Поэты молодости нашей

Стихи этих поэтов-шестидесятников я читал ещё школьником в журнале «Юность», который выписывал мой старший брат. Иногда поэты недолюбливают друг друга, мнительны и эгоистичны, о чем сами упоминают в стихах. Вспомним у Дмитрия Кедрина: «У поэтов есть такой обычай – / В круг сойдясь, оплевывать друг друга». Или у Александра Блока: «…Там жили поэты, – и каждый встречал / Другого надменной улыбкой». У него же: «Друг другу мы тайно враждебны, / Завистливы, глухи, чужды…». Про поэта Иосифа Уткина вспоминали, что с ним возможно было разговаривать только о нем и его стихах.

Но так бывает не всегда. Поэтов Константина Симонова и Алексея Суркова связывала фронтовая дружба, все знают стихотворное обращение Симонова к другу: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, / Как шли бесконечные, злые дожди…». Известна дружба поэта Николая Сундеева с Виктором Голковым. Пользуясь случаем, напомню затронувшие меня когда-то строки, написанные Голковым:

Смотрю в лицо моей зиме,

Она – седая совершенно –

Молчит задумчиво во тьме

И улыбается блаженно.

Пришла считать мои грехи,

Копаться в бесполезном хламе,

Трухе, где мертвые стихи

Вповалку с мертвыми делами.

Мне кажется, что поэтов-шестидесятников, упомянутых в начале заметки, тоже связывала многолетняя дружба, чему способствовала общая атмосфера подъема и энтузиазма на фоне хрущевской оттепели. Андрея Вознесенского (12 мая исполнилось 90 лет со дня рождения поэта) всегда читал и слушал с интересом. Думаю, его можно назвать последним футуристом, хотя до сих пор таковым называли Семена Кирсанова. Интересно, что с поэзией «главного футуриста» Велимира Хлебникова я познакомился, услышав, как Вознесенский декламирует отрывок «У колодца расколоться так хотела бы вода» из хлебниковского стихотворения «Гонимый». Хочу предложить свое прочтение полного текста «Гонимого»:

https://www.youtube.com/watch?v=PRANrf78YEU

У Вознесенского для меня была интересна поэма «Оза», приведу отрывок:

Женщина стоит у циклотрона –

стройно,

слушает замагниченно,

свет сквозь неё струится,

красный, как земляничинка,

в кончике ее мизинца

А начало шестой главы этой поэмы: «В час отлива возле чайной я лежал в ночи печальной, / говорил друзьям об Озе и величье бытия, / но внезапно черный ворон примешался к разговорам…» заставляет нас вспомнить «Ворона» Эдгара По. Но ворон Вознесенского, в отличие от зловещей, но туповатой птицы Эдгара По, способен вести полемический диалог: «…Оза, Роза ли, стервоза – как скучны метаморфозы, / в ящик рано или поздно… Жизнь была – а на фига?!» Сильное впечатление произвело когда-то стихотворение «Яблоня», заставившее вспомнить «Метаморфозы» Овидия: «Говорила биолог, молодая и зяблая: – / Это летчик Володя целовал меня в яблонях». Поэму «Треугольная груша» уже не помню, вспоминается только эпиграмма: «Силен Вознесенский Андрюша, он нас повергает в испуг: / На нем треугольная груша и восьмигранный сюртук».

Евтушенко в своем творчестве всегда старался быть злободневным («Наследники Сталина» и др.). Даже в журнале «Крокодил» в 1974 году он разместил стихотворение «Дитя-злодей» про молодого лицемера, комсомольского активиста, тайно преклоняющегося перед Западом: «И он идёт к своей свободе, сей сукин сын, / Сквозь все и всех, сквозь everybody, сквозь everything». И далее: «На нем техасы из Техаса, кольцо из Брно. /Есть у него в Ильинке хаза, а в ней вино…» Евтушенко получил злой и остроумный анонимный ответ, напечатанный в «Комсомольской правде», с концовкой: «Мне очень жаль, Вы оболгали своих друзей. / Я грубоват? Чего ж Вы ждали?.. Дитя-злодей». У Евтушенко есть замечательные стихи, многие из которых стали песнями, прозвучавшими в кинофильмах, например обращение к своей бывшей жене Ахмадулиной: «Со мною вот что происходит: / Совсем не та ко мне приходит, / Мне руки на плечи кладет / И у другой меня крадет». Или «Нас в набитых трамваях болтает, / Нас мотает одна маета, / Нас метро то и дело глотает, / Выпуская из дымного рта». Очень нравилось исполнение песни «Идут белые снеги» Геленой Великановой и особенно «А снег идет, а снег идет» в исполнении Жанны Агузаровой, которую ни с кем не спутать.

Когда я работал в одном из московских НИИ, то иногда мы вечерами в качестве дружинников следили за порядком на улицах, чтобы заработать себе дополнительные выходные дни (так называемые отгулы), особенно это привлекало наших женщин, помню стихотворный слоган: «Хулиган, забейся в щель! Девки вышли на панель». Иногда мы заходили погреться и выпить кофе в находившийся на нашем маршруте Центральный дом литераторов (ЦДЛ), с красными повязками на рукавах нас пропускали. На стене в кафе были шутливые автографы писателей, и в числе прочих: «Я недавно, ев тушенку, вспоминал про Евтушенку».

Первое стихотворение Белла Ахмадулина напечатала в 1955 году, когда ей было 18 лет. Оно начиналось так:

На грядках зеленого огородика,

Где тянется хмель к кривому крыльцу,

Я неожиданно встретила Родину,

С нею столкнувшись лицом к лицу.

Она стояла, обнявшись с вишнею,

В сиянии белых ее цветов, –

Такая красивая и неслышная,

С простою улыбкой, без громких слов.

В 1964 году многие обратили внимание на ее эпизодическую роль журналистки в фильме «Живет такой парень». Романсы на стихи Беллы Ахмадулиной звучат в фильме «Жестокий романс»  – «А напоследок я скажу…» и в фильме «Ирония судьбы» – «По улице моей который год…».  В этом последнем стихотворении, обращенном к друзьям и написанном в возрасте 22 лет, есть удивительные строки: «К предательству таинственная страсть, / Друзья мои, туманит ваши очи». Последний свой роман Василий Аксенов написал о шестидесятниках и назвал его «Таинственная страсть». В этом романе Аксенов дал своим друзьям узнаваемые псевдонимы: Антон Антонович Андреотис (Андрей Андреевич Вознесенский), Ян Тушинский (Евгений Евтушенко), Нэлла Аххо (Белла Ахмадулина). Кстати, одиозный автор романа «Тля» Иван Шевцов в другом своем романе карикатурно изобразил Андрея Вознесенского и Беллу Ахмадулину, назвав их Артуром Воздвиженским и Новеллой Капарулиной. Из всех вспомнившихся поэтов мне интересней всего Белла Ахмадулина, замечательная поэтесса и просто красавица. Еще один фрагмент ее стихотворения, которое мне очень нравится:

Мне скакать, мне в степи озираться,

разорять караваны во мгле.

Незапамятный дух азиатства

до сих пор колобродит во мне.

Мне доступны иные мученья.

Мой шатер одинок, нелюдим.

Надо мною восходят мечети

полумесяцем белым, кривым.

Я смеюсь, и никто мне не пара,

но с заката вчерашнего дня

я люблю узколицего парня

и его дорогого коня.

Вот и всё, пожалуй. Иногда приятно вспомнить молодость.

Иван СЕРБИНОВ

Саннивейл