Сталин в пробирке

Он разогнал советскую генетику так, что ей восхищались во всем мире. Но Сталина впечатлить Соломон Левит не смог – и был расстрелян в 38-м.

«Ученый блестящего ума», – говорил о Соломоне Левите его коллега, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Герман Мёллер. В 1930-е он работал в СССР и признавал, что советская генетика несопоставимо опережает европейскую и американскую. Соломон Левит был одним из тех, кто помог достичь советской науке таких высот, а Московский медико-биологический институт под его руководством стал для своего времени едва ли не лучшим в мире исследовательским центром в области генетики.

Однако в юности Соломон Григорьевич – Шлиом Гиршевич – Левит мечтал стать не врачом и тем более не ученым-исследователем, а юристом. Он родился в 1894 году в Вилкомире – ныне это литовский город Укмерге. Семья Левитов была очень бедной, и мальчику, как и троим его старшим братьям, с детства приходилось подрабатывать. Поэтому он и задумался о солидной, а главное, денежной профессии адвоката. Окончив в 1915-м гимназию в Вильно, он уехал в тогдашнюю столицу Российской империи и успешно поступил на юридический факультет Петроградского университета.

Уже на первом курсе Соломон обнаружил, что юриспруденция не вызывает у него ничего, кроме скуки. А вот медицина, с основами которой он познакомился в университете, очень его увлекла. В результате несостоявшийся адвокат решил сменить карьеру и перевелся в Императорский московский университет на медицинский факультет. Правда, диплом он получал уже в МГУ – после Октябрьской революции университет изменил и структуру, и название. Да и в целом студенческие годы Левита оказались непростыми: он успел вступить добровольцем в Красную армию, где служил фельдшером, а потом – в партию большевиков. На фронте он заболел тифом и чудом выжил, а после выздоровления был демобилизован по состоянию здоровья и вернулся в Москву доучиваться.

Еще студентом Левит обратил на себя внимание профессоров как талантливый исследователь, и в 1921 году его рекомендовали для стажировки в Германии. Вернувшись через год, он начал работать в МГУ на кафедре госпитальной медицины. Тогда же познакомился с выдающимся ученым Александром Серебровским – он руководил направлением генетики, а позднее, когда в МГУ появилась кафедра генетики, стал ее заведующим.

Сначала Левит относился к генетике скептически: в Германии он учился у сторонников ламаркизма – в основе этого течения лежала идея о наследственной передаче приобретенных признаков. Именно с позиций ламаркизма, так близких Сталину, в конце 1930-х будут громить советскую генетику. Сам Ламарк иллюстрировал теорию на примере жирафов: дескать, жирафам приходилось тянуться за листьями, их шеи постепенно удлинялись, а потомство наследовало полезные признаки. Это учение опроверг немецкий зоолог Вейсман: он поколение за поколением отрубал мышам хвосты, однако потомство все равно рождалось с длинными хвостами. Вейсман настаивал, что наследственная информация заложена в половых клетках, а механические изменения других частей организма никак на нее не влияют.

Серебровский, ярый противник ламаркизма, смог переубедить Левита, и тот отказался от устаревшей концепции, зато вслед за своим старшим коллегой впал в другую крайность. В то время во всем мире процветала, считаясь передовой наукой, евгеника. После открытий в области генетики идея искусственного улучшения человеческого генофонда многим казалась соблазнительной. В Советской России тоже думали над ее воплощением – так, в 1920 году биолог Николай Кольцов основал в Москве Русское евгеническое общество.

Серебровский входил в это бюро и был одним из самых его пламенных участников. Он предлагал отделить любовь от деторождения, чтобы женщин искусственно осеменяли рекомендованной спермой выдающихся личностей. Он смог повлиять на Левита, а через него – на уже упомянутого Германа Мёллера: в 1935-м тот написал книгу с предложением замораживать сперму выдающихся людей, таких как Ленин или Маркс, и использовать ее в будущем для искусственного оплодотворения.

Впрочем, и Левит, и Мёллер впоследствии отказались от пристрастий к евгенике, когда ее идеи начали воплощать на практике в нацистской Германии. По этой же причине в 1929 году, еще до прихода Гитлера к власти, Кольцов распустил Русское евгеническое общество. Он писал, что его испугали первые ростки расизма в Германии, происходящие в том числе из евгеники, и что он не хотел подпитывать эту почву.

Тем не менее сотрудничество с Серебровским не прошло для Левита даром. Отказавшись от идеи искусственного размножения гениев и людей, пышущих здоровьем, Левит вынес из нее интерес к проблеме наследственных заболеваний. Работая в Московском медико-биологическом институте, он начал изучать патологии с точки зрения генетики.

В 1930-м Левита поставили во главе всего института, но сразу после этого он уехал в США на стажировку, где лично познакомился с будущим нобелевским лауреатом Германом Мёллером. Левит год проработал в его лаборатории, а по возвращении еще шире развернул свои исследования наследственных заболеваний. Для этого он взял за основу близнецовый метод. Его применяли и другие ученые, но Левит довел его до невиданных масштабов.

В программе на ее пике участвовало 1700 пар близнецов. За детьми, нуждавшимися в лечении, наблюдали врачи. Был создан отдельный детский сад при институте, а пять пар близнецов по рекомендации Левита приняли в Московскую консерваторию. В результате этого исследования удалось глубже понять влияние наследственности и среды на развитие ребенка. Кроме того, коллеги Левита одними из первых начали применять математическую статистику в близнецовых исследованиях – стандартный на сегодняшний день метод тогда казался новшеством.

Одним из сотрудников Левита был Владимир Эфроимсон, который совершил важные открытия, связанные с процессами мутаций в человеческом организме. Однако опубликовать эти данные он не успел. Эфроимсона арестовали по доносу и отправили в лагеря, несмотря на заступничество Левита и Мёллера. В итоге лавры и мировое признание ушли британской науке: те же самые результаты на несколько лет позже – независимо от Эфроимсона – получил шотландский генетик Джон Холдейн.

«Приведенные примеры представляют лишь малую часть того, что делалось в этом уникальном научном учреждении, равного которому в мире не было еще несколько десятилетий. <…> Те научные задачи, над которыми начали всерьез работать в Советской России, даже не были поставлены в мире, а коллектив Левита уже глубоко продвигался вперед в их решении. Левит шел на полвека впереди мировой науки, и в этих словах нет и капли преувеличения», – пишет в своей книге «Сталин и мошенники в науке» американский биофизик и историк науки Валерий Сойфер.

Перенимать опыт советских ученых приезжали исследователи из разных стран – все оставляли исключительно восторженные отзывы. Советская генетика задавала тон во всем мире, институт процветал. В 1935 году его переименовали из медико-биологического в медико-генетический, присвоив имя Максима Горького. Казалось, впереди светлое будущее – никто и представить не мог, что всего через два года институт будет закрыт, а многие его сотрудники отправятся в лагеря или под расстрел.

Как раз в то время стремительно усиливались позиции Трофима Лысенко. Он продвигал близкие Сталину ламаркистские идеи о роли среды в формировании наследственности. Началась полемика между сторонниками Лысенко и приверженцами научной генетики, быстро переросшая в травлю последних. Их работы объявили фашистскими, апеллируя к евгенической расовой политике гитлеровцев.

Разумеется, советские генетики не имели к ней никакого отношения, в том числе Соломон Левит. Еще за несколько лет до начала этой травли он написал разгромную статью, осуждающую нацистские подходы к биологии. Однако о ней никто не вспомнил, зато ему припомнили и письма в защиту репрессированных коллег и друзей, и поездку в Германию, и стажировку в США. В 1936 году Левита исключили из партии.

За Левита попытался вступиться нарком здравоохранения Григорий Каминский, высоко ценивший ученого. Однако это заступничество сыграло против обоих. Каминский уже тогда считался неблагонадежным, и его благосклонность только пошатнула позиции Левита. А у недоброжелателей Каминского, в свою очередь, появился новый повод для обвинений – в защите врага советской науки. Вскоре уже самого Каминского исключили из партии, в июне 1937-го арестовали, а в феврале 1938 года расстреляли. Левит пережил его всего на три с половиной месяца. Его расстреляли 29 мая 1938 года по обвинению в терроризме и шпионаже в пользу нацистской Германии.

В том же 1938-м закрыли и институт, которым руководил Левит. Осталась лишь скромная лаборатория, прикрепленная к другому научному учреждению, но через два года и она перестала существовать. Работы ученых о роли генетических изменений в возникновении заболеваний, опередившие мировую науку на полвека, оказались надолго забытыми. Советская медицинская генетика попала под запрет почти на 30 лет. Только в 1960-е началось ее восстановление – но оказаться в авангарде после тотального разгрома она уже не смогла. Многие передовые идеи, которые фигурировали в работах советских ученых 1930-х, теперь приходили с Запада, развитые или открытые заново американскими и европейскими коллегами.