Юрий Беляев: «Я был более «таганским», чем самые известные артисты Юрия Любимова»

Юрий Беляев – из плеяды актеров, ставших знаменитыми в СССР и востребованных до сих пор. Он артист универсальный: играл и белых офицеров, и простых мужиков, и священников, и героев-любовников. Да как играл! Его героев можно увидеть в кино один раз и запомнить на всю жизнь. Кто не верит, пересмотрите картины «Порох», «Единожды солгав», «Слуга», «Дело Сухово-Кобылина», «Графиня Монсоро», «Львиная доля»…

Популярнейший мастер, 33 года отдавший театру на Таганке, он в театральных и кинематографических кругах пользуется репутацией «непростого» человека, крайне редко соглашается на интервью, в суждениях часто резок, а на неизбежный вопрос о личной жизни отвечает односложно: «Моя личная жизнь никого не касается». Но, тем не менее, наша встреча и откровенный разговор состоялись.

Предлагаю интервью с Юрием Беляевым 2008 года.

ДРУЖИЛ С ВОРАМИ И НЕНАВИДЕЛ УЧИТЬСЯ

— Юрий Викторович, поймал себя на мысли, что как артист вы всегда на виду, а о Беляеве-человеке неизвестно почти ничего. Родились в Омской области, в подмосковном Ступино прошло ваше детство. В памяти остались яркие моменты той поры?

— Насколько помню, у меня из детских развлечений самыми любимыми были книжки и кино. Причем, книжки я читал с фонариком под одеялом, когда родители засыпали, потому что днем не хватало времени.

— Какие книги занимались вашим воспитанием?

— Сперва в основном приключенческая литература — Джек Лондон, Майн Рид, позже — Есенин… А лет в 14 я прочел абсолютно случайно оказавшиеся в доме «Житие протопопа Аввакума» и «Город Солнца» Кампанеллы. Эти две книжки, пожалуй, оказали самое большое влияние на формировании моих, если хотите, максималистских ориентиров.

Я рос как любой обычный ребенок, предоставленный самому себе. Начиная с 5-6 класса начались сложности со школой. Учиться я «полюбил» настолько, что вместо 10 лет проучился 12.

— Чем же вы занимались?

— Лоботрясничал, как и все, шлялся во дворе. Дрался с ФЗУшниками, район на район. На катке – коньками или стальными иглами тридцатисантиметровыми, которыми протыкалось туловище насквозь. И все было нормально до тех пор, пока я сам не попал под кастет.

— Была серьезная травма?

— На сломанный нос мой посмотрите… Получил сильнейшее сотрясение, ну и «потоптали» прилично. Влез туда, куда не надо было влезать, и получил…

— Вас двор «воспитывал»?

— Двор в мои времена имел колоссальное значение. Это сейчас он исчез как институт воспитания человека, а тогда это была очень мощная среда, весьма агрессивная к индивидуумам. И в тоже время весьма разнообразный и богатый событиями мир. Там жили инвалиды войны, вернувшиеся по амнистии уголовники, разные странные люди без определенного рода занятий, иногда почти юродивые, но яркие и авторитетные, имеющие необычайное влияние. Многих из них я запомнил на всю жизнь.

РОДИТЕЛИ ИСПУГАЛИСЬ ЗА МОЮ ОРИЕНТАЦИЮ

— Могли повторить судьбу некоторых из перечисленных криминальных персонажей?

— Вполне. Я не был вором, не грабил квартиры, но я дружил со многими, кто этим занимался. Случай спас, я считаю. Потому что я был способен на поступки и при этом никогда не думал о последствиях. Плюс бурный отроческий темперамент, остро требующий выхода. Поэтому сначала появилась станция юных техников, кружок авиа моделирования. Затем — балетный коллектив…

— Невероятно! Вы занимались балетом?!

— Да! Случайно товарищ потащил. И в этом не ищите чего-то сознательного, я себя воспринимаю абсолютно как щепку в весеннем ручейке. И это бессознательное болтание на поверхности меня преследует до сих пор.

Это был самодеятельный народный балетный театр при ступинском дворце культуры. Им руководил некто Байдовлет Байдовлетович Байдовлетов. Хорошо помню изнуряющие занятия «у станка» и что первый раз вышел на сцену в балете под названием «Шурале». Мне все это очень нравилось.

— Что помешало сделать карьеру?

— Возмутились мои родители. Мальчик в белых колготах на сцене – это, извините меня, было равносильно не просто перемене ориентации, это было нарушение всех норм поведения в том кругу, в котором я родился и жил. Был скандал и меня «изъяли» из этих занятий.

— А кем хотели видеть вас родители?

— Электриком. Они оба работали на ТЭЦ, поэтому московский энергетический институт был пределом их мечтаний. С танцами было покончено. А потом я попал на репетицию в молодежный театр, который возглавляла Ольга Александровна Ливанова, и «заболел» театром.

— Это правда, что перед поступлением в театральный вы работали дворником, кололи лед на Арбате?

— Колол лед я уже, учась в Щукинском училище. А до этого… Как второгодник, я закончил школу в тот год, когда должен был уже идти в армию. Поэтому года или двух, как у всех, для поступления в вуз у меня в запасе не было. Но даже не в этом была главная причина моего провала — ведь я поступил только с четвертой попытки.

— А в чем?

— Знаете, ведь театр – это зараза, чума. Излечивается тяжело. А я к тому времени настолько сильно был инфицирован этой «бациллой», что, видимо, со стороны представлял весьма неприятное зрелище. Помню, после прослушивания я зашел в мужской туалет и с силой разжимал себе пальцы на руках — они были сведены судорогой, были буквально сине-зеленые из-за колоссального волнения и гипер зажатости. И это несмотря на то, что к тому моменту я уже несколько лет занимался в студии и сыграл несколько главных ролей. Потом через три года службы в армии я опять поступал, и опять проваливался. Что меня заставляло это делать из года в год, я не знаю.

«ТАГАНКУ» ВЗЯЛ ИЗМОРОМ

— Мечтали «о доблести, о подвигах, о славе»?

— Когда я стал студентом, вот это ощущение запоздалого результата мне радости не принесло. Потом в течение четырех лет я пытался уйти из института. Все оказалось не так интересно. И вполне рутинно.

— Вы же были очарованы профессией…

— Ой-ой-ой! Был очарован, скорее, иллюзиями, возможностями. Но не самой профессией. Какой-то период влюбленности, конечно, был… А потом появилась «Таганка» и любовь к ней. Иногда мне кажется, что я тогда был более «таганским», чем уже известные артисты Любимова. А если кто-нибудь посмел бы при мне сказать что-то против театра или его режиссера, я думаю, ему не поздоровилось бы.

— А сейчас?

— Сейчас все по-другому.

— Кстати, как вы оказались в одном из самых знаменитых театров того времени?

— Я взял его измором. Показывался несколько раз, но Любимову было не до меня – Таганку тогда чуть не закрыли. Вообще-то я должен был получить распределение в областной театр имени Островского — он был единственный, сразу предложивший мне целый пакет ролей. Совершенно случайно буквально в момент подписания моего распределения позвонили из театра на Таганке и сказали, что принимают двух человек с нашего курса – Катю Граббе и меня. Так я оказался в театре… Стечение обстоятельств.

— Если не ошибаюсь, первая ваша картина — приключенческая лента Вадима Дербенева «По следу властелина», 1979 год. Как вы туда попали, ведь Юрий Петрович Любимов не жаловал снимающихся актеров?

— Ошибочное мнение. Любимов был противником того, что нарушается производственный процесс выпуска спектаклей. Это разные вещи. Кстати, когда я пришел в кабинет Любимова, и сказал, что мне предложили главную роль, мол, отпустите меня в экспедицию, он произнес текст невероятный. «Юрий, раз вы меня просите, значит, это вам нужно. Но вы же заняты в репетициях!» Говорю: «Я вернусь, зная текст, и буду готов играть». «Хорошо. Поезжайте». Мне было 32 года.

— Кино вас захватило?

— Тогда кинематограф мне очень помог, потому что в театре я играл в основном то, что называется «производственной необходимостью». Срочные замены, вводы. В спектаклях «Десять дней, которые потрясли мир» или «Что делать» у меня были отдельные реплики. А иногда и реплик не было. За все мои 33 сезона в театре в расчете на артиста Беляева не было задумано и поставлено ни одного спектакля.

— Вы не вписывались, потому что не были «актером Любимова»?

— Не ко мне вопрос. Да, мне не сильно повезло с ролями в Театре на Таганке, но мне сильно повезло с Таганкой. Это школа еще будь здоров, какая. Трудно мне даже представить себе, во что я мог бы превратиться, если бы оказался в другом театре.

А вот с кино у меня были совершенно другие отношения. Ну представьте себе, я выхожу в спектакле «Обмен» по повести Трифонова, произношу шесть фраз и 15 минут стою «пеньком» на сцене. Фантастический Трифонов! Замечательный спектакль! Но шесть фраз и «пенек»… После этого я прихожу на съемочную площадку, и все вертится вокруг меня. Я — главный. Крупный план, умение работать с партнером, с камерой, умение раскрыться, когда все мешает и так далее. Это все расширяло мои исполнительские возможности. Я относился к кино, прежде всего, как к фазе профессионального оснащения. Ну и конечно, деньги. А слава? Снявшись в первой главной роли, я ходил по улицам и ждал, когда же меня начнут узнавать. Но… это появилось только сейчас — в последние два-три года.

— Не может быть!

— Может. После «Графини де Монсоро» был период, когда люди оглядывались, и я понимал, что оглядываются на артиста. Но у меня никогда не было своего зрителя, и никогда не было обратной связи со зрителем.

— На интернетовских форумах поклонницы вас возносят до небес: «брутальный мужчина», «смотрю и плачу», «умираю, как хорош»…

— Я — не интернетовский житель. И ни одну «пищащую и умершую» девушку по поводу артиста Беляева я не встречал. И вообще — зачем мне это? Мне это что?

— Как результат работы.

— Мне не нужен такой результат. Тут неподалеку есть «моя» церквушка. Однажды я приехал из Питера ранним поездом и шел от метро к дому. Проходя мимо этой церкви, я смотрю на крест, читаю молитву и боковым зрением вижу – прямо ко мне идет мужчина. Лет 45, вполне благообразной внешности. Молча протягивает руку, я ее жму, и мы расходимся в разные стороны. Вдруг он говорит: «Не подумайте, что я вас не узнал. Вы – Беляев. Я просто хотел вас поблагодарить».

В другой раз на съемках у Олега Фомина в Белых Столбах я ужинал в ресторане, где кроме меня, сидел всего один человек. Он тоже подошел, протянул руку: «Спасибо вам за мой любимый фильм «Единожды солгав». Таких историй у меня всего пять-шесть, я все их помню с благодарностью. Но я не ухаживаю за этой частью профессии. Мне важнее мой контакт с одним единственным человеком — с режиссером.

ПРЕВРАТИЛСЯ В «ЧЕЛОВЕКА ИЗ ЯЩИКА»

— Вы для режиссеров тяжелый актер?

— А вы спросите тех режиссеров, которые со мной работали, они вам скажут.

Между прочим, я сам несколько лет назад испытал жгучее желание поучиться режиссуре. Мне это образование очень нужно.

— Хотите сами снимать кино?

— Нет. Причина – слишком огромное количество в этой профессии людей необразованных, неодаренных и случайных. А меня больше интересует осознанное участие в процессе, нежели актерское ожидание следующего предложения.

— Разве актер Беляев не нарасхват?

— Нет! Назовите последний фильм, который вы видели с артистом Беляевым.

— «Побег» Егора Кончаловского два года крутят по всем каналам. «Тарас Бульба» Владимира Бортко…

— В «Побеге» у меня маленький эпизодик. Три съемочных дня – о чем вы говорите?! И «Тарас Бульба» — не моя картина. Я там семьдесят шестой гриб в восемнадцатом составе. Назовите, где я играю хотя бы какую-то роль в кино.

— Пожалуйста! «Учитель в законе». Главная роль.

— Это была честная хорошая работа, за которую я благодарен режиссеру Саше Мохову и продюсерам. С ними было интересно иметь дело. Говорят, рейтинг был хороший. Но поймите, это другая технология, цифровое производство. Я незаметно для всех и нежеланно для себя превратился в человека, работающего «в ящике». А в кино я последний раз снимался 8 лет назад — в картине Саши Муратова «Львиная доля». С Чулпан Хаматовой, Димой Марьяновым, Колей Караченцовым, Димой Певцовым… Можно ли после этого называть меня востребованным артистом и вообще киноартистом? Конечно, нет.

— Как сами думаете: почему не предлагают ничего серьезного?

— Да никак не думаю.

— Что за история, связанная с Питером Гринуэем? Говорят, знаменитый англичанин звал сниматься в своей новой картине, а вы отказались…

— Отказался. Мы встречались несколько раз, и он мне очень понравился, значительно больше чем его фильмы. Он мне показался интересным человеком, со своей тайной, хорошей провокационностью, способностью увлекаться. Он не давал читать сценарий. Это было его обязательным условием. Когда же я случайно узнал, что мне надо будет играть шахматного мафиози, насилующего племянницу Сталина, я понял, что я этого делать не буду.

— ?!

— Только это не надо воспринимать как какое-то геройство. Я знаю несколько человек, отказавшихся работать с ним. Да тот же Саша Балуев – он вообще отказывается работать в Голливуде. Потому что то, что часто предлагается русским артистам, — играть стыдно.

— Можно сказать, что у вас есть свои правила, которые вы не нарушаете?

— У меня нет жестких правил. Желательная последовательность есть, но я готов к маневру. Правда, есть некоторые позиции, из-за которых я категорически могу отказаться сразу.

— Например, какие?

— В последнее время я стараюсь не играть больных неизлечимыми болезнями, людей умирающих и персонажей с явно отрицательным содержанием.

— Критики пишут, что Беляеву свойственен «жесткий рисунок роли». Вы согласны?

— Не я это придумал. Мне навязано амплуа.

АКТЕР – ПРОФЕССИЯ «БАБСКАЯ»!

— В Театре на Таганке выросло целое поколение кинозвезд…

— Отношу ли я себя к «звездам»? Конечно, нет. Я ни по каким параметрам не соответствую этому статусу. У меня нет в характере некоторых качеств для этого. Например, успешности. У меня спящее самолюбие. Я чаще жду, а не действую. Я не участвую в формировании среды, в которой живу и работаю…

Я, к сожалению, — артист, а это в лучшем случае исполнитель, а в худшем — вообще не понятно что. Да еще и профессия такая несамостоятельная. К тому же – женская, я бы даже сказал «бабская».

— Вы весьма критично относитесь к своей профессии.

— Потому что она представляет для меня определенную опасность. Было время, когда каждый день звонили с предложениями работы. Я за год прочитывал более 300 сценариев и выбирал один. Теперь ситуация сильно поменялась. Пришел возраст, для которого не пишут. В кино снимают тридцатилетних, сорокалетних. Так что я не «звезда» – точно.

Кроме того, «звезды» в моем понимании – это обязательно активная общественная деятельность, благотворительные фонды… Я же ничего не делаю, кроме того, что выучиваю текст и хожу, куда скажут.

— Какие ваши картины вам больше всего дороги? Есть собственный «золотой» фонд?

— Сразу слова «золотой» и «дороги» меняю на понятие «работы, которые могут представлять меня как исполнителя». Это, конечно, «Единожды солгав», «Слуга», «Порох», «Графиня Монсоро», «Семейные тайны», «Львиная доля».

«СТАНОВЛЮСЬ СУЕВЕРНЫМ»

— Вы как-то обмолвились, что вы актер, потому что больше ничего другого делать не умеете. Неужели, правда?

— Абсолютная.

— Вы же работали руками.

— Дворник – это не профессия. Хотя я был хороший дворник. Вставал в пять утра, делал все быстро, качественно. Сейчас дворники понятия не имеют, что такое поправка на ветер, наклон дороги, как рассчитать длину ручки у лопаты, какой нужен противовес, как размачивать метлы, чтобы они не стирались… Там ведь есть свои хитрости.

— Вы говорите сейчас как профессионал. Можно диссертацию писать…

— (Смеется.) Не та область.

— Вы о семье никогда не говорите ни слова. Это ваша принципиальная позиция?

— Это моя личная жизнь. Она никого не касается. Могу сказать, что у меня было три попытки создания семьи, и трое детей от двух браков.

— Я — почему спрашиваю. Понятно, что известный актер, красавец мужчина, значит, бурная личная жизнь. У вас же наверняка так и было.

— Я бы так не сказал. Вы сейчас описали типаж, не сильно родственный мне.

— По крайней мере на фотографии, висящей в фойе «Таганки», вы именно такой — волевое лицо, черная борода, яркая внешность записного донжуана.

— Даже не знаю, откуда они выкопали эту фотографию. Все свои предыдущие портреты из этого фойе я воровал и выбрасывал. Знаете, повесить колумбарную фотографию, а потом, когда придет время, на нее ленточку примастырить, по-моему, скверная традиция, бездумная.

— Но это же ваш дом.

— Театр на Таганке для меня уже давно не дом.

— Вы – заботливый муж, отец?

— Я невыдержанный отец — это один из главных моих грехов. Я даже на исповеди иногда прошу помочь мне быть не таким психованным… Так что сказать про себя «я такой хороший семьянин, я так шикарно делаю пельмени» я не могу.

— Какие еще у вас есть недостатки, о которых вы знаете? Курение, прочие вредные привычки…

— Я уже лет 15 не курю, но курить хочу адски. Катастрофически хочу курить.

— Сила воли?

— Нет, страх. Мне однажды показали, как выглядят мои сосуды, и кое-что рассказали про них. Мне этого хватило.

— Сейчас вы в прекрасной физической форме. Как поддерживаете?

— Хожу в клуб, занимаюсь фитнесом. Немного плавания, немного тренажеров.

— Новые интересные предложения есть?

— Есть. Но все они, как правило, сопряжены с очень большими компромиссами. А таких, чтобы я воскликнул «Ах! Наконец-то!» — у меня нет. Я становлюсь суеверным, и почти каждый день (признаюсь, пока нас никто не слышит) ловлю даже иногда глупые приметы типа номеров машин, показаний часов для того, чтобы загадывать одно и тоже желание…

— И что подсказывают приметы, комбинации цифр?

— Надежду. Профессия актера часто состоит из случайностей и умения ждать.