Отличать Врунгеля от Врангеля

Рассказав про Хоттабыча, мы закономерно переходим к его «молочному брату», еще одному культовому советскому сказочному герою — капитану Врунгелю.

Почему молочного брата? Потому что вспыльчивого джинна и говорливого капитана яхты «Беда» объединяют как минимум время и место рождения.

Оба литературных персонажа увидели свет в годы Большого Террора — «Врунгель» был издан в 1937-м, «Хоттабыч» — в 1938-м. Крестным папой и джинна, и капитана стал человек, невероятно много сделавший для создания великой советской детской литературы — тогдашний главный редактор журнала «Пионер» Бениамин Ивантер, которого все — от курьера до приходящих в журнал классиков советской литературы — называли просто Боб. Об этом замечательном человеке я писал в своей книге «Жил-был художник один» — https://author.today/work/225383.

Была еще и третья «скрепа», связавший эти две прекрасные сказки, но об этом позже. Сначала — про то, как в «Пионер» попал «Врунгель».

Как раз в те времена главный пролетарский писатель Максим Горький призвал в литературу «людей бывалых». Автор «Капитана Врунгеля» Андрей Некрасов был именно из таких.

Детство в Москве в семье врача. Взросление в годы большой русской Смуты. Трудовую деятельность начал чернорабочим, потом недолго работал монтером на Московской трамвайной станции. В 19 лет сбежал за романтикой в Мурманск, где завербовался матросом на рыболовецкое судно.

С Русского Севера судьба занесла его на Дальний Восток, где он чем только не занимался. Как писал сам Некрасов: «Я ловил треску в Баренцевом море. Мыл золото на Амуре, бурил нефть на Сахалине, выстаивал трудные вахты у раскаленных топок судовой кочегарки, бил моржей в Беринговом проливе, добывал китов в Тихом океане…».

В 23 года по совету старших товарищей поступил во Владивостокский морской техникум, который через три года, в 1933-м закончил.

Когда пишешь про любимые книги детства, любой рассказ почему-то периодически становится личным. Так и здесь — этот самый техникум спрогрессирует до вуза и станет называться ДВВИМУ — Дальневосточным высшим инженерным морским училищем. Проще говоря, высшей мореходкой, на судоводительский факультет которой примерно через полвека поступлю я, улетев из родной Средней Азии за романтикой на край страны, во Владивосток, к океану. Вот вам фото времен моей учебы в ДВВИМУ или «бурсе», как ее все называли.

Но это я, а Некрасов в тридцатые еще немного походит в море, а потом из-за болезни (начала «сохнуть» нога) осядет на берегу на должности заместителя начальника морского управления треста со звучным названием «Дальморзверпром». А потом вообще оформит инвалидность и решит стать писателем — благо печатался с 1928 года — и уедет на родину, в Москву.

На инвалидную пенсию не проживешь, поэтому в Москве Некрасов активно занимается литературной поденщиной. Публикуется в основном в детских журналах, в «Мурзилке», в «Пионере». В 1935 году издает книгу рассказов и очерков «Морские сапоги».

Бывший моряк не брезговал и научно-популярной литературой для юношества, и в 1936 году в серии «Библиотека юного колхозника» издали его книжку «Электрическое солнце».

Может быть, Андрей Некрасов так и остался бы никому не известным писателем «третьей лиги», литературным поденщиком, подрабатывавшим написанием очерков в журналах. Но в том же 1936-м появился хороший заказ, и друзья из «Пионера» позвали его в писательскую «бригаду. Вчетвером — Андрей Некрасов и три Бориса: Житков, Ивантер и Шатилов — они писали для советских пионеров идеологически-правоверное житие под названием «Повесть о товарище Кирове». Ну а вечерами, как это водится в бригадах, периодически отмечали за рюмкой окончание плодотворного трудового дня.

На этих посиделках Некрасов, как выражаются флотские, «травил» — рассказывал всяческие байки о морских делах. Травить он любил и умел, поэтому вся писательская бригада периодически билась в корчах, угрожая перевернуть стол с нехитрой закуской. Отсмеявшись и вытерев слезы, Борис Житков однажды и предложил соавтору не зарывать свой талант в байопики.

Напиши, мол, «небольшую повестушку о капитане, который рассказывает о своем кругосветном плавании и «к былям небылиц без счету прибавляет»». А Боб вон издаст. Давай, давай, не тяни! Вон у тебя сколько материала пропадает!

Предложение написать про морские приключения советского барона Мюнхгаузена очеркиста Некрасова озадачило. В юмористическом жанре он отродясь не работал, да и крупную форму никогда сольно не писал.

Для начала решил собрать команду. Капитана он собирался писать с непревзойденного «травильщика», своего начальника в тресте «Дальморзверпром», легендарного дальневосточного капитана Андрея Вронского. Тем более, что всего одну букву поменять — и будет у персонажа говорящая фамилия, «капитан Вранский».

Потом подумал, и забраковал идею — слишком уж все на поверхности. Все сразу поймут намек, а Вронский обидится — уважаемого человека брехуном вывели. Надо что-то другое… Барон Мюнхгаузен… Барон… Барон Врангель. Не тот, который белогвардеец, а моряк, в честь которого остров Врангеля. Стоп. Почему Врангель? Врунгель! Капитан Врунгель!

Старшего помощника Лома автор срисовал с давнего друга Вронского, еще более легендарного капитана Ивана Мана, про того даже в Википедии написано. Книжка-то будет про путешествие на двухместной яхте, а Ман со Вронским вместе учились в питерской мореходке и, по их рассказам, всерьез собирались отремонтировать какую-то брошенную на «Ваське» яхту и уйти на ней в кругосветное путешествие.

Вопрос с именем решился простым переводом фамилии на французский язык. Ман по национальности немец. Его фамилия с немецкого переводится как «мужчина». А по-французски мужчина будет l’homme. Читается как Лом. Вот и помошник у Врунгеля будет Лом — здоровенный, прямой и несгибаемый.

Что же до третьего члена команды «Беды», то Некрасов объяснял про него так: «Прототипом третьего участника плавания матроса Фукса стал… матрос Фукс, участник перегона первой советской китобойной флотилии из Ленинграда во Владивосток».

Примерно через полгода книга была готова и Некрасов понес сказку в «Пионер». Ивантер был в восторге, но сразу сказал: «Нужен художник. Хороший. Хорошо бы Ротова, но он перегружен, к нему не пробиться».

— Я попробую, — сказал Некрасов.

Константина Ротова он поймал в буфете издательства «Правда», подсел к нему без разрешения, и, преодолев вялое сопротивление мэтра, упросил хотя бы послушать — о чем книга. Травить, как я уже говорил, он умел мастерски, поэтому Ротов сначала хмурился, потом улыбался, потом смеялся, а потом сказал: «Ладно. Убедили. Умеете. У меня уже руки чешутся это нарисовать».

Руки постарались на славу.

Именно иллюстрации Ротова стали третьей скрепой, соединившей джинна Гасана Абдурахмана и капитана Христофора Бонифатьевича. Именно Константин Ротов создал канонические образы и Хоттабыча, и Врунгеля.

Более того — ротовские иллюстрации к Врунгелю оказались настолько хороши (я их вообще считаю вершиной творчества художника), что Ивантер принял решение публиковать повесть в режиме «почти что комикса» — две трети страницы журнала занимал рисунок Ротова, оставшуюся треть — текст Некрасова. Вот так примерно:

Текст, конечно, пришлось сильно сократить, но оно того стоило. К тому же процессе сокращения автор периодически подгонял рассказ под рисунки, дописав, например, про сбитых чаек вот под этой иллюстрацией.

Книга произвела фурор — она выходила в «Пионере» весь 1937 год, за исключением 10 номера. Там предполагалась глава про приключения в Японии, но отношения с самураями в 1937 году были более чем проблемными, поэтому текст сняла цензура.

Впрочем, когда через два года «Приключения капитана Врунгеля» вышли отдельным изданием, главу про Японию вернули. Да и вообще много чего добавили. Автору снова пришлось изрядно потрудится, обратно возвращая книгу из «полукомиксовского» формата в книжный. Вот таким был форзац первого издания.

Как я уже сказал, приключения капитана Врунгеля пользовалась большим успехом, и книгу наверняка ожидало самое прекрасное будущее, но…

Но завтра была война.