сняли с поезда и до конца пути они ехали спокойно.
— Ой, солдатик, спасибо тебе, родной ! Чем я тебя отблагодарю ? Давай погадаю. Денег не надо. Я у тебя в долгу.
Конечно, ни в какие гадания Марк не верил, о чем мягко и вежливо ей сообщил. Но цыганка оказалась настойчивой. И вот уже она держит его руку в своей, смотрит, проводит по линиям ладони пальцем, что-то шепчет про себя. Довольно долго. Отпускает руку.
— Что я тебе скажу, солдатик?
Жить будешь долго.
Многих людей от беды спасёшь, а вот себя уберечь не сумеешь.
В деньгах нуждаться не будешь.
В женщинах счастлив не будешь.
Счастлив будешь в работе, детях, внуках и друзьях.
Детей будет много. Но не скоро. Заботиться будешь обо всех.
Как все это увидела цыганка по линиям солдатской ладони в вечернем поезде, неторопливо бегущем в столицу Украины? Загадка. В тот момент Марк не поверил ни одному её слову. Хотя в искренности и благодарности не сомневался.
В нос неожиданно ударил специфический запах камеры. Запах дыма, пота, боли и еще чего-то тошнотворного, выворачивающего душу.
Лежать было невмоготу. Марк спустился вниз, а затем присел на лавку у стола рядом с мужиком, спросившим ранее, какая у него статья.
— Саня, — вальяжно первым назвался тот, — а тебя как кличут?
— Марк.
— Откуда сам?
— Из Николаева.
И в это время железная форточка в двери с грохотом распахнулась – принесли обед. Первыми подошли протянули свои миски Саня и его команда – «семья» – как принято там называть. Потом остальные сокамерники. Марк не спешил. А когда получил свою порцию жидкой баланды, иначе эту рыбную похлёбку со специфическим тюремным запахом и не назовёшь, увидел, что места за столом больше нет.
— МаркО, — вдруг услышал он окрик Сани, — иди сюда, – Саня подвинулся и Марк втиснулся в освободившееся пространство.
Рядом все с аппетитом хлебали суп, но он есть не мог и не хотел, хоть не ел уже второй день. Подвинул свой кусок хлеба Сане. Тот, уплетавший с супом огромный бутерброд с копчёной колбасой, вернул хлеб назад.
— Не переживай, МаркО. Трудно только первые десять лет. Потом привыкаешь, — мрачно пошутил он.
В это время раздался жуткий металлический лязг. Дверь распахнулась, и вошедший контролёр прокричал:
— Рубин! На выход. С вещами!
Уже через пять минут его ввели в маленькую тихую камеру на четырёх человек. Двухъярустные нары. И всего один сокамерник — мужик лет пятидесяти, широкоплечий, небольшого роста блондин. Улыбнулся и, помогая расстелить матрас, представился: «Николай».
Погрузившись в спасительную тишину, Марк вздохнул с таким огромным облегчением, будто вырвался из ада. По сути в тот момент это так и было. Видно, бог услышал его мольбы и сжалился, переведя в тихое место и, кажется, к нормальному человеку. Только что покинутые джунгли показались дурным сном. Упав на нары, Марк мгновенно отключился. Сказались две бессонные ночи и напряжение предыдущих дней.
Проснулся резко, будто толкнул кто-то. Сердце охватила тревога, и оно застучало, засуетилось, будто ища выход из замкнутого пространства. Приходя в себя, он окинул взглядом своё новое жилище. Всё было на местах, всё, как прежде. На нижней койке дремал Николай. А Марку вдруг вспомнилось такое же тревожное пробуждение от резкого толчка, в один из последних дней службы в армии.
Послание из ночного леса
Несмотря на то, что уже две итоговые проверки удалось на «отлично», плюс он получил нагрудный знак «Отличник войск МВД», отпуском на родину даже и не пахло. Зато за этот год дважды был награжден отпуском в свой далекий азербайджанский аул его сверстник Керим Гудьмамедов. Он дважды задержал нарушителей, пытавшихся днем проникнуть за колючую проволоку на территорию охраняемого завода. И хотя оба «шпиона» были в полувменяемом состоянии, а под колючую проволоку полезли по пьянке, их передавали сотрудникам КГБ, а Керим получал отпуск.
На посты, где стоял Марк, к его глубокому сожалению, никто не лез. Задерживать было некого. Отпуск не положен. Зато незадолго до увольнения в запас произошел фантастический и странный случай.
Его время на посту было с 12-ти ночи до 4-х утра. Три час ночи. Невыносимо тянет в сон. Слипаются глаза. До этого Марк прогуливался туда-сюда по тропе наряда, осматривая контрольно-следовую полосу – взрыхленную полосу земли перед колючей проволокой. За ней – лес. На тропе наряда – лампочки-светоточки, освещающие ее, часового и деревянный зонтик-«грибок», под которым можно спрятаться от дождя и на стволе которого укреплен телефон для срочной связи с караулом.
Снаружи, за колючей проволокой – темень: бархатный занавес теплой летней ночи. Влажный запах леса. Тихо, ни ветерка. Стал под грибок, прислонился к столбу и, стоя, задремал.
И вдруг мгновенно проснулся. Проснулся от резкого и мощного толчок в правое плечо. Падая влево, услышал короткий шипящий свист и удар в дерево рядом. Метательный нож — посланец смерти из темного леса — вонзился в столб, в то место, где только что стоял Марк, и завибрировал в нём.
Сердце сжалось. Не столько из-за страха, сколько из-за беспомощности: противник во тьме леса, а Марк на виду под светом фонарей. Сорвав с плеча автомат, лёжа, без всяких предупредительных выстрелов, прошил автоматной очередью черный частокол деревьев за колючей проволокой.
Послышался треск веток, удалявшийся вглубь леса. Позвонил в караул. Две тревожные группы, помчавшиеся на поиски, конечно, уже никого не нашли.
И главной загадкой осталось не само нападение – убийство часового открывало путь на секретный завод – а вопрос: ЧТО же или КТО в неуловимый миг полета смертоносного клинка, толкнул в сторону спящего Марка, и тем самым спас ему жизнь ? КТО ???
Больше месяца Марк пробыл в этой камере. Николай, осужденный на 8 лет за хищение краски в особо крупном размере, отсидел уже четыре года в колонии усиленного режима. А сейчас в следственный изолятор попал, по его словам, будучи привлечён свидетелем по делу бывших коллег. Он был нормальным мужиком без всяких блатных закидонов с решительным и твёрдым характером. На воле Николая ждала семья: жена и три дочери. Общее несчастье сближает, и через короткое время они уже неторопливо, урывками, делились своими переживаниями и рассказами о прошлой жизни.
Единственное, о чем Марк не мог сказать правду, так это о своей прошлой работе. Назвался учителем истории, так как раньше от бывших подзащитных слышал: в тюрьме иль зоне не разбираются: прокурор ты или адвокат. Любой юрист – это «мент», а значит враг. Таких там или «опускают» (насилуют) или даже убивают. Для таких есть отдельная зона. Только она далеко, за много тысяч километров.
Дни и ночи тянулись невыносимо долго. Как годы. Как десятилетия.
Ежеминутное ожидание неизвестности серной кислотой медленно стекало в душу, разъедало её, доводя до отчаяния. С каждым часом, с каждым днём.
Сквозь решётку тюремного окна Марк с тоской следил за мерцающими светлячками звёзд на черном бархате вечернего южного неба, а сердце рвали сладкие звуки «Бонни Эм», долетавшие с танцплощадки городского парка, расположенного неподалеку от изолятора:
«Sunny, thank you for the smile upon your face. Sunny, Thank you for the gleam, That’s shows it`s grace…» (Санни, спасибо за улыбку на твоём лице. Санни , спасибо за проблеск надежды, показавшей свою милость…).
Там, за чёрною шторкой неба, по ту сторону окна, сиял такой чудесный, полный удовольствий и радости мир, недоступность которого сводила с ума. Хотелось биться головой о стенку или заткнуть уши, чтобы ничего не слышать.
И в те минуты, когда страдания становились просто невыносимы, он опускал себя по лесенке своей памяти в прошлое, возвращаясь в самые лучшие времена, которыми, конечно же, были, студенческие годы.
(Продолжение следует)
