«Переступи черту». Продолжение 4

01/12/2021  15:26:03

АДВОКАТУРА        

                                           Первое уголовное дело

Первое самостоятельное дело прилетело к Марку по назначению суда, так как родственников у подсудимого не было и договор с адвокатом заключать было некому.  Подзащитный — сельский житель Сергей Коваленко — привлекался к уголовной ответственности за неуплату алиментов (средств на содержание  двоих детей) своей бывшей жене. Закон гласил: три месяца неуплата и – уголовное дело.

Мера наказания по Уголовному Кодексу: один год исправительных работ по месту основной работы с удержанием 20% заработка в доход государства или лишение свободы сроком до одного года.

Проблема была в том, что Коваленко ранее уже отсидел год за то же самое, и теперь, учитывая, что он опять не платил алименты более года, ни о какой иной мере наказания, как тот же год лишения свободы и думать не приходилось. Тем более, что до суда он находился под стражей, освобождение от которой в зале суда являлось случаем чрезвычайно редким, исключительным.

И вот Марк изучает в канцелярии суда тоненькое дело. Всё сходится: исполнительный лист суда о взыскании алиментов есть, заявление бывшей жены о неуплате алиментов есть, сведения обвиняемого о зарплате есть ( он работал строителем по договорам), а вычетов на алименты нет. Значит не платил. Тринадцать месяцев.  На допросах никак не объяснял, что же мешало платить.

Заходит судья, маленький, кругленький, лысый, лет под шестьдесят – некоронованный король поселка и района, отслуживший судьей более двадцати лет. Здоровается, знакомятся.

—  Марк Захарович, значит. Понятно. Сколько тебе лет-то? Двадцать пять?! И что же ты, паренёк тут в такую жару время теряешь? Что тут читать? Мужик уже за неуплату алиментов год отсидел, не исправился, не понял. Была б моя воля, я ему сейчас все три влепил, да закон не позволяет. Но свой очередной год тюрьмы он получит. Так что, иди-ка ты лучше, сынок, на озеро. Покупайся, полови рыбку, защищать тут не кого,  да и не за чем. А свои три слова на суде скажешь экспромтом.

Разумеется, оптимизма это не прибавило. С одной стороны, документы в деле подтвеждают правоту судьи.  А с другой – ведь это ПЕРВОЕ ДЕЛО !  Смириться?  Проиграть ПЕРВОЕ дело? Одна за одной вспоминались поговорки: « Плохое начало – и дело стало», «Каково начало, таков и конец». Мозги кипели, всё внутри сопротивлялось заранее признать поражение.

И вдруг мысль: « До суда еще три дня. Рвану в село. Поговорю с людьми. Узнаю, что за человек —  первый в моей жизни подзащитный».

На следующий день с утра сел на автобус и через час сошел в селе, раскинувшемся на берегу небольшой речки. Нашел дом Коваленко. Небольшая, южно-русская беленькая хатка. Во дворе соседнего дома соседка развешивает белье сушиться. Подошел, поздоровался, попросил водички.

Приветливая женщина вынесла воды, и Марк, поблагодарив, будто-бы невзначай завёл разговор о Коваленко.

—  А вы знаете, что соседа вашего посадили?

—   Да. Закрыли. А за что не знаю.

—   Я знаю. За неуплату алиментов .

—  Что-о?  Так он же как вышел после первого срока, так дети с ним и жили. Мать их, что в соседнем селе живет, нашла работу в городе. Поэтому они пять дней с Сергеем, а на выходные — и то не на каждые — к матери ездили. И в школу нашу ходили. Серёга их и кормил, и одевал. А жена – вот бесстыжая баба. Та еще вертихвостка! Какие ей алименты? Сама должна ему алименты платить. А он мужик правильный. По строительству. И нам, соседям, не отказывал: кому забор поправит, кому сарай подремонтирует. А как дети его любят, придет домой, они от него ни на шаг.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот это сюрприз! — ликование вспыхнуло в душе светом тысячи люстр — Ну, держись, товарищ прокурор!».

И завертелось. Воодушевление после неожиданного открытия подсказывало, что надо делать.

Марк опрашивает еще двух соседей. Просит всех троих пройти с ним в ближайший орган власти — сельский совет и берёт у них объяснительные, похожие одна на другую, как две капли воды. Показав удостоверение адвоката,  просит секретаря Сельсовета заверить подписи сельчан, что приравнивалось к нотариальному удостоверению.  Договаривается с соседями прибыть через два дня в районный суд, пообещав оплатить проезд: « Не приедете – на вашей совести будет: посадят невиновного, который, по вашим же словам, никому в помощи не отказывал.»

Более того, составляет адвокатский запрос и тут же секретарь сельсовета пишет короткую, но положительную характеристику Коваленко с места жительства, а подошедший после обеда председатель сельсовета её подписывает. Пока ждали председателя, сходил в школу и получил справку, что в этом учебном году дети его подзащитного учились в местной сельской школе и проживали с отцом.

На следующий день навещает село, где живет бывшая жена Сергея. Её дома не оказалось, а соседи подтвердили, что весь прошлый год дети появлялись у матери наездами, прибавив далеко не лестные отзывы о её образе жизни. Марк получил и от них несколько письменных объяснений и обещание приехать в суд.

Весь следующий день готовил будущую речь в защиту Сергея Коваленко. В суд приехали пять его свидетелей из обоих сёл. Конвой доставил арестованного. Молчаливого, заросшего, осунувшегося, равнодушного к происходящему, смирившегося заранее с неизбежным приговором. Перед началом заседания успевает спросить его:

—     Почему не сказали, что дети жили с вами?

—     А у меня никто и не спрашивал. Интересовались только, платил ли я алименты? Сказал, нет. Ну и всё.

Начинается процесс. В его начале судья спрашивает:

—  Есть ли у сторон ходатайства до начала судебного следствия? Прокурор?

—    Нет.

—    Адвокат?

— Есть, товарищи судьи. Прошу приобщить к материалам дела объяснения односельчан моего подзащитного, объяснения односельчан потерпевшей ( бывшей жены Коваленко), справку со школы, характеристику моего подзащитного с места его жительства. Также прошу вызвать  свидетелей – авторов объяснений, прибывших в суд и находящихся в этом зале.

В этот момент лица судьи и прокурора превратились в лица персонажей  последней сцены пьесы Гоголя «Ревизор». Ходатайство ошарашило их настолько, что минуты две судья просто молчал.

Опомнившись, он в соответствии с порядком ведения судебного заседания осведомился о мнении прокурора, который сумел только растерянно кивнуть, и удовлетворил оба ходатайства. В его глазах сверкнул интерес.

В ходе судебного следствия, когда Марк допрашивал своих свидетелей и зачитывал добытые документы, шаг за шагом становилось все яснее и яснее, что фактически вина Коваленко в том, что он НЕ поддерживал своих детей материально, совершенно отсуствует. В инкриминируемый ему период как раз только он их и содержал. Его бывшая жена не смогла произнести и слова возражения – так убедительны были улики против неё.

Но формально его подзащитный получался виновным, так как он не обратился в суд с иском об отмене взыскания с него алиментов, поскольку дети жили с ним и содержал их он. А без этого выданный ранее судом исполнительный лист был действительным, а его неисполнение влекло наказание.

Так в этом, на первый взгляд простейшем, первом уголовном деле столкнулись формальная и фактическая стороны происшедшего. И из этого положения надо было как-то выходить.

Последовала короткая речь обвинителя, будто проспавшего все судебное следствие и попросившего назначить тот же год лишения свободы.

Потом — речь защитника, в которой Марк еще раз до мельчайших деталей проанализировал сначала фактические обстоятельства, а затем эмоциональную сторону, подробно остановившись на любви его подзащитного к детям, на любви детей к нему (в это время десятилетняя дочь Сергея громко расплакалась прямо в зале суда), на его положительной характеристике и от односельчан, и от власти.

Обычно приговоры по таким делам судьи успевали написать прямо во время судебного заседания. Им же пришлось прождать добрых два часа, пока судья не огласил приговор. Скорее всего, он консультировался с вышестоящей инстанцией – Николаевским областным судом.

И вот вердикт:

1 год исправительных работ по месту работы с вычетом 20%  заработка. Подсудимого Коваленко из-под стражи в зале суда ОСВОБОДИТЬ!

Это была ПОБЕДА!  Первая ПОБЕДА! Ощущение — НЕВЕРОЯТНОЕ!

Марку всего 25 лет, а он уже способен влиять на судьбы людей, гораздо старше и опытней его, спасая их от тюрьмы! Тюрьмы — пережитка прошлого, сохранившегося еще с рабовладельческих времен? Тюрьмы, которая никого не исправляет, а лишь калечит и душу, и тело.

Как сказали бы сейчас: ЭТО БЫЛО КРУТО!

Огромная государственная правоохранительная машина, нацеленная на ведение любого уголовного дела  исключительно с обвинительным уклоном: оперативники, дознаватели, следователи МВД и прокуратуры, прокуроры, эксперты, специалисты – с одной стороны, и ты, адвокат, один, вооруженный только своими знаниями, энергией и желанием не допустить несправедливости – с другой. И процессуальных прав у тебя: раз-два и обчёлся.  Дон Кихот и ветряные мельницы.  И тем глубже, счастливее и сильнее было ощущение победы.

Конечно, то, чтоМарк интуитивно решил провести собственное расследование, ни уголовно-процессуальным кодексом, ни Законом об адвокатуре не предусматривалось. И в то время, почти никто из адвокатов этим не занимался.

На стадии предварительного следствия или в суде адвокат имел право только ходатайствовать, просить у следователя, прокурора или судьи о вызове дополнительных свидетелей, о назначении экспертиз, о проведении очных ставок. Но только просить. А уж правом следователя, прокурора или судьи было УДОВЛЕТВОРИТЬ это ходатайство или ОТКАЗАТЬ. Но если бы в своем первом уголовном деле Марк не пошел на это нарушение, он никогда бы его не выиграл. ЦЕЛЬ ОПРАВДАЛА СРЕДСТВА.

 

                                     Дело о рыбаках и рыбке.

Как-то ранним утром Марка разбудил звонок председателя областной коллегии адвокатов.

-Марк Захарович, срочно выезжайте в Снигирёвку. Сегодня там слушается уголовное дело по браконьерству – незаконному вылову рыбы. Пятеро подсудимых. Адвокат одного из них заболел.

Что ж, приказ есть приказ. Короткие сборы, автобус и к 9-ти часам Марк уже был в Снигиревском суде.  Попросил у судьи час, чтобы ознакомиться с делом. Оно оказалось небольшим и простым.

Глубокой ночью милиция остановила грузовой автомобиль, в котором находились водитель, четверо мужчин в рыбацких комбинезонах и сапогах, огромная сеть и в кузове две тонны свежей рыбы. Сначала признались все. Следователь, учитывая добровольное признание,  не стал их арестовывать и отпустил, отобрав подписки о невыезде. Статья уголовного кодекса о браконьерстве в крупном размере предусматривала наказание до четырех лет лишения свободы или до одного года исправительных работ по месту работы с вычетом 20% заработка.

Неизвестно, что произошло потом, была ли это работа их адвокатов, но в конце следствия все так же дружно стали отрицать свою вину. Их версия, что рыбу в их машину нагрузили неизвестные рыбаки, не выдерживала никакой критики. И, прочитав дело, Марк понял, что продолжение отрицания вины приведет их всех прямохонько в тюрьму.

А, как уже отмечалось раньше, к тому времени тюрьму Марк просто ненавидел и не считал правильным отправлять туда людей за преступления, которые, во-первых, не тяжкие, а во-вторых, преступления, не направленные против личности: убийства, изнасилования, разбой и т.д.

Коротко переговорил со своим подзащитным. Лет на десять старше Марка он совершенно не мог объяснить, почему изменил показания. Только хлопал глазами и разводил руками.

Начинается процесс. Зачитав анкетные данные подсудимых, судья каждому из них задает вопрос: «Признаете ли вы себя виновным в совершении инкриминируемого преступления?». И получает пять одинаковых ответов: «Нет».   И с каждым  таким ответом его лицо все больше каменеет.

Судебное следствие. Невнятные объяснения подсудимых о «неизвестных рыбаках» после рассказа третьего из них доводят судью до белого каленья. Забыв о нормах уголовного процесса, он набрасывается на рыбаков с такой полуцензурной речью, в которой фраза: «Вы что, меня за идиота держите?» — звучала верхом политкорректности.

—   Вас поймали ночью, с огромной сетью, запрещенной законом, в рыбацких комбинезонах и сапогах, с двумя тоннами рыбы в кузове машины – и вы невиновны??? Да вы – браконьеры, ворюги, пробы на вас негде ставить! Сидеть вам до посинения, сволочи! – заранее предрекая приговор

(грубейшее нарушение Уголовно-процессуального закона), орал судья, лицо которого напоминало переспелый помидор:  вот-вот лопнет.

Последним должен был давать показания подзащитный Марка. И Марк понимает, что «Черный воронок» появится во дворе  еще до вынесения приговора. Поэтому попросил объявить перерыв на 10 минут.

Не обращая внимания на других адвокатов, которые будто не замечают надвигающейся грозы, собирает всех подсудимых вместе, но говорит только  своему:

—    Или вы доверяете мне, или заявляйте ходатайство о моем отводе и предоставлении другого адвоката. Если доверяете, я сейчас снова задам вам вопрос о виновности, и вы ответите утвердительно, рассказав все как было на самом деле. Выбор такой: свобода или тюрьма. Решение за Вами.

Конечно, это было полным попранием адвокатской этики: по закону Марк должен поддерживать и защищать позицию моего подзащитного. Но фраза: «ЦЕЛЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА», — не выходила из его головы.

Титановая уверенность, прозвучавшая в голосе Марка, одновременно с эмоциональным нажимом, сделали своё дело. Мужик согласно кивнул. Остальные молчали.

Продолжается судебное следствие. Марк задаёт своему подзащитному тот же вопрос, что  ему ранее задавал судья:

—  Скажите, вы признаете себя виновным в совершении браконьерства?

—  Признаю.

Полный удивления взгляд судьи уперся в его подзащитного.

—   Расскажите, как было дело.

И рыбак, уже не запинаясь, последовательно и подробно рассказал о том, как сговорились на рыбалку, как рыбачили сетью, как были пойманы милицией по пути домой.

Лицо судьи мягчеет на глазах. Марк начинает поднимать остальных подсудимых, и все они по цепочке тоже признаются и рассказывают, как в действительности было дело.

Окончательно расстаявший судья так и сыплет репликами:

—   Ну и чего вы, мужики, так испугались?  Не человека же зарезали.

Да у меня самого холодильник потом был забит вашей свеженькой рыбкой! Вкусненькой, между прочим. Ха-ха-ха…

На такой ноте и закончилось это дело. Несмотря на требование прокурора , учитывая крупную сумму браконьерства, определить им по три года лишения свободы, судья согласился с просьбой Марка, избрать меру наказания , не связанную с лишением свободы.

И вот приговор: один год исправительных работ по месту работы с вычетом 20% заработка, но с уплатой в доход государства по две с половиной тысячи рублей штрафа за ущерб, причиненный рыбным запасам, что по тем временам равнялось средней зарплате за два года работы. Но не тюрьма же!

Рыбаки, счастливые возможностью тут же вернуться к своим женам и детям, долго жали Марку руки, обещая взять на классную рыбалку только теперь уже в рамках закона. Счастливый, он поехал домой, радуясь, что практически без подготовки, сходу выиграл дело.

Рано радовался.  Продолжение следует.

Через некоторое время Марк получает копию протеста прокуратуры на приговор суда по мотиву мягкости наказания. Это было предсказуемо: в суде прокурор просил 3 года лишения свободы, ожидая, что как всегда суд уменьшит этот срок на один год («на адвоката»), а суд приговорил всех к мере наказания вообще не связанной с лишением свободы. Особого беспокойства Марк не почувствовал.  А зря…

Николаевский областной суд, рассмотрев протест, отменил приговор и вернул дело в милицию на дополнительное расследование по следующим мотивам: пруд, из которого выловлена рыба, находится на территории колхоза. Имелись документы, что десять лет назад колхоз купил и запустил туда некоторое количество рыбы. Какое-то время сторожа охраняли пруд, за что получали зарплату. В этом случае, то, что совершили рыбаки должно квалифицироваться не как браконьерство, а как хищение общественного имущества в крупном размере и наказание по этой статье гораздо больше.

Вот это удар! Ни Марк, ни прокуратура, подавшая протест, этого не ожидали. Получается, все прошляпили. Особенно следователь. Значит плохо расследовал. Недоработал. Возвращение дела на дополнительное расследование – самый большой и неприятный брак в работе следователя. На этом Марк и решил сыграть.

Решивв познакомиться со следователем поближе, он выехал в Снигирёвку. Следователь принял его довольно гостеприимно, и поскольку Марк приехал в обед, они решили пообедать вместе. Оказалось, что оба заканчивали один институт, и спустя короткое время уже перешли на «ты».

—    Представляешь, – говорит Марк, – ты столько провозился с этим делом, душу ему отдал: все изучил, всех допросил. А областной суд одним росчерком пера похоронил твою работу. Хищение навязывает.

—  Какое хищение?! Нету никакого хищения. Много они там в суде понимают… А я все равно докажу, – доедая гигантскую тарелку борща, со злостью отвечает следователь – Я сказал — браконьерство, значит браконьерство! Умники нашлись… Что они эти судейские могут? Бумажки перекладывать?

Порядком утрамбовав эту мысль и обговорив все детали, Марк уехал домой довольным. По крайней мере, слепо выполнять предположение областного суда следователь не собирается. Значит хуже ребятам не будет.

По сравнению с ситуацией, когда Марку пришлось в последнюю минуту  вступать в это дело, теперь у него имелось огромное преимущество: у него было время.  И Марк засел за изучение всех нормативных материалов, всех законов, постановлений Верховного суда Украины и судебной практики, относящихся к браконьерству и рыбной ловле.

Копал, копал и … накопал. Оказалось, что для того, чтобы рыбная ловля была признана незаконной и подпадала под статью уголовного кодекса о браконьерстве, необходимо было, чтобы водоём, из которого выловлена рыба, соответствовал требованиям «Положения об охране рыбных запасов СССР».  А требований  этих – уйма: и обязательные ежегодные мелиоративные мероприятия, и контроль со стороны органов рыбохраны, и осуществление мероприятий по охране и воспроизводству рыбных запасов и т.д.

«Значит, – думает Марк, – прежде всего надо определить, а выполнялись  ли все эти требования «Положения об охране рыбных запасов» на пруду, из которого вытащили 2 тонны рыбки мои рыбачки?  ЧТО ЭТО ЗА ПРУД ? Каково его происхождение?»

На следующий день он посещает Областное управление сельского хозяйства. Предъявляет адвокатское удостверение и просит показать пруд у села «N» Cнегиревского района на карте водоёмов Николаевской области.

Работники управления искали долго – не нашли. Нет такого пруда! Есть огромный овраг, а рядом течет большая река.

Вот так сюрприз!  Первый сюрприз! Берёт об этом документ, заверенный печатью и подписью руководителя.

Следующий вояж в Управление сельского хозяйства Снигиревского района. Результат – тот же. Еще один документ.

И последнее: посещает местную власть — председателя N-ского сельсовета, от которого слышит, что много лет назад во время невиданного разлива реки расположенный рядом овраг был залит водой из этой речки, и таким путем образовался водоём. И, конечно, никаких обязательных ежегодных мелиоративных мероприятий, контроля со стороны органов рыбохраны и осуществления мероприятий по охране и воспроизводству рыбных запасов никогда в этом водоёме не проводилось. Водоём дикий.

Естественно, подробную справку об этом, заверенную надлежащим образом, Марк добавил в свою папку по этому делу. Папку, в которой добытые за три дня документы сложились в настоящую бомбу для следствия, прокуратуры и суда.

Нужно признать, что его новый знакомый – следователь РОВД тоже поработал на славу. Он обложил дело целым ворохом документов и протоколов допросов, доказывающих, что запущенного 10 лет назад колхозом карпа, давно сам же колхоз и выловил (среди выловленной осужденными рыбаками рыбы карпа не наблюдалось); что уже больше пяти лет охрана пруда колхозными сторожами не производилась, зарплата им не выплачивалась. Таким образом, рыбы, принадлежавшей колхозу, там не было, а значит и квалифицировать действия рыбаков как хищение, на что указывал Николаевский областной суд, оснований нет.     И в Снегиревский народный суд на стол уже другого судьи снова легло дело о браконьерстве. И снова пять подсудимых, пять адвокатов и тот же обвинитель встречаются у здания суда. Марк подошёл к своим старшим коллегам,  пытаясь рассказать им о своих находках и о том, что преступления здесь нет. Снисходительные улыбки были ответом. Его даже не захотели слушать.

Тогда он отзывает в сторону своего подзащитного и говорит ему:

— Значит, так. Ситуация меняется. На вопрос судьи, признаёте ли вы себя виновным, надо твёрдо отвечать «Нет».  И в то же время, рассказывая, как всё было, ничего не менять: ловили сетью, поймали две тонны, все как на предыдущем суде.

У мужика – глаза на лоб:

—    Как же так? Прошлый раз вы заставили меня признать вину, а сейчас я должен её отрицать? Меня же закроют!

—   Когда в прошлый раз вы прислушались к моему совету, вы пожалели об этом?

—    Нет.

—   Ну, так поверьте и на этот раз. Спросят, почему не признаёте вину, отвечайте, адвокат объяснит.

Начинается процесс. На вопрос: признаёте ли себя виновным, четверо подсудимых отвечают «Да». Подзащитный Марка – «Нет». Все взгляды устремляются на него.

—   Вы же признавали свою вину в прошлом процессе – удивленно подняв брови, говорит судья.

В ответ – молчание и красноречивый взгляд в сторону Марка. Начинается допрос подсудимых. Все без исключения повторяют то, что говорили на предыдущем суде:: поехали на рыбалку, рыбачили сетью, поймали 2 тонны рыбы.

— Так Вы же все признаёте –  недоумевает на этот раз прокурор —  почему же считаете себя невиновным?

—    Адвокат объяснит.

—   Есть ли у сторон еще вопросы или ходатайства перед окончанием судебного следствия? – спрашивает судья.

—    У меня есть ходатайство, товарищи судьи – поднимается Марк со стула.

—  Прошу приобщить к делу: «Положение об охране рыбных запасов СССР», регулирующее лов рыбы в водоемах страны, Справку Николаевского областного управления сельского хозяйства о том, что на карте водоёмов области пруд, в котором поймали рыбу, не обозначен. Справку Снегиревского управления сельского хозяйства о том же. Подробную Справку сельсовета о случайном происхождении этого пруда и о том, что никакие мероприятия, перечисленные в «Положении об охране рыбных запасов». в этом пруду никогда не проводились. А также ряд выписок из Постановления Пленума Верховного Суда Украины по делам о браконьерстве и ряд решений Верховного Суда по этим делам, подтвеждающим мою позицию.

В зале мертвая тишина. Пока никому ничего не понятно, но в воздухе появилось напряжение. Судья, уже начавший писать приговор, чтоб не тратить время попусту ( такое часто практиковалось), оторвался от своих бумаг, недоуменно посмотрел на Марка, но документы принял.

Перешли к прениям. Прокурор быстро еще раз описал фабулу обвинения и, учитывая, что к моменту суда все подсудимые уже заплатили по две с половиной тысячи рублей штрафа, попросил только по 2 года лишения свободы каждому.

Выступающие адвокаты других подзащитных, соглашаясь с их виновностью, дружно делали упор на признание подсудимыми своей вины, на уплату штрафа и наличие несовершеннолетних детей. Просили не лишать свободы.

Очередь Марка. Вспомнилась интересная вещь.  В Уголовном кодексе есть две части: Общая и Особенная. В Особенной части перечисляются конкретные преступления: кража, убийство, изнасилование и т.д. и меры наказания за их совершение. В Общей части – общие понятия: понятие преступления, понятие наказания и т.д. Так вот, когда Марк пришел на стажировку в милицию, следователи сразу сказали ему: «Общая часть уголовного кодекса – одна вода. Она тебе никогда не пригодится». — и позже такое мнение он слышал не раз. Как же они ошибались!

Например, в Общей части уголовного кодекса указано: чтобы деяние было признано преступлением, оно должно иметь объект преступления – правовые отношения, предусмотренные законами или подзаконными нормативными актами, на которые посягает преступник; объективную сторону преступления – действие или бездействие; субьект преступления – вменяемое лицо, достигшее определенного законом возраста и субъективную сторону преступления – умысел или неосторожность.

Анализ совершенного рыбаками именно с точки зрения наличия всех четырех составных частей и привел Марка к заключению, которое он и озвучил в своей речи.

—   Товарищи судьи! Для того, чтобы действия моего подзащитьного подпадали под признаки преступления, указанного в статье о браконьерстве, нам необходимо установить, имеются ли в его деянии все четыре признака состава преступления, предусмотренного Общей частью уголовного кодекса. Предварительное следствие, прокурор и мы в судебном заседании очень подробно исследовали объективную сторону деяния моего подзащитного: рыбу сетью ловил.  Не вызывает сомнения и наличие субьекта – взрослый вменяемый мужчина, как и субьективной стороны – он действительно имел умысел на вылов рыбы. А вот исследовать наличие ОБЪЕКТА преступления, т.е. предусмотренных законом правоотношений, на которые посягал мой подзащитный – не удосужились ни следователь, ни прокурор.

—   Представленные мной Постановление Пленума Верховного Суда УССР, указания которого ОБЯЗАТЕЛЬНЫ ДЛЯ ВСЕХ СУДОВ УКРАИНЫ, и случаи из судебной практики однозначно устанавливают: браконьерством может считаться только незаконный лов рыбы из водоёмов, подпадающих под действие «Положения об охране рыбных запасов СССР».  Лов рыбы из других водоёмов не влечет ответственности по статье о браконьерстве.  Так говорит Верховный Суд.

Чтобы водоём подпадал под действие «Положения об охране рыбных запасов», необходимо проведение целого ряда обязательных ежегодных мелиоративных мероприятий,  контроль со стороны органов рыбохраны,  осуществление мероприятий по охране и воспроизводству рыбных запасов и много других, перечисленных в этом «Положении».

Из справки Николаевского областного управления сельского хозяйства и Снегиревского районного управления с/х следует, что на карте водоёмов Николаевской области такой пруд вообще не значится.

Из справки сельсовета видно, что пруд образовался случайно после разлива реки. Никаких мероприятий, перечисленных в «Положении об охране рыбных запасов», в этом пруду никогда не проводилось. Ни одной государственной копейки  на это потрачено не было. Дикий пруд, дикая рыба.  Под «Положение об охране рыбных запасов» данный пруд не подпадает, а значит, и содеянное моим подзащитным не может быть квалифицировано как браконьерство.

ПРОШУ:

моего подзащитного в инкриминируемом ему преступлении

ОПРАВДАТЬ !

Тишина в зале стала гробовой.

Во-первых, получается, что не только следователь и прокурор, но и остальные четыре адвоката, признавшие вину своих подзащитных, совершили грубейшую судебную ошибку.

Во-вторых, оправдательных приговоров в Советском Союзе в практике не существовало. И что прикажете делать судье?

На его лице явная растерянность. Он медленно встаёт и вместе с заседателями суд удаляется в совещательную комнату. И снова, как и в первом своём деле, им пришлось долго ждать, а когда судья и народные заседатели, наконец, вышли, и все встали – приговор слушается стоя – судья, неожиданно предложил всем садиться.

Помолчав, он с философским видом произнес:

—   А ведь действительно, во время судебного следствия мы так и не установили обстоятельства, подтверждающие природу этого пруда. Следователь тоже и не исследовал, подпадает ли этот пруд под действие «Положения об охране рыбных запасов». При таком условии мы не можем вынести окончательное решение, а посему дело направляется на новое дополнительное расследование.

Когда все вышли на улицу, Марк еле оттянул других рыбаков, набросившихся с кулаками на своих адвокатов: «Как же так? Вы нас признавали виноватыми, а нашего друга адвокат оправдал? А что теперь с нами будет?».

Пришлось объяснить им, что теперь дело будет прекращено следователем в отношении их всех, а государство ещё и ВЕРНЁТ  им огромные деньги уже уплаченного штрафа.  Что вскоре и произошло.

А Марк впоследствии с удовольствием несколько раз съездил с мужиками на классную рыбалку – что-что, а рыбные места они знали отменно.

 

 

                        Дело об убийстве секретаря райкома комсомола

И снова дело, в которое тоже пришлось вступать, практически, без подготовки. За день до суда Марк получил сообщение, что на следующее утро в поселке Березнеговатое слушается дело об убийстве, и он должен защищать убийцу.

Приехал вечером, чтоб с самого утра ознакомиться с делом, и зашел переночевать в полупустую местную гостиницу. Он бывал в ней раньше и знал администратора, которая, увидев Марка, всплеснула руками:

—     Уж не убийцу ли вы приехали защищать?

—     Вы угадали. А что такое?

—   Господи, вы что не знаете, что тут было? Тут же бунт был. Приезжий кавказец убил нашего парня, бывшего секретаря районного комитета комсомола, любимца всего поселка. Когда убийцу арестовали и посадили в отделе милиции, пьяная толпа пыталась штурмовать отдел милиции, чтобы расправиться с ним. Вызывали солдат. Стреляли в воздух. Тут примчалась целая куча родственников погибшего с западной Украины, все дни мутят народ, чтоб во время суда кавказца и кончить. Я за вас боюсь. Наш-то адвокат срочно «заболел», не хочет лезть в это дело. Да и вам бы как-то отказаться. Не нужно рисковать. Убийцу растерзать могут. И вам достанется. «Заболейте» и всё.

«Да, хорошенькое начало. Везёт, как утопленнику. Непонятно, или я нахожу приключения, или приключения находят меня…» — думал Марк, глядя на администратора, так искренне отговаривавшего его переступать черту, за которой не только неизвестность — опасность.  Нет, чтоб прислушаться к её словам. Но — Овен.  Баран он и есть баран.

—   Спасибо за предупреждение! Ладно, лягу-ка я спать, – ответил он, – утро вечера мудренее.

В половине девятого утра он  уже открывал двери суда. Судью хорошо знал, бывал у него в процессах и раньше. Толковый пожилой бывший фронтовик. Когда он увидел Марка, входящего в кабинет, на лице его появилось выражение сожаления.

—    Ну, Марк Захарович, только тебя у нас тут не хватало.   Ты, что, не  в курсе? – спросил судья.

—    В курсе. Просветили вчера в гостинице.

—   А ты знаешь, что уже один  прокурор и два адвоката «спрыгнули» с этого дела? Я сегодня роту милицейского полка с автоматами вызвал, охранять процесс. Но с тобой-то что делать?  Будешь уезжать домой, разорвут ведь.  Ладно, сделаем так. Ты из здания суда не выходи, поесть тебе принесут.   Во время процесса они не дёрнутся – под дулами автоматов не попляшешь. В прениях выступишь максимально коротко, я объявлю перерыв, и через служебный выход мигом во двор. Там тебя будет ждать такси. На шоссе вывезет, и на попутках до Николаева доберешься.

—  Спасибо большое. Я хотел бы ознакомиться с делом.

—   Вот оно. Бери, читай.

На обложке дела Марк прочёл: Уголовное дело по обвинению Бегоева Алана Аслановича по ст.103 УК УССР (умышленное убийство).

Чем больше Марк зарывался в это дело, чем больше делал выписок из него, тем больше укреплялся во мнении, что приехал сюда не напрасно.  Парня нужно спасать.

Итак, обычный субботний вечер. В маленьком поселке Березнеговатое только один центр досуга – Дом культуры. Там и бильярд на втором этаже, там и шахматно-шашечные баталии в фойе первого этажа и, конечно, же танцы (дискотека под живую музыку). Народу тьма. Преимущественно молодежь. И мужская её часть в основном не совсем трезвая. Ну как не выпить для храбрости – знакомиться с девчонками.

Потерпевший Сергей Кононов, 26-ти лет, бывший секретарь райкома комсомола, спортсмен, любимец земляков тоже пришел в Дом культуры с друзьями.  Только в отличие от них был он сильно пьян. Сначала пытался играть на бильярде, но поскольку по шарам попасть не удавалось, порывался затеять драку с игроками. Друзьям удалось его отвлечь и утянуть на первый этаж.

А там как раз перерыв в танцах, и  толпа болельщиков образовалась вокруг играющих в шашки и шахматы. Одним из них и был 27-летний  осетин Алан Бегоев, который недавно приехал в поселок и работал прорабом на стройке. В этот вечер он пришел в Дом культуры со своей беременной женой и как раз играл в шахматы. Жена болела за него, стоя за спинкой стула.

Увидев Бегоева, Кононов грубо приказал сыграть партию с ним.

—    Закончу, тогда и сыграем, – спокойно ответил Алан.

—   А я хочу сейчас! Ты, что, зверёк, не понял?

—    Я тебе уже все сказал: доиграю, сыграем.

—    Нет, ты не доиграешь! – и с этими словами Кононов смел на пол все шахматные фигуры – Китайская ничья, га-га-га.

—  Послушай, Сергей, ты же нормальный парень. Завтра проспишься —  жалеть будешь. Лучше иди домой, отдохни.

—  Ах ты…( четырехэтажный мат) –  с этими словами Кононов поднял деревянную шахматную доску и надел её на голову Бегоева.

Тот вскочил, лицо его пылало, но опять сдержался, сел и сказал:

—   Ладно, Сергей. Расставляй фигуры. Я выйду в туалет и вернусь, будем играть – и добавил шепотом, повернувшись к жене, – Я потихоньку домой, а ты придешь позже. Побудь здесь минут 5, чтоб он не заподозрил, что я не вернусь.

Алан выходит из Дома культуры на ночной воздух и, заворачивая за угол, идет вдоль боковой стенки здания по кратчайшему пути к себе домой. Но у самого угла его все-таки догоняет Кононов и кричит: «Стой, черно…пый! Сейчас я тебя мочить буду!» — этот крик услышал не только Бегоев, но и отдыхавшие в перерыве музыканты, курившие на лавочке за кустами, отделявшими их от здания. Услышав угрозу, они тут же предпочли исчезнуть ( «герои»!).

То, что произошло дальше, известно только со слов Бегоева.

Кононов кинулся на него и стал наносить удары руками и ногами. Поскольку его прилично качало, удары существенного вреда не приносили. Алан, закрыв голову, отсупал, пока не уперся спиной в стену Дома культуры. Дальше отступать было некуда, и он нанес ответный удар в грудь. Кононов отшатнулся назад, при этом попав ногой в оставшуюся после дождя лужу, и со всего размаха шмякнулся спиной об асфальт, а головой – о бордюр между зданием и кустами.

И замер.

Бегоев тотчас подбежал к нему, оттащил  к находящейся рядом водяной колонке и обильно смочил Сергею лицо и голову холодной водой. Тот пришел в себя, сразу протрезвев, и, оттолкнув руку Бегоева, поддерживающую его, буркнул:  « Ладно. Я пошел домой.»

На следующее утро мать нашла его мертвым. Подняла крик, сбежалась родня, соседи, вспомнили вчерашний инцидент, и по поселку понесся слух:

«Проклятый кавказец убил нашего Сережу!». В течение нескольких часов собралась огромная толпа и, подогрев себя самогоном, ринулась к дому Бегоева. Но, к его частью, милиция уже узнала о происшедшем и успела его арестовать. Вот, вкратце и всё.

К моменту, когда Марк завершил знакомиться с делом, зал судебных заседаний был уже переполнен, и из него доносился напряженный и  угрожающий гул.

Появление в зале прокурора встретили спокойно. Когда же Марк занял своё место – гул усилился. А когда конвой ввёл подсудимого, зал взорвался  от криков, угроз и проклятий.  К счастью, плотная стена милиционеров с автоматами надежно прикрывала Бегоева от разъяренной публики.

Судебное следствие проходило спокойно до того момента, как Марк начал допрос свидетелей о начале конфликта. Напомнив об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и их прежние задокументированные показания, Марк практически заставил их повторить, как всё было на самом деле в тот роковой вечер.

Из четырёх музыкантов, слышавших нападение потерпевшего на Бегоева,  явились только двое. Ладно. Показания остальных есть в деле.

Допрос подсудимого суд, прокурор и Марк провели раньше, и Алан слово в слово повторил, то, что говорил на следствии, ни разу не запнувшись, не добавив и не отняв.

Начинаются  прения. Женщина-прокурор с каменным лицом просит признать Бегоева виновным в умышленном убийстве и приговорить к 8 годам лишения свободы.

Марк поднимается и не успевает сказать ни слова, как зал начинает свистеть и топать ногами. Улучив паузу в этом гаме, судья громовым голосом объявляет, что прикажет очистить зал, если не установится порядок. В ряду милиционеров с автоматами происходит движение.  Зал затихает.

И Марк очень медленно (чтобы дошло)  стал воспроизводить события происшедшего. Начинает (что необычно) с характеристики погибшего. Конечно, она исключительно положительная. Но одна фразочка имеет прямое отношение к причине конфликта: «В последнее время часто допускал появление на работе в нетрезвом виде».

Зачитывает показания одного из его друзей, коллеги по работе в райкоме комсомола. Среди множества положительных качеств: «инициативный, хороший друг, готов помочь каждому в трудную минуту, весельчак и душа компании»  вдруг возникает: « но если выпьет лишнего, у него крышу сносит (теряет рассудок).»

Вот где корень всего зла. Вот причина того, что отличный парень, любимец поселка превращался в неуправляемого хулигана, а бурлящая в нем энергия становилась немотивированнной агрессией. Сначала он пытался затеять драку на втором этаже с игроками на бильярде. Потом набросился на мирно играющего в шахматы Бегоева.

—   Товарищи судьи! – обращается Марк  к судье и двум народным заседателям –  Отвлечемся на минуту от юридической стороны дела.  Мы все — мужчины. На минуту представим себе шаг за шагом, как начинался конфликт. Он, совершенно трезвый с беременной женой в субботний вечер приходит в Дом культуры (других мест отдыха зимой в поселке просто нет). Он не идет на танцы, где много выпивших парней, он играет в шахматы с такими же трезвыми и расположенными к интеллектуальным играм людьми. Перерыв, танцевавшие выходят, кто покурить, кто в фойе поболеть за игроков. Жена Алана стоит за его спиной.

—  И в этот момент пьяный потерпевший, расталкивая болельщиков и не обращая внимание на то, что с Аланом играет другой, требует, чтобы Бегоев немедленно играл с ним, — продолжает Марк.

—  А теперь я  прошу вас, товарищи судьи, представить СЕБЯ на месте подсудимого. Вы спокойно поясняете Кононову, что сыграете с ним, закончив партию. В ответ вас обливают оскорблением – «зверек», одно из самых обидных для кавказца.

—  Каждый из вас – мужчина, защитник семьи.  У вас за спиной жена, мать будущего ребенка. И в ЕЁ присутствии проглотить это оскорбление? Показать себя ТРУСОМ ?  Такую трусость женщина может не простить в душе, даже если никогда

и не обмолвится об этом.

Скажу честно: я бы в такой ситуации не стерпел. Я бы не смог вынести такого публичного оскорбления да еще и в присутствии любимой женщины.  Что делает Бегоев?

Он терпит.

Пытается успокоить разбушевавшегося Сергея. А тот в ответ сметает все шахматные фигуры с доски, объявляя «китайскую ничью». Второе оскорбление. Вытерпели бы вы – не знаю.

Алан терпит.

И, наконец, получив в лицо залп четырехэтажного мата и деревянной доской по голове, что сделали бы на его месте вы, мужчины…? Я спрашиваю: ЧТО???

(Длинная пауза.)

—  И даже этот момент Алан стерпел.

Почему? Потому что он оказался  сознательней меня, по крайней мере, в три раза!  Бегоев понимал:  вокруг наполненный газом балон. Поднеси спичку и … взрыв. Один удар кулаком, и через минуту разразится всеобщая, массовая драка, так как находившиеся рядом строители и его друзья не стояли бы в стороне. Какие последствия могли бы быть в этой сумасшедшей полупьяной драке – один бог знает.

Для того, чтобы выдержать и стерпеть всё то, что выдержал и стерпел в той ситуации Бегоев, надо иметьгораздо больше мужества, человечности и сознательности, чем если бы он бросился драться. И он предпринимает последнюю попытку погасить конфликт, решив незаметно покинуть Дом культуры.

ЧТО ЕЩЕ БОЛЕЕ РАЗУМНОЕ МОГ БЫ ПРЕДПРИНЯТЬ ЧЕЛОВЕК В ЕГО СИТУАЦИИ?  Ничего!

Все только что сказаное мною подтверждается показаниями многочисленных свидетелей и жены подсудимого. Подтверждается тем, что СПИЧКА НЕ БЫЛА ПОДНЕСЕНА. В противном случае жертв было бы намного больше!

Прокурор требует признать его виновным в УМЫШЛЕННОМ  убийстве. Есть ли у нас хоть одно доказательство этого?

Нет!

У нас есть доказательства того, что Бегоев намеревался уйти домой: он предупредил об этом жену, и пошел по кратчайшему пути, вдоль стены здания.

Есть ли у нас доказательства, что он напал на потерпевшего, начал драку?

Нет!

У нас есть доказательства того, что Кононов, догнав его, с криком: «Стой, черно…пый!  Сейчас я тебя «мочить» буду!» — набросился на Бегоева. То есть намерение УБИТЬ демонстрировал как раз ПОТЕРПЕВШИЙ. Это утверждает и мой подзащитный, и музыканты, курившие на лавочке за кустами, чьи показания зафиксированы предварительным следствием.

Да, о самой драке мы знаем только со слов моего подзащитного, но ведь обвинение не представило НИ ОДНОГО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, ОПРОВЕРГАЮЩЕГО ЭТИ ПОКАЗАНИЯ. А в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом показания подсудимого являются одним из полноправных источников доказательств.

Более того, судебно-медицинская экспертиза зафиксировала только одно повреждение головы и именно в области затылка. Ни синяков, ни кровоподтеков на лице погибшего не обнаружено, что совпадает с показаниями моего подзащитного. Бегоев отсупал под ударами Кононова , пока не уперся спиной в стену здания.

Что мог еще предпринять он в тот момент?

Не сопротивляться?

Ждать, пока будет избит до потери сознания или убит, как обещал это сделать Кононов?

Естественно, он попытался защищаться и нанес ответный удар. И не его вина, что нога потерпевшего в этот момент оказалась в луже. Он поскользнулся, упал и ударился головой о каменный бордюр.

В чем же виноват мой подзащитный? В умышленном убийстве? Я показал вам, что у него не было умысла не только на убийство, но и даже на драку.

В убийстве, с превышением пределов необходимой обороны?  Тоже нет. Методы и средства его защиты не превосходили методов и средств нападения: он не пользовался никаким оружием против кулаков потерпевшего.

Тот факт, что произошла смерть потерпевшего, в юридической науке носит название «казус». Случай,  когда обвиняемый не желал, не предвидел и не мог предвидеть наступления особо опасных последствий,  поэтому и не может нести уголовную ответственность за свои действия.

Прошу моего подзащитного в инкриминируемом ему преступлении

ОПРАВДАТЬ!

Меньше всего Марк мог ожидать такой реакции зала, которая последовала через миг после того, как он замолчал. Половина публики орала,  посылала проклятия и угрозы в его адрес, но другая половина – аплодировала!!!

Аплодировали те, кто слушал, и до кого дошел смысл его речи – в основном люди среднего возраста и старше.  Возмущалась молодежь, которая и не слушала, и ничего не поняла. Молодежь, заряженная только на одно – расправиться с убийцей.

Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора. Марк стал собирать бумаги, намереваясь воспользоваться предложением судьи и незаметно покинуть поселок. Вдруг, секретарь судебного заседания шепотом  просит зайти в кабинет судьи. Как? Нарушение тайны совещательной комнаты – грубейший акт против отправления правосудия, влекущий безусловную отмену приговора. Но момент не для рассуждений. Заходит в кабинет судьи.

—   Ну и что ты прикажешь нам делать? – хмуро спрашивает судья — Всё понимаем: парень невиновен. Но ты же знаешь – оправдательных приговоров у нас не бывает. Даже если мы вынесем оправдательный приговор, никакая сила их не удержит. Будет море трупов с обеих сторон.

— Понимаю. В любом случае, Бегоев пострадает. Наша задача эти страдания минимизировать. Я бы объявил о признании его виновным и назвал только номер статьи 106 Уголовного кодекса ( «Неосторожное убийство»), не поясняя публике её сути, и назначил два года лишения свободы с применением статьи 25 со значком прим (условное осуждение с обязательным привлечением к труду), не расшифровывая этого. Главное: слова «приговаривается к лишению свободы» — зал услышит. Ну, поработает Бегоев немного на стройке – он строитель и есть. А там и освободится условно-досрочно.

—    М-да… Ладно. Наверное, так. А теперь давай бегом на служебный выход. Такси тебя ждет. И ближайшие месяцы не бери дел в Березнеговатом. А то мало ли что случится. Тебя тут запомнили. Будь здоров!

С этим напутствием Марк и уехал. Домой добрался без происшествий.

 

Эта история имела небольшое продолжение. Менее, чем через  год, в конце рабочего дня в кабинет к Марку неожиданно вошли Алан Бегоев с женой и маленьким ребенком на руках. Алан был освобожден условно-досрочно и воссоединился с семьей уже через восемь  месяцев после суда.

Ребята принесли трехлитровую банку меда («с нашей пасеки») и много слов благодарности. Марк быстро организовал чаёк и они около часа вспоминали все перепетии и нюансы того судьбоносного для семьи Бегоева уголовного процесса.

—  В Березнеговатом мы жили одни: ни родителей, ни родственников.

Если бы Алана тогда посадили на 6 лет в тюрьму, и я осталась одна, вряд ли у нас бы был ребенок. Я и так почти каждый месяц лежала в больнице на сохранении. Спасибо вам еще раз! – с чувством произнесла жена Бегоева.

—   А сына мы назвали Марком — прощаясь, уже в дверях,  улыбнулся Алан.

 

Дело о краже из сельского магазина 

Когда Марк раньше читал о том, как выдающимся дореволюционным адвокатам России иногда удавалось выигрывать уголовный процесс всего одной фразой, он считал, что для текущего времени это неприемлимо. Оказалось – ошибался.

В понедельник утром, как всегда после двух выходных дней, заведующая сельским магазином Зинаида Ветрова подошла к магазину и достала ключ от замка, чтобы открыть дверь. Замок висел на месте, но дужка его оказалась спиленной, и его легко можно было снять без ключа.

—    Кража, – пронеслось в голове Ветровой.

Не заходя внутрь, она вызвала сначала участкового милиционера, а потом и милицию из района. Осмотром было установлено, что воры похитили товаров на 3100 рублей, что должно было квалифицироваться как хищение, совершенное группой лиц в крупном размере. Поскольку наследили они немало, да и похищенное сбывали, не особо скрываясь, задержали воров (а их было двое) быстро. В соседнем районе. Только вот дядя у одного из них оказался работником областной прокуратуры и, как оказалось, племянника в беде не бросил. При задержании у них обнаружили товаров из магазина на 500 рублей. Эту сумму хищения они (после встречи с дядей) и признали. Но не больше.

Вопреки существующей следственной и судебной практике, когда похитители отвечают за всю сумму недостачи (залез – отвечай), следствие вменило им хищение имущества именно на эти 500 рублей, а виновной в хищении путем злоупотребления служебным положением в крупном размере остальной суммы – 2600 рублей определили… Зинаиду Ветрову, заведующую магазином, мать-одиночку, мать двоих малолетних детей.

Следствие приводило в качестве доказательств два установленных факта: 1)как-то, заколов кабана, она незаконно продавала своё собственное мясо через магазин и 2)наличие списка односельчан-должников, которые получили товары, но еще не расплатились на общую сумму  278 рублей.

Какое отношение эти нарушения правил торговли ( в лучшем случае дисциплинарная ответственность — выговор или увольнение) имели к хищению –  нормальному человеку в голову не укладывалось. Но в голову следователя, прокурора, суда первой, второй и надзорной инстанций оно почему-то уложилось без проблем. Во всех этих инстанциях доказать абсурдность обвинения, не имеющего ни одного доказательства хищения Ветровой, не удалось. Тот факт, что магазин два дня стоял практически открытым, и поживиться в нем могли и случайные любители чужого, в расчет тоже не принимался.

Три года лишения свободы, иск на 2600 рублей и запрет работы в торговле на пять лет – таков был приговор районного суда – «самого гуманного суда в мире». Детей определить в детский дом.

Оставалась последняя надежда – Верховный суд Украины , на приём к председателю уголовной коллегии которого Марк и отправился. Приехав в Киев к 9-ти часам и с вокзала на такси добравшись до здания Верховного Суда, сдал свою жалобу последним – видно, другие адвокаты дежурили часов с шести утра. Весь день просидел в приёмной, наблюдая как один за другим адвокаты с воодушевлением заходят в кабинет председателя уголовной коллегии Цупренко и как спустя непродолжительное время выходят обратно с одинаково потухшим взглядом. Стабильность приговоров народных судов – основной принцип деятельности Верховного Суда республики в те времена. Т.е. отменял или изменял приговоры Верховный Суд чрезвычайно редко.

Наблюдая за коллегами, Марк всё больше убеждался, что шансы на успех – минимальны.

«Какая-то продавщица, в каком-то сельском магазине… Кому это надо?»  Его надежда таяла с каждым часом.

Время рабочего дня подходило к концу, и вот, наконец, его очередь. Перед вызовом в кабинет, председатель минут пятнадцать знакомится с поданными им материалами. Наконец, вызывается фамилия: «Рубин». Марк входит.

Перед ним пожилой уставший человек в костюме без галстука, а на столе стопка бумаг. И Марк с предельной ясностью видит и чувствует, что всё уже решено, что никакого интереса его дело для председателя уголовной коллегии не представляет, и что вся заготовленная заранее и сто раз выверенная адвокатская речь в одно ухо влетит, а из другого вылетит.

Тяжелый взгляд серых глаз ползёт по лицу Марка. И, не предложив даже присесть,  взглянув на его имя на жалобе, Цупренко так же медленно спрашивает:

—    Что же такого особенного, вы, Марк Захарович, хотите добавить к вашей жалобе, что соизволили приехать лично к председателю уголовной коллегии Верховного Суда Республики?

И перед Марком снова в который раз возникла черта, за которой его ждала или победа или поражение. Цена которым – судьба невинной женщины и её детей.

В один миг похоронив свою такую продуманную и выученную наизусть речь, он неожиданно громко выпалил:

—    Да ничего особенного я не скажу, Петр Григорьевич.  Зато вся Николаевская область «гудит»:  «Теперь воровать можно. Государство воров жалеет.   Всё украденное на продавцов повесят,  да их же в тюрьму и посадят!»

—    Что???  — во взгляде Цупренко мелькнула гроза – Говоришь, «воровать можно,  на продавцов спишут»?

С этими словами он резко пододвинул к себе листы жалобы и в верхнем правом углу крупными буквами появилось: «Истребовать дело.  Цупренко.»

Через некоторое время Верховный Суд отменил приговор районного суда.

Дело было направлено на доследование, в процессе которого воры получили по полной программе, а подзащитная Марка была освобождена от уголовной ответственности и восстановлена на работе.  Её дети вновь обрели мать, и призрак детского дома навсегда исчез из их жизни.

А ведь их судьбу решила всего одна простая фраза.

 

Дело о злостном хулиганстве

Такая же простая фраза, произнесенная в другой раз на таком же приёме у того же председателя уголовной коллегии Верховного Суда Украины подарила свободу, если не спасла жизнь, другому человеку.

Однажды  в кабинет к Марку вошла миловидная скромно одетая молодая женщина с огромными ясными голубыми глазами. Она положила на стол приговор и решение областного суда, утвердившее этот приговор.

— Скажите, пожалуйста, есть ли еще возможность помочь моему другу? – спросила она.

Бегло просмотрев документы, Марк ответил:

—    Можно обратиться с жалобой в президиум областного суда в порядке надзора, а потом в Верховный Суд.

—     Тогда я прошу вас заняться этим – сказала она и, заключив договор на оказание юридических услуг, ушла.

Ознакомившись с делом, Марк выяснил следующее.

Евгений Клочков жил в большом селе вместе с женой и тёщей, которых привез в свой дом из другого села. Работал на Южно-украинской атомной станции в 120-ти километрах от дома, так что домой приезжал, как правило, на выходные. Село хоть и большое, да всё равно – личная жизнь на виду. В общем, начиная с определенного времени, «доброжелатели» стали ненавязчиво дуть в уши Евгению, что жена-то его «погуливает».

Евгений любил жену, хоть и был у нее уже третьим мужем. Долгое время он старался не обращать внимания на сплетни. Но «капля камень точит»: постепенно скандалы на почве ревности стали обычным явлением в их доме.

Однажды, вернувшись домой в неурочное время и не застав дома супруги, Евгений спросил о ней тёщу.

—   Уехала к сестре, – буркнула та.

Сев на мотоцикл, Евгений помчался в село, где жила сестра, километров 40 от его дома. Сестра удивленно сообщила, что жена его сегодня не приезжала. Вернулся домой. Вошел в хату. Жена и тёща были дома. Заметив огромный синяк ( засос) на шее жены, Евгений побледнел.

—    Где ты была?

—    У сестры.

—    Я только что оттуда, тебя там не было.

—   Ты что, шпионить за мной надумал? Надоел хуже горькой редьки, имп… — и тут в его адрес прозвучало такое оскорбление, которое привело бы в бешенство любого мужчину.

Рука Евгения непроизвольно взлетела вверх, и, получив крепкую оплеуху, жена упала на кровать с разбитой губой. Сбоку подлетела тёща со сковородкой, и – с разбитым носом оказалась рядом с дочерью.

Вышедший из себя Евгений стал вытаскивать на улицу телевизор, холодильник, стол, и с криком: «Достали!»  облил все это бензином, поджег и уселся на лавочку около дома. На вопрос соседа: «Женя, что ты делаешь?» — обреченно вздохнул: «Милицию жду».

Приехавшая милиция обнаружила окровавленных жену и тещу и сгоревшие вещи во дворе. Дело возбудили по двум статьям Уголовного кодекса: уничтожение личного имущества и злостное хулиганство.

Клочков был отпущен до суда, дав подписку о невыезде, и поскольку домой дорога ему была заказана, он сошелся с голубоглазой сотрудницей, которой нравился уже давно. До суда они жили в её квартире, надеясь, что всё обойдется.

Не обошлось.  Клочков  был осужден по обеим статьям, получив два года лишения свободы за уничтожение личного имущества (половина его по закону принадлежала жене) и три года за хулиганство с причинением вреда здоровью потерпевшим ( разбитая губа жены и разбитый нос тещи).

На суде обе женщины так красочно живописали свои раны и так клеймили Евгения как хулигана и дебошира, что несмотря на положительные характеристики с места работы и жительства, суд приговорил Клочкова путем частичного сложения наказаний к 4-м годам лишения свободы. И к моменту вступления Марка в это дело Евгений находился в колонии уже более года.

Оспаривать его вину в уничтожении имущества оснований не было. Сжег так сжег. А вот с хулиганством, дело обстояло совершенно иначе.

Уголовный кодекс формулировал хулиганство как «грубое нарушение ОБЩЕСТВЕННОГО порядка, выражающее явное неуважение к ОБЩЕСТВУ».

Мотивом хулиганства является желание показать своё пренебрежительное отношение к обществу, своё превосходство, противопоставить себя окружающим. Пленум Верховного Суда Украины в Постановлении о делах о хулиганстве прямо указывал, что насильственные действия, совершенные НЕ В ОБЩЕСТВЕННОМ МЕСТЕ и вытекающие ИЗ ЛИЧНЫХ НЕПРИЯЗНЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ — нельзя квалифицировать как хулиганство.

А это было именно то, что произошло в этом случае:

У Клочкова на почве ревности были ЛИЧНЫЕ НЕПРИЯЗНЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ с его женой и с тещей, покрывавшей свою дочь.

Удары, которые нанес Евгений жене и теще никто не видел, конфликт  произошел внутри дома.

Никакого грубого нарушения ОБЩЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА он не совершал.

Не выражал и явного неуважения к ОБЩЕСТВУ.

Мотивом Клочкова не было желание противопоставить себя окружающим и показать своё пренебрежительное отношение к обществу.

Общества, посторонних людей, вокруг просто НЕ БЫЛО. Значит НЕ БЫЛО и хулиганства.

Всё это Марк подробно описал в надзорной жалобе, направив её в Президиум областного суда. Ответ отрицательный. Пошел на приём к председателю областного суда. На его объяснения и ссылки на похожие дела, по которым Верховный суд Украины вынес совсем другие решения, чиновник ответил:

—   Ну что ты ворошишь дело двухгодичной давности. Всё там нормально, всё заслужено. Отменять приговор оснований не вижу.

Буквально на следующий день в кабинете Марка неожиданно появилась голубоглазая клиентка. Её взгляд выражал крайнюю тревогу.

—    Вчера получила письмо от Жени. У него  конфликт с «отрицаловкой» в колонии, угрожают смертью. Просит, молит, хоть что-нибудь сделать. Можете?

—    К сожалению, председатель областного суда не прислушался к моим доводам. Последняя попытка – ехать на приём к зам. председателя Верховного Суда Украины в Киев.

—     Ой, а нам зарплату еще не выдавали, у меня нет денег…

—     Деньги небольшие. Я найду. Отдадите, когда сможете.

—   Конечно, конечно. Не сомневайтесь. Спасибо вам! Хоть бы спасти Женю.

И вот Марк снова в знакомой приёмной Верховного Суда, и снова вызывают одним из последних в этот день.  Цупренко, узнав его, улыбается:

—   А… защитник селян. Прошлый раз защищал продавщицу сельмага, а теперь сельского хулигана. Читал, читал твои рассуждения о том, что хулиганства тут нет. И что на этот раз нам скажешь? О чем теперь «гудит» Николаевская область? Или уже не «гудит»?

Удивленный его феноменальной памятью («Надо же, сколько просителей к нему на приёмы, а он меня запомнил») и поощренный таким благодушным тоном, не задумываясь выдал:

—      Как же не «гудит»? Еще как «гудит»!  Говорят: «Во как бабы верх взяли! Мало того, что им теперь можно мужьям изменять и спать с кем попало, так если мужик возмутится, то его – сразу в тюрьму, а ей, изменщице – всё его имущество?!  Значит, государство поощряет бл….ство?»  Это не я, Пётр Григорьевич , это селяне так говорят.

Цупренко усмехнулся.

—   Ох, и не простой ты хлопец, Марк.  Молодой да ранний. Знаешь, как на больную мозоль наступить. «Государство поощряет бл…ство?»  Не будет такого! С доводами твоей жалобы согласен полностью, хулиганства тут нет. Ладно. Поправим николаевских коллег.

И на второй жалобе Марка в Верховный суд появилась заветная надпись: «Истребовать дело.  Цупренко.»

Вскоре Верховный суд по статье о хулиганстве Клочко оправдал, а поскольку за уничтожение личного имущества он отсидел уже больше половины срока, то и был освобожден условно-досрочно.

Спустя некоторое время голубоглазая клиентка навестила Марка на работе. Она возместила его расходы на поездку в Киев и принесла гонорар. Только радость на её лице не просматривалась.

—   Что случилось? Почему грустим? По моим сведениям ваш жених уже месяц как на воле,– спросил Марк удивленно.

—  Да, он на свободе, Марк Захарович. Только жить он пошел не ко мне. К своей жене вернулся. Сказал: «Люблю её. И весь срок только о ней и думал. А тебе спасибо, что вытащила меня из зоны. Век не забуду, если нужна будет помощь – только свистни.»  Но я свистеть не стану. Помирились они. Пусть живут, раз такая любовь.

Марк был в шоке. К радости заслуженной победы по этому делу примешалась толика горечи: ведь девушка, практически, спасла жизнь своему любимому. Но, с другой стороны, останься он с ней только из благодарности – вряд ли были бы счастливы.

Сердцу не прикажешь.  И в этом деле Марк был бессилен.

 

 

                                                  Дело Кабирова

Спустя несколько лет Марк проводил незначительное дело в поселке Баштанка, где когда-то начинал самостоятельную адвокатскую работу. В перерыве секретарь приносит  телеграмму:

—  Из Президиума коллегии адвокатов передали.

Читает: «Прошу срочно перезвонить по телефону (московский номер). Заранее благодарю. Кабирова.»

Любопытство – двигатель прогресса. Побежал на междугородный телефонный  переговорный пункт (эру мобильных телефонов пришлось ждать еще тридцать долгих лет). И вот слышит в трубке властный женский голос:

—    Кабирова. Слушаю.

—   Добрый день! Меня зовут Марк Захарович Рубин, адвокат из Николаева. Мне передали телеграмму с просьбой позвонить вам.

—   Здравствуйте, Марк Захарович! Спасибо за звонок. Я хотела бы просить вас взять на себя защиту моего сына Валентина.

—  В чём его обвиняют?

— В коммерческом посредничестве. Следствие закончено.

—    А где проводилось следствие?

—    В Москве.

—    Простите, но вы кто?  — наконец решается спросить Марк.

—    Вам что, фамилия «Кабиров» ни о чем не говорит?

—  Я знаю, что «Кабиров» – древняя дворянская фамилия.  Знаю, что в Отечественную войну был партизанский генерал Кабиров, совершивший рейд по тылам фашистов из России в Западную Украину.

— Для начала – неплохо. А я, Анна Марковна Кабирова, жена этого партизанского генерала.

« Вот это да! И каким же образом жена такого известного на всю страну человека из самой Москвы узнала обо мне, каком-то провинциальном адвокате?» — первая мысль.

—    Простите, Анна Марковна. Я представляю Ваши возможности. Вы ведь можете взять лучшего адвоката страны. Почему – я?

—    Я наняла  адвоката из «золотой десятки» Москвы. Он изучил дело и сказал: « Попался парень. Помочь не смогу. Тем более, что дело в суде будет рассматриваться не в Москве, а на Украине в Николаевской области по месту нахождения большинства свидетелей. Ехать туда не хочу. Мне это не интересно.»

—   После этого я обратилась к другу нашей семьи академику Бабию, с сыном которого вы учились, – продолжада Кабирова, — он порекомендовал вас. А его рекомендация для меня – закон. Прошу Вас на следующей неделе приехать к нам в Москву. Расходы оплачу. Адрес: Площадь восстания, дом 1. Метро Баррикадная. Подойдете к дому – позвоните мне из автомата.

—   Хорошо. Договорились.

Кое-что Марку стало ясно. С Володей Бабием они действительно учились в одной группе. Он еще знакомил провинциала Марка с западными музыкальными группами, а тот помогал ему на экзаменах.  Очевидно, Володя присутствовал при разговоре Кабировой и его отца и, зная, что Марк работает в адвокатуре Николаевской области, посоветовал обратиться к нему. (Позже, встретившись с Бабием, Марк узнал, что так оно и было.)

На следующей неделе  после звонка Анне Марковне Марк вошел в одну из семи московских сталинских высоток, которая показалась ему сказочным дворцом: в холле красное дерево, разноцветный мрамор. В квартиру Кабировой поднимался на лифте вместе с известной актрисой советского кино Элиной Быстрицкой. Квартира Кабировой тоже огорошила своими размерами и невиданной роскошью. Анна Марковна сразу предложила почитать обвинительное заключение, пока подойдет Валентин. Он четыре месяца находился под стражей. Идти к Генеральному прокурору с просьбой продлить срок следствия, следователь не решился и освободил Кабирова до суда, взяв подписку о невыезде.

Итак, Марк прочёл:

Сельские жители Николаевской, Воронежской и других областей выращивали на своих участках траву сорго. Короткими зимними днями и длинными вечерами вязали из этой травы обыкновенные веники, благо зимой работы в колхозе немного. Но посколько в местных заготовительных конторах приемная цена на веники была всего 35 копеек, селяне выбирали из своего числа несколько человек, грузили тысячи веников в огромные фургоны и везли их в Москву на Тишинский и Дорогомиловский рынки. Там сгружали на склады и стояли за прилавками, продавая в розницу по 80 копеек за веник. Естетственно, дело шло очень медленно – тысячи веников быстро не продашь.

Судьба Валентина Кабирова складывалась по-разному. После счастливого детства в генеральской семье, он поступил в Московский университет.   На третьем курсе влюбился и женился на официантке ресторана с ребенком. У них появился свой ребенок. И жена, (между прочим, на фото лицом очень похожая на щуку) ежедневно «пилила» его:

« Генеральский сынок. Сам рос, как сыр в масле, а своих детей обеспечить не можешь. Вечный студент! Сколько ты еще будешь у меня на шее сидеть?!» — скандалы следовали один за другим.

В конце концов, Валентин бросил университет и устроился в отдел снабжения исполкома одного из районов Москвы. Подружился со своим начальником , который, уходя на пенсию, и передал ему своё «дело».

Оказалось, что на самом деле веники обыкновенные были в большом дефиците. Но государственные организации не имели право покупать их у частных лиц, только в райпотребсоюзах, которые принимали веники от селян.

Валентин нашел заготовительную контору райпотребсоюза, пообещал директору выполнение плана заготовок и премии, и получил чистые бланки накладных на приём и отпуск веников.

С этими накладными он приезжал на Дорогомиловский и Тишинский рынки Москвы и предлагал колхозникам купить у них веники оптом по 70 копеек за веник. Те соглашались с огромной радостью: во-первых, цена вдвое дороже, чем дома, во-вторых, не надо мерзнуть долгими неделями на базаре, жить в съёмной конуре и питаться чем попало.

Валентин тут же загружал веники в грузовые такси и вёз их в ГУМ, ЦУМ и другие крупнейшие московские магазины, где якобы от Владимирской заготовительной конторы продавал их по рублю, а то и по рубль двадцать копеек за штуку. 30-50 копеек с веника – его практически чистая прибыль.

Вскоре он познакомился с директором московской хозяйственной базы Себяновым, который сходу предложил ему покупать все его веники при условии, что 5 копеек с веника будет доставаться Себянову.     На том и поладили.

Следствие установило, что за полтора года Валентин вместе со своим помощником, проведя 47 подобных сделок, «заработали» 165 тысяч рублей – фантастическая по тем временам сумма. Статья Уголовного кодекса – коммерческое посредничество – предусматривала до пяти лет лишения свободы и, учитывая значительность суммы, Сабиров мог реально получить все пять лет.

Имея такие деньги, Валентин с семьей «гуляли» по полной программе. Они неделями «зависали» в лучших гостиницах Сочи и Ялты, делали сногсшибательные покупки, меняли автомобили, как перчатки. Но как только Валентина арестовали, жена его тут же, сменив дверной замок, привезла в их квартиру кавказца-бармена из Сочи, с которым у нее была давняя, скрытая от мужа связь. Она ни разу не пришла к мужу на свидание в тюрьму, не передала ни одной передачи. Хищница. Щука!

Анна Марковна рассказала, что в течение срока ареста дело Валентина вели шесть разных следователей прокуратуры. Одна из них, Татьяна, влюбилась в него без памяти, что не осталось для него незамеченным. И когда его освободили до суда, он встретился с Татьяной, дочерью известного московского генерала, и после того, как жена не открыла ему дверь, пригрозив вызвать милицию, Валентин перешел жить к Татьяне.

В ожидании сына, Анна Марковна рассказала Марку об их семье, о её муже-Герое, который после войны возглавлял Главное пожарное управление Министерства внутренних дел страны, о книгах, которые они писали вместе. Книги Кабирова были на слуху: « За линией фронта», «Таинственная записка», «Отвоёванная весна». Случайно обмолвилась о своих дружеских связях с первыми лицами государства: председателя Президиума Верховного Совета СССР ( парламента страны) Подгорного она называла Колей, сообщив, что он помогает ей ежегодно менять автомобили «Волга».

— Анна Марковна, но как же тогда  получилось, что сын такого заслуженного человека попал под уголовное дело?

И тут она рассказала такую историю, что сразу вспомнились «высокие» отношения и интриги высших сановников при королевском дворе Франции, описанных Александром Дюма.

Когда Кабиров издал свою книгу «Отвоеванная весна», его секретарь, как всегда, отправила авторские экземпляры в подарок Брежневу, Косыгину, Подгорному и еще десятку высших должностных лиц страны, абсолютно случайно позабыв включить в этот список непосредственного начальника Кабирова – министра внутренних дел Советского Союза  Щелокова.  На одном из приемов в Кремле к Щелокову подошел министр обороны и в разговоре, между прочим, брякнул:

—    Слушай, а твой Кабиров… Неплохую книжонку издал.

—    Какую ?

—  «Отвоёванная весна»…  А ты что, не получал от него экземплярчик? Ну, Кабиров! Забыл про своего начальника?! Ха-Ха-Ха!

Какой конфуз! Какой позор! Какая «пощечина»! И это в присутствии окружающих! Что подумают другие «вельможи»? Щелоков затаил обиду.

В 1974 году Александр Никонович Кабиров, партизанский командир, генерал-майор, Герой Советского Союза после тяжелой продолжительной болезни скончался. Анна Марковна несколько месяцев не отходила от его постели. Она искренне любила мужа и крайне тяжело переживала его уход.  На похоронах министр МВД, как и другие официальные лица, не только присутствовал, но и даже нес гроб с телом Кабирова. Анна Марковна вся в слезах, поддерживаемая сыном, шла за ним. На кладбище, улучив минутку, к ней подошел референт Щелокова и, выразив соболезнование, предложил:

— Анна Марковна, дело прошлое, но было бы чрезвычайно правильным, если бы вы задним числом всё же отправили авторский экземпляр вашей последней книги министру внутренних дел.

Вся боль последних месяцев, всё горе утраты — выплеснулось на незадачливого референта в один момент. Четырехэтажный мат в его адрес и в адрес его шефа из уст Анны Марковны вмиг сдул референта с поля её зрения.  И её ответ он  передал Щелокову слово в слово.

В 1977 году один из старых и заслуженных коммунистов, проживавших в селе, где процветал бизнес на вениках, из простой человеческой зависти накатал огромное заявление в Генеральную прокуратуру о том, что его односельчане неправедным путем «гребут деньги лопатой», продавая веники на рынках столицы нашей Родины. Вскоре на рынки явились милиционеры в штатском, которые, подойдя к селянам с вениками, будто между прочим, спросили:

—     Ну, что мужики, и как идет продажа?

—     Плохо. Ждем, когда Валик приедет.

—     Какой Валик?

—     Какой-какой,  Кабиров.

—     А зачем вам Кабиров?

—  Так он же у нас всё забирает. Оптом. Правда, давно не показывался. Загулял наверное. А вы-то покупать будете? Недорого отдадим. Уступим. Надоело тут у вас стоять. Домой охота.

И завертелось. Были проведены десятки допросов, собрана масса документов и других доказательств. И когда эти материалы легли на стол Щелокову с вопросом:

« Как прикажете поступить с сыном Кабирова?» — тот, ни на минуту не задумаясь, ответил: « По закону».

В 6 часов утра Валентина Кабирова арестовали, и он четыре месяца провел в Бутырской тюрьме, пока следствие не закончило складывать один к одному 12 томов его уголовного дела.

Под стражей находился и Себянов. 5 копеек с веника, которые он получал от Кабирова, превратились в 41 тысячу рублей взятки, в получении которой он и обвинялся. Валентин, добровольно заявивший об этом, был следствием освобожден от уголовной ответственности за дачу взятки, согласно соответствуюшей статье Уголовного кодекса.

—    Анна Марковна, но почему когда только началось уголовное дело, вы не обратились к высокопоставленным друзьям, к тому же Подгорному?

Долгая пауза. А потом, не глядя на него:

—  Марк, мне ЧЕСТЬ семьи Кабировых дороже собственной жизни!

Вот так. Сказала, как отрезала. На одной чаше весов — её репутация, на другой – свобода, а может, и жизнь её единственного сына. Она выбрала первое. Ну, что ж, не суди — да не  судим будешь.

Наконец, приехал Валентин. Красавец 36-ти лет, умница и эрудит. Вместе с ним была и бывшая следователь Татьяна, которой пришлось сменить работу, – карьере предпочла любовь. Они подробно побеседовали о происшедшем, Марк передал список документов, которые они должны были собрать к суду и которые могли смягчить участь Валентина. Договорились, что он заключит договор на защиту, и Марк уехал обратно в Николаев.

Прошло некоторое время. Узнал, что уголовное дело уже поступило в Николаевский областной суд, что само по себе говорило о его важности, вернее, о важности подсудимого. Дело принял судья Березинский, один из самых «непробиваемых» судей и, изучив его, задумался: «Если я приговорю сына известного всей стране человека к лишению свободы, а за ним кто-то стоит – мне не сдобровать. Если не приговорю к лишению свободы, а за ним никто не стоит, по протесту прокуратуры приговор отменят. Тоже не хорошо.»

И он принял Соломоново решение: вернул дело обратно в Москву на дополнительное расследование, указав, что следствием Кабиров был освобожден от уголовной ответственности за дачу взятки в сумме 41 тысяча в связи с тем, что он написал добровольное заявление о даче взятки.  Но поскольку это заявление сделано В ДЕНЬ ВОЗБУЖДЕНИЯ УГОЛОВНОГО ДЕЛА – оно НЕ считается добровольным, и Кабиров должен быть привлечен к ответственности еще и за дачу взятки в сумме 41 тысяча рублей  (особо крупный размер).  Мера наказания – до 15 лет лишения свободы.

Расчет судьи был простой. Если у Кабирова есть покровители, дело вернётся в прежнем виде. Если покровителей нет – он получит еще и статью о даче взятки, и тогда сажать его можно по полной, не оглядываясь на Москву.

Дело в Москве попадает к новому, молодому следователю, который, не мудрствуя лукаво, буквально за две недели впаривает Валентину статью о даче взятки, утверждает у прокурора обвинительное заключение и направляет дело в Николаевский облсуд уже по двум статьям Уголовного кодекса.

Все это время от Кабирова не было ни звонка, ни письма. И когда до дня слушания дела осталась всего  10 дней, он, наконец, позвонил.

—      Маркуша, ты меня уже похоронил? –  была его первая фраза.

—    И тебе доброго дня, Валентин! Да нет, просто я решил, что ты обратился к другому адвокату.

—   О чем ты говоришь? Я тут совсем расклеился. После того, как на меня повесили еще и вторую, «расстрельную» статью, сначала топил себя в водке, потом пытался покончить с собой – всю грудь ножом изрезал. Слава богу, Татьяна привела в чувство и завтра я вылетаю к тебе. Теперь одна надежда – на тебя. Деньги -150 рублей -на защиту в твою коллегию уже отправил. Можешь знакомиться с делом.

—     Ну, спасибо за разрешение. Хорошо, что хоть не в последний день сообщил.

 

И вот перед Марком все 12 томов огромного уголовного дела. Вполне на все 15 лет лишения свободы.

И, глядя на эту груду бумаги, он отчетливо понимал: на самом деле ему НУЖНЫ ТОЛЬКО ДВА ЛИСТА из этих 12-ти томов. ВСЕГО ДВА ЛИСТА: Заявление Кабирова, в котором он признается в даче взятки Себянову – 5 копеек с каждого принятого веника — и Постановление о возбуждении уголовного дела. И есть только один способ выиграть это дело: доказать, что первый документ появился на свет РАНЬШЕ второго. Что Кабиров написал своё Заявление ДО момента возбуждения уголовного дела.

Марк смотрит на эти два документа.

Постановление о Возбуждении уголовного дела датировано: 26 февраля,

10-00 часов утра.

Заявление Кабирова датировано тоже 26 февраля. Время – не указано. До 10-00 или после 10-00 – неизвестно. Судьба Валентина – в этих двух документах.  Обозначенных одним числом.

Час за часом он всматривается в эти две бумаги. Вчитывается в их содержание. Выучивает наизусть каждое слово напечатанного на машинке текста. Как бы он хотел, чтоб на заявлении Кабирова пусть в самом неожиданном месте чудом появилось ВРЕМЯ его написания. И было бы это время ранее 10-00 часов, т.е. ДО вынесения постановления о возбуждении уголовного дела. Хотя бы 9-59. Но нет. Таких цифр нет и взяться им неоткуда. Ведь именно на этот факт обратил внимание судья Березинский, когда отправлял дело на доследование.

Так прошел первый день ознакомления с материалами дела. Безрезультатно. Ночь, практически, без сна. Мысли, мысли, мысли.

Следующий день – та же картина. Марк впитывает в себя до буквы СОДЕРЖАНИЕ обоих документов и, как и прежде, нет даже намёка на свет в конце туннеля.

Во второй половине дня начинает потихоньку читать всё дело дальше. Читает в полглаза. Том за томом. Страница за страницей. Допросы, документы, допросы, документы… Документы с множеством резолюций в правом или левом верхнем углу.

Стоп!  Резолюций?   Резолюций!

В голове ярко взрывается фейерверк, а сердце начинает колотиться с бешеной скоростью: «Что я делал  все  эти два дня?  Как всегда, читал СОДЕРЖАНИЕ перелистываемых документов! ТОЧНО ТАК ЖЕ И СУДЬЯ, И СЛЕДОВАТЕЛЬ, И ПРОКУРОР,  практически, всегда знакомясь с делом, читают ТОЛЬКО его СОДЕРЖАНИЕ. И никто никогда не обращает внимание на РЕЗОЛЮЦИИ, написанные мелким, зачастую неразборчивым почерком, налезающие одна на другую, иногда вообще не читаемые. Да и ни к чему тратить нвремя, когда перед тобой 12 томов дела, по несколько сот страниц каждый том. Дай бог, СОДЕРЖАНИЕ документа просмотреть, ухватив его суть.»

Он бросился обратно к первой странице, к  заявлению Кабирова. В левом верхнем углу вкривь и вкось разными чернилами и разными почерками несколько резолюций.

Марк знает, какая ему нужна. Он жаждет, чтоб она была. Он хочет, чтоб она ПОЯВИЛАСЬ.

И – о ЧУДО — она по-яв-ля-ет-ся:

«Рассмотреть заявление и решить вопрос о возбуждении уголовного дела.  Майор…»  подпись неразборчива.

 

Итак, несмотря на то, что в заявлении не указано время его написания, из текста этой фантастической РЕЗОЛЮЦИИ видно, что

Сначала было написано заявление,

Потом  какой-то майор прочитал его,

Потом он написал резолюцию, о том что надо СНАЧАЛА рассмотреть данное Заявление и только ПОСЛЕ его рассмотрения, РЕШАТЬ вопрос возбуждать уголовное дело или нет.

Следовательно, по времени  СНАЧАЛА БЫЛО ЗАЯВЛЕНИЕ, ПОТОМ НА НЁМ НАЛОЖИЛИ РЕЗОЛЮЦИЮ, ПОТОМ РАССМОТРЕЛИ И ТОЛЬКО ПОТОМ ВОЗБУДИЛИ УГОЛОВНОЕ ДЕЛО — само Заявление ПОЯВИЛОСЬ ДО ВОЗБУЖДЕНИЯ УГОЛОВНОГО ДЕЛА!  ДО этого Заявления КАБИРОВА органы о даче взятки НЕ знали.  Значит, Заявление сделано  Валентином ДОБРОВОЛЬНО, и от уголовной ответственности за дачу взятки он в соответствии с законом  должен быть освобожден!

Фух… Вот это да! Фантастика!

Но ведь это пока только Марк так считает. Это — пока  только у него в голове и в сердце.

А как решить колоссальнейшую задачу: вложить всё это в головы судьи и прокурора? Особенно, если учесть, что именно судья Березинский сделал предположение, что заявление НЕ БЫЛО добровольным.  Что после того, как московский следователь подтвердил это предположение, а прокурор утвердил обвинительное заключение придется доказывать судье, что и ОН, и следователь, и прокурор– все они ГРУБО ОШИБАЛИСЬ, и Кабиров не заслуживает такого сурового наказания, как 15 лет лишения свободы ( за умышленное убийство предельный срок был – 12 лет)?!  Доказывать это — всё равно — что шпагу наголо и… галопом на ветряные мельницы!  Другого сравнения не подберёшь.

Все это Марк слишком хорошо понимал, но еще лучше он понимал другое:

конь уже мчит быстрее ветра, шпага – в руке, и он ОБЯЗАН победить «ветряные мельницы».   ПОБЕДИТЬ ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО!

«Что ж, главное у меня есть, — рассуждал Марк, — у меня есть оружие. А как применить его – зависит только от меня. Найду правильную стратегию и тактику, есть шанс. Ошибусь – проиграю. Конечно, ждать суда и в своём выступлении попытаться объяснить мою позицию означает в данной ситуации 100%-ное поражение. Судебное следствие будет длится долго – свидетелей много и много документов к оглашению. И будет наивно полагать, что за те считанные минуты, которые мне отведены для защитительной речи,  судья проникнется убеждением в моей правоте и откажется от своей собственной версии, поддержаной московским следствием.»

Зная, что судья заядлый курильщик, Марк купил пачку лучших болгарских сигарет, и улучив момент, когда Березинский оставил кабинет для  перекура, Марк тоже вышел из комнаты, где знакомился с делом. Угостил судью сигаретой и прикурил свою ( хоть сам не курил).

—  Вы знаете – начал он разговор, — я тут обнаружил интересную резолюцию на заявлении Кабирова о даче взятки. Получается, что оно действительно было написано ДО момента возбуждения уголовного дела. Да и вообще-то он парень неплохой, это жена его…

—     О чем ты говоришь, – резко и абсолютно ледяным тоном перебивает Марка судья – негодяй еще тот. Да он за полтора года ТРИ машины сменил, и все иномарки.  Посуду, из которой ели на своих гулянках, не мыли –выбрасывали. С моим мнением, что его заявление НЕ является добровольным и московское следствие, и московский прокурор согласились полностью. А ты: резолюция… Какая там резолюция, вляпался твой Кабиров по самые уши. И снисхождения  пусть не ждёт: сидеть будет, пока не состарится.

Бух!  Первый блин – жирным комом. Ничего, не падать духом!  Есть еще пять дней.

На следующий день с коробкой шоколадных конфет Марк приземлился в канцелярии суда. Секретари вскипятили чаёк. Пьют, разговаривают.

—   Девочки! И что за человек ваш Березинский?! – возмущается Марк – Как памятник. Никаких эмоций. Никогда не улыбнется, не разозлится. Человек в футляре.

—    Видел бы ты его во время игры в настольный теннис – отвечает его секретарь Света – Когда мы играем, эмоциональней Березинского никого во всем областном суде нет.

«Оп-па! Я, конечно, теннисист не супер, но в юности пинг-понгом баловался,» — подумал Марк.

—   Светочка, так это ж моя любимая игра! Можешь устроить чтоб я поиграл с вами?

—  Нет проблем. Моя напарница заболела. Приходи в час дня,  в обеденный перерыв. Поиграем.

В час дня Марк распахнул двери большой комнаты, где был установлен стол для настольного тениса, и несколько судей и секретарей уже разминались. Света объявила, что играть в паре она будет сегодня с Марком, и они начали игру. Против них играли Березинский и женщина -судья. Немного освоившись, Марк понял, что, несмотря на невысокий уровень своей игры, Березинский с партнершей играют еще слабее. «Что ж, — решил он —  попробуем проверить его амбиции.»

Игру повёл следующим образом: выигрывают три-четыре очка, проигрывают столько же. Выигрывают – проигрывают. В конце тайма уступают на «больше-меньше».

Как же преобразился судья, которого Марк считал «сухарем»! Как он сокрушался при каждой неудаче, и как радовался каждому выигранному очку!

Сыграли еще раз. Марк изменил тактику: выигрывая 7-8 очков, к концу тайма давал ему возможность догонять и в последнюю минуту – выигрывать. И как же «искренне» и громко Марк огорчался поражению! А потный, раскрасневшийся Березинский радовался, как мальчишка. Обеденный перерыв закончился, и Марк подошел пожать руку сопернику-победителю.

—    Слушай, Захарыч, я сегодня, получил удовольствие, играя с вашей парой. Завтра придешь? – спросил Березинский.

—        Мне тоже очень понравилась игра. Жаль, что проиграли два раза. Но завтра возьмем реванш. Не сомневайтесь!

Покровительственная улыбка была его ответом. Света ничего не спрашивала. Она играла неплохо и сразу все поняла.

На следующий день пришли в перерыв играть только они вдвоём: Марк и Березинский. Они играли один на один, и Марку гораздо легче было вести свою тактику. При каждом пропущенном мяче, он сокрушался так, как будто проиграл миллион, а судья  расцветал так, будто он этот миллион выиграл. Они сыграли три партии, из которых Березинский «победил» в первой и последней.

Вытершись полотенцем, он подошел ко Марку, пожал руку и, вдруг, хлопнув его по плечу спросил:

—    Так что ты там бормотал мне О КАКОЙ-ТО РЕЗОЛЮЦИИ? Где она? Что в ней?

Вспыхнув от неожиданности, еще не веря своему  счастью, Марк скороговоркой выпалил:

—    В левом верхнем углу  заявления Кабирова, в котором он описывает все свои «подвиги», в том числе и дачу взятки, среди нескольких других резолюций имеется короткая, но внятная резолюция: «Рассмотреть заявление и РЕШИТЬ вопрос о возбуждении уголовного дела.»  Я сам её только на третий день углядел. Но смысл не оставляет сомнений – заявление было сделано до вынесения постановления о возбуждении уголовного дела. Кроме того, в томе 3-м среди многих протоколов допросов есть протокол допроса милиционера-оперативника, который прямо говорит: «До Кабирова мы о взятках не знали» – и тут же достав из своей папки протянул ему копию первого листа заявления и копию страницы с допросом оперативника.

—    Ладно. Посмотрим на досуге – не глядя, засовывает Березинский бумаги во внутренний карман пиджака – Завтра придешь? А то что-то твоим реваншем пока и не пахнет, ха-ха-ха!

—     Не беспокойтесь. Завтра 100% победа будет моей.

Ах, как ему  хотелось сказать, что свою «победу», пусть пока маленькую, промежуточную, но  победу – он уже положил в свой карман. Более глубокий, чем карман пиджака судьи.

Так они и играли во время обеденных перерывов до того дня, как началось слушание этого дела. Кабиров прилетел за два дня до этого и поселился в квартире Марка.

Первое, о чем Марк его спросил: « Ты в разводе с бывшей женой?».

—    Да. Она подала, я согласился.

—    А с Татьяной зарегистрировали брак?

—    Нет.

—    Если ты получишь  срок – я ведь не бог, – к тебе на свидание кроме мамы никого  не пустят. Ты это понимаешь?

—        И что же делать?

—  Срочно телеграммой вызывай Таню сюда. Пусть прилетает самолетом.

На следующий день после обеда Марк привёз новоиспеченных молодоженов регистрировать брак в ЗАГС Корабельного района. В этом же районе находился и его юридический офис. Объяснил ситуацию  заведующей ЗАГСом — и через час их маленькая компания поехала в ресторан праздновать бракосочетание.

Суд-судом, а свадьба-свадьбой.

Этот судебный процесс длился около трех недель. Первые дни – в Николаеве, а потом выехали в сельский район, где жили большинство свидетелей, торговавших вениками с помощью Кабирова. Обвинение поддерживал заместитель прокурора области, убелённый сединами юрист, умница и интеллигент.

Работа в районном центре сблизила участников процесса: судью, его секретаря, прокурора и Марка. Они вместе завтракали, обедали и ужинали в местном кафе, и хоть о деле не говорили, общечеловеческие отношения стали ближе.

За это время Марк подобрал целый ворох материалов, в которых разъяснялось, в каких случаях заявление о даче взятки следует считать добровольным: 1)Постановление Верховного суда Украины по делам о взяточничестве, 2)несколько конкретных дел, решенных Верховным судом в том ключе, в котором он собирался доказывать , что заявление Кабирова было добровольным и 3)несколько статей видных юристов-ученых, подтверждающих его позицию. Нужные абзацы были ярко выделены Марком, и сразу бросались в глаза.

Разложив всё это в наиболее читабельном порядке, Марк однажды за ужином, оставшись вдвоём с прокурором, предложил:

—    Вы извините меня, пожалуйста, за эту просьбу. Я – начинающий адвокат. Дело Кабирова особой важности – оно находится на контроле Министерства юстиции Украины (это была правда). Каждую неделю отчитываюсь о его ходе перед Президиумом коллегии адвокатов. Скоро прения сторон. Вы – опытный профессионал, у вас за плечами десятки, если не сотни подобных дел. Пожалуйста, посмотрите собранные мной материалы, и единственное о чем я прошу: скажите, ПРАВОМЕРНО ЛИ С МОЕЙ СТОРОНЫ ЗАНЯТЬ ТАКУЮ ПОЗИЦИЮ ЗАЩИТЫ, или нет. Очень не хочу опростоволоситься в таком резонансном деле.

Брови прокурора поднялись, но материалы он принял и пообещал через пару дней дать ответ. И действительно, через время он вернул  папку со словами:

—   А вы неплохо поработали. Ваша  позиция заслуживает тщательного анализа.

Вот!   Это то, что и было надо!

Ведь для чего он заранее всунул прокурору обоснование своей позиции? Для того, чтобы после прочтения такой массы юридического материала в пользу ДОБРОВОЛЬНОСТИ заявления Кабирова, она отложилась в его голове еще до начала их поединка в судебных прениях. А может быть и вызвала сомнения в первоначальной  уверенности в том, что заявление не было добровольным.

Приближался день окончания судебного следствия. Марк с Валентином жили в одном номере районной гостинницы. За день до начала прений сторон: обвинителя и защитника — Валентин вдруг говорит:

—   Послушай, а что мне делать с этими бумажками?

И он достаёт три больших листа бумаги, убористо исписанных мелким женским почерком, на которых перечислются десятки изделий из хрусталя: люстры, посуда, статуэтки. Их размеры и стоимость. Внизу дата и чья-то подпись.

—   Это что?

—  Понимаешь, меня арестовали в 6 утра. А обыск провели только в 10. Жена успела до обыска, перенести весь наш хрусталь на сумму более 15 тысяч рублей в квартиру соседки с нижнего этажа, с которой у меня всегда были хорошие отношения.

—  Когда через четыре месяца меня отпустили под подписку о невыезде и я, купив шампанского, пришел домой, жена прогнала меня, не отдав даже одежду и обувь и пригрозив вызвать милицию. Расстроенный, я спустился вниз, в квартиру соседки. Мы выпили шампанское, потом она принесла коньяк. Я расчувствовался, расплакался – даже с дочкой повидаться не пустили. И, вдруг, соседка говорит, что хрусталь-то наш находится у неё. Но отдаст она его нам, только ПО ОБОЮДНОМУ СОГЛАСИЮ. Как разделим, так и отдаст. И сколько я ни уговаривал её отдать мне хотя бы половину – ни в какую. Но она дала мне копию расписки, которую у неё взяла моя бывшая жена, когда оставляла у неё хрусталь. Вот эти три листа бумаги, соседка расписалась и вручила мне как свидетельство того, что себе она его себе забирать не собирается.

—    Валик, а ты надеешься, что получишь хоть что-нибудь из этого списка «ПО ОБОЮДНОМУ СОГЛАСИЮ»?

—    О чем ты говоришь?! Конечно, нет.

—  Ну тогда ты сделаешь красивейший жест в истории советского правосудия.

И затем Марк битый час репетировал с ним перед зеркалом сцену, которую на следующий день со всем блеском тот и продемонстрировал в судебном заседании. На вопрос судьи: «Имеются ли у подсудимого заявления, добавления или вопросы перед окончанием судебного следствия?» — Кабиров встал и хорошо отрепетированным голосом взволнованно произнёс:

—   Граждане судьи! За эти три с небольшим недели судебного процесса я прожил жизнь более долгую, чем за все прошедшие тридцать шесть лет. Долгую не во времени, а в переосмыслении того, чему нас учат с детства: что такое «хорошо», и что такое «плохо». Я осознал, что последние годы я жил абсолютно неправильно. Я стремился не к тому, к чему должен стремиться каждый советский человек. Наваждение легкой наживы вскружило мне голову и всячески поощряемое моей бывшей женой, в конце концов,  привело меня на скамью подсудимых. Я глубоко раскаиваюсь в содеянном и хочу хотя бы частично загладить свою вину — вернуть имущество, нажитое мною незаконным путем. Я вручаю вам расписку соседки по квартире, из которой следует, что у нее сейчас находится имущество на 15 тысяч рублей, ранее принадлежавшее мне. Я выдаю его государству с чистым сердцем, и огромная тяжесть снимается с моей души. Это всё.

В зале – оглушительный взрыв тишины.

И судья , и народные заседатели, и прокурор прекрасно знали, что в девяносто девяти случаях из ста подсудимые, несмотря ни на что, перед лицом угрозы тюрьмы стараются утаить и сохранить хоть какую-то копейку для того, чтобы можно было на что-то жить и содержать семью, когда закончится срок лишения свободы. А тут подсудимый сам, по своей воле отдаёт государству последнее, что имеет да еще и в таком размере! Редчайший в судебной практике случай!

Первым опомнился прокурор. Он встал и заявил, что деятельное раскаяние Кабирова не может быть не учтено при назначении меры наказания подсудимому.

Есть!  Сработало! Еще один весомый ковш бетона в фундамент  будущей победы!

И действительно, в прениях прокурор выступал очень коротко. Он хоть и просил признать Валентина виновным, но учитывая  деятельное раскаяние, предложил приговорить Кабирова только к 5-ти годам лишения свободы ( ниже низшего предела) из 15-ти, предусмотренных санкцией.

Речь адвоката заняла 40 минут. В ней Марк сделал подробнейший анализ юридической составляющей дела. Разжевал до мельчайшей консистенции факты, указывающие на то, что заявление Кабирова было сделано ДО того, как милиция об этом узнала, т.е. ДО возбуждения уголовного дела. Что узнали органы о даче взятки ТОЛЬКО от Кабирова (между прочим, взяткополучатель, подсудимый Себянов так и не признал свою вину).

Привёл все, имеющиеся в деле доказательства своей правоты. Увязал это с положениями Пленума Верховного Суда Украины, рядом приговоров Верховного Суда и мнениями выдающихся советских юристов, изложенными в солиднейших юридических изданиях.

Затем подробно остановился на личности подзащитного. Зачитал массу положительных характеристик, начиная со школы, института, места работы и места жительства ( всё это он подготовил после первой их встречи).  И, конечно, по полной программе высветил его — не на словах, а на деле — РАСКАЯНИЕ: принесение в дар государства своего имущества на сумасшедшую по тем временам сумму денег – пятнадцать тысяч рублей

(на эти деньги в то время можно было десять лет жить не работая).

В заключение Марк просил оправдать Кабирова по статье о даче взятки на основании добровольного заявления, а по статье о коммерческом посредничестве определить меру наказания НЕ СВЯЗАННУЮ С ЛИШЕНИЕМ СВОБОДЫ. ТАКОМУ ЧЕЛОВЕКУ ТЮРЬМА НИ К ЧЕМУ!  ЕГО ИСПРАВЛЕНИЕ ВОЗМОЖНО БЕЗ ИЗОЛЯЦИИ ОТ ОБЩЕСТВА!

Суд удалился в совещательную комнату для вынесения приговора.     Совещались они часа три.  После этого судья огласил резолютивную часть приговора:

Себянова, который, будучи должностным лицом, занимавшим ответственное положение ( директор хозяйственной базы) за вымогательство и получение взятки в особо крупном размере, не признавшего свою вину,  приговорить к 12-ти годам лишения свободы;

Кабирова – по статье о даче взятки ОПРАВДАТЬ,

по статье «Коммерческое посредничество» приговорить:

к 2-м годам лишения свободы УСЛОВНО с обязательным привлечением к труду на стройках народного хозяйства («химия») .

Татьяне,  жене Кабирова, которая уже привезла ему целый мешок вещей, необходимых для заключенного, на следующий день пришлось увозить их обратно в Москву. Вместе со своим непутевым мужем. Целым и невредимым. И, конечно же совершенно нетрезвым. Его еле загрузили в вагон, где тот сразу громко захрапел.

«Добрых снов, Валентин Александрович, сын партизанского командира,  Героя Советского Союза! Нож гильотины, просвистевший рядышком с твоей головой, чуть-чуть не задел её. А «чуть-чуть», как у нас говорят, не считается…» — с улыбкой думал Марк, махая рукой счастливой Татьяне, отвечавшей ему тем же через стекло вагона отправляющегося поезда.

Анна Марковна на суде так и не появилась. Видно, она не верила в благополучный исход дела и не хотела присутствовать в момент, когда её сын получит длительный срок заключения. Не дай бог – попадет в прессу.  Ведь, как она сказала при их первой встрече: «Мне Честь семьи Кабировых – дороже собственной жизни».

 

 

 

Теория и практика джунглей

Приятные воспоминания убаюкали Марка, а, проснувшись, он первым делом предложил Николаю ходатайство о помиловании. Читая его, Николай так разволновался, что к завершению глаза его стали влажными, и это порядком его смутило.

—  Спасибо, Марк! Век не забуду. Теперь я уверен, что сидеть мне уже недолго. Такое не может не тронуть помиловщиков.

—  Ещё раз напоминаю. Пусть жена подключит всех своих и твоих знакомых и родственников, но добьётся, чтоб депутат Верховного Совета это ходатайство поддержал. Вот тогда будет наверняка.

— Да помню я, помню. Ладно, давай ешь свою кашу, а потом я тебя учить буду, — пряча  ходатайство между своими бумагами, всё еще расстроганным голосом проговорил Николай.

Он оказался бесценным источником информации и «профессором», обучившим Марка многим и многим премудростям тюремного быта, а главное – отношений между зэками. Их понятиям, стилю поведения. Что можно говорить и делать, а что нельзя. Конечно, всё предусмотреть было невозможно, но фундамент, базис таких важных для него знаний Марк получил. И главный среди них: НЕ ВЕРЬ! НЕ БОЙСЯ! НЕ ПРОСИ!

Не верь – потому что в преступном мире обмануть и получить выгоду поощряется и одобряется однозначно. Дал себя обмануть, значит ты лох, глупец, слабак. Не бойся – хочешь выжить, не показывай страх. Иначе затопчут или даже «опустят». Покажешь дух, бесстрашие (пусть страх и разрывает тебя изнутри) – даже если и изобьют, заслужишь уважение, а в дальнейшем и поддержку (если повезёт). Не проси – просить, значит проявить слабость. Просить вообще не принято. Проявишь себя, и,  если сочтут нужным – тебе помогут.

«Университеты» Николая Марк запомнит на всю свою жизнь.

 

Пришёл август. Последний месяц лета. Марк окунался в его уходящую нежность  только  раз в день на один час, когда их с Николаем выводили на прогулку в тюремный дворик, и то через железную решетку, нависавшую над всем периметром дворика размером восемь на десять метров.

Он мерял это пространство неторопливыми шагами вдоль и поперёк, и вместе с плывущими над ним и кажущимися сквозь решётку молочными в черную клетку  облаками – в него вплывали строчки песни об уходящем лете:

 

Ударит внезапно судьба по глазам горя плетью.

С кем радость делил – как их чётко фильтрует бедой…

Их лица,

Как будто последние дни уходящего лета,

Печально,

Прощальной плывут чередой.

 

Надолго-надолго укутана жизнь чёрным пледом –

Не каждый теперь поспешит руку мне протянуть.

Их лица,

Как будто последние дни уходящего лета,

Которых,

Уже никогда не вернуть…

 

Кто верен мне был, что я вам оставляю в наследство?

Любви огорченья и дружбы терновый венец?

За то, что

В смертельно-холодный буран уходящего лета

Мне жизнь спас

Костёр ваших верных сердец.

 

А осень срывает с деревьев златых эполеты –

Вот так же бесстрастно разжалован нынче и я…

Звездою,

Рожденной в безлунной ночи уходящего лета

Надежда

Мне ласково будет сиять…

 

За это время Марку еще несколько раз пришлось встречаться со следователем, молодым парнем, на время заменившим Верноруба.

Первый раз — на очной ставке с цыганкой Любой. Видно было, что она – угнетена  и расстроена. Чувствовала себя явно не в своей тарелке. Отвечала на вопросы коротко, отворачивая глаза: да, такого-то числа, в такое-то время вручила адвокату Рубину Марку Захаровичу 5000 рублей для передачи следователю Мудко, чтобы облегчить судьбу матери. Таким образом, он еще раз убедился:  Люба сдала и его, и Володю.

Опустошённый, еле переставляя ноги Марк вернулся в свою камеру, и  нескончаемые часы ожидания  в полной тишине потянулись снова.  Стемнело. Ни есть, ни спать Марк не мог.  И  под утро он снова  рухнул в самобичевание, еще сильнее растравляя душу:

— И почему опять,  второй раз, я плюхаюсь в одну и ту же лужу? Не наступаю, а с разбега прыгаю на одни и те же грабли! Совершаю ту же ошибку! Зачем иду на такой жуткий и неоправданный риск? Отец тоже постоянно нёс добро людям. Тоже бескорыстно. Но без всякого риска. Неужели переживание чужой боли и врождённый авантюризм отключают элементарную осторожность?   Да, видно, это из той самой оперы, когда чувства затмевают разум. Стирают его на время. Как в этот, так и в первый раз. Семь лет назад. Когда, сломя голову и не задумываясь о последствиях,  я бросился помогать армейскому другу Лёве Липовичу поступать в институт культуры.

 

Поступление в институт культуры

Встретившись с Марком в Дубнах сразу после армии и, узнав, что тот собирается поступать в Харьковский юридический, Лёва пригорюнился. Дело в том, что нормально учиться в школе     возможности у него не было – закончив 8 классов Лев поступил на заочный в музыкальное училище, пошел работать и одновременно посещал вечернюю школу, обучение в которой было формальным.

Придя из армии, он перевелся на дневное отделение училища, но Марк понимал, что если друг останется в Дубнах работать музыкантом, вряд ли его ждет хорошее будущее: во-первых, зарплата небольшая, во-вторых, пьянство в музыкальной среде – обычное дело. Многие музыканты просто спивались.

Поэтому  Марк предложил Лёве поехать вместе с ним  в Харьков и попробовать поступить в институт культуры.

—  Музыку-то я сдам, Но сочинение, история, руский язык и литература –  без понятия. В школе толком не учил, а сейчас тем более забыл. И что знал, и чего не знал – отбивался Лева.

Вспомнились их дни в армии, мечты о будущем, забота и помощь Левы в голодные дни. «Оставлять его одного в Дубнах было бы предательством,- думал Марк, — я должен ему помочь, во что бы то ни стало. Но как?»

И снова — невидимая черта, и надо было принимать решение.

—  Я сам сдам эти экзамены за тебя, — неожиданно выпалил он, — прорвёмся.

По приезду в  Харьков Лева сдал документы в институт культуры.  Его первый экзамен – музыка — был на день раньше, чем экзамен Марка. Отличный музыкант, Лева блестяще сдал этот экзамен, и, положив в свой багаж первую «пятерку», отправился вместе с Марком на его первый и самый главный, решающий, экзамен по истории СССР, который, к счастью, так успешно завершился.

На следующий день Лева должен был писать сочинение, (притом, что для него легче было бы слетать на Луну). Поэтому после сдачи Марком экзамена по истории и «обнадёживающего» разговора с деканом, они с Лёвой поехали к Рите, кузине Марка, домой.  Дома никого не было, и вот тут начались приготовления к тому, на что, наверное, решился бы далеко не каждый.

Лева сел за стол, и каким то образом отклеил свою фотографию с экзаменационного листа. Фотография эта была скреплена круглой печатью: третья  часть печати — на белом поле фотографии, а две трети — на экзаменационном листе, на которую это фото наклеено.

Затем на место своей он вклеил фотографию Марка с таким же полукругом белого поля, на котором должна стоять такая же треть печати. Это был второй экземпляр фото Марка, красовавшегося на его собственном экзаменационном листе юридического института.

—   И где мы возьмем печать института культуры ? – спросил Марк.

Ответили  «золотые руки» его друга: он взял прямоугольную фиолетовую стиральную резинку, разломал надвое тонкую пластинку лезвия безопасной бритвы и его кончиком аккуратненько вырезал на резинке и контур печати, и каждую буквочку, которая была на его фото, отклееном только что. Получилось с первого раза. Перепробовал несколько чернил, после чего одним из них заполнил вырезанную часть печати на резинке. Попробовал оттиск на чистом листе бумаги, а затем прислонил резинку к белому полю на фотке Марка. Буквочки и полукруг микрон в микрон совпали с частью печати на листе. «Левша», а не Лёва!

Получился экзаменационный лист Льва Липовича с фото Марка, как будто оно всегда там и было.

На следующий день с этим экзаменационным листом Марк написал сочинение в институте культуры. Писал быстро, проверил наспех. Нервничал. Результат – четыре балла.  Затем сдал историю: «отлично».

Последний экзамен – русский язык и литература устно. Лева сообщил, что после этого забирают экзаменационные листы. И …?

Пришлось возвращать на место ЕГО фотографию и идти сдавать экзамен с лицом в экзаменационном листе, похожим на Марка,  примерно, как Элвис Пресли на Майкла Джексона.

Русский Марк помнил еще со школы, специально не готовился. Но вопросы в билете попались легкие. По литературе  ( «Ранние произведения Горького») он мог отвечать, цитируя дословно.

Абитуриенты перед  ним отвечали довольно скромно, получая неплохие оценки. И если бы и Марк отвечал попроще, внимания бы не привлек. Но когда он стал сыпать цитатами, что слишком уж контрастировало с ответами предыдущих кандидатов в студенты, то вдруг с ужасом увидел, как женщина-экзаменатор протягивает руку, берет со стола его, вернее Левин, экзаменационный лист, открывает его на первой странице и… взгляд на фото – взгляд на Марка, взгляд на фото – взгляд на Марка. Её ассистентка тоже заглянула в лист и тоже стала как-то странно на него смотреть.

Сердце  заколотилось так, что хоть держи обеими руками.

Пот струится по лицу и справа и слева.  Сообразив, Марк достает платок и, не переставая отвечать, отворачивается то вправо, то влево, якобы вытирая пот, а на самом деле, прикрывая лицо рукой и платком. Потом  будто нечаянно роняет ручку, ныряет под стол и долго-долго ее ищет.

« Заметят или нет ?  Что будут делать ?  Поднимут крик ?  Вызовут милицию ?»  мысли панически прожигали мозг.

Вечно сидеть под столом он не мог, а когда вылез пред светлые очи экзаменаторов, они смотрели на него так, как смотрели бы на инопланетянина.

« Конец  фильма! Бежать !» –  напрягся Марк, готовый вскочить. И в тот же миг — голос преподавателя:

—  Прекрасный ответ, Лев!  Сразу видно, что вы любите русскую литературу. Держите ваш экзаменационный лист. Можете идти.

Дважды им повторять не пришлось. Через секунду, он уже был у выхода из аудитории и с непередаваемым облегчением сдал Левин экзаменационный лист в Приемную комиссию.

Очевидно, экзаменаторы не зря так долго сравнивали лицо на фотографии с его лицом – непохожесть трудно было не заметить. Но, видно, им просто и в голову не могло прийти, что кто-то бы посмел пойти на такой сумасшедший шаг.  (Хорошенькое начало юридической карьеры!).

Лев в итоге «набрал» 19 баллов из 20-ти и стал студентом Харьковского института культуры. К его чести нужно сказать, что в дальнейшем учился он прекрасно. Сам получал свои «пятерки» и «четверки» и закончил институт одним из лучших студентов.

Воспоминания прервались очередным вызовом на допрос. И опять молодой, неприятный в общении, следак, заменявший Верноруба.  До этого момента Марк боялся спросить о семье. Но после очной ставки с Любой, терять ему уже было нечего.

—   Я хотел бы узнать о моей семье, как она там?  И позвонить жене…

— Рубин, какой звонок, какая семья? Забудь! Жена от тебя СРАЗУ ОТКАЗАЛАСЬ! Когда мы допрашивали её, она сказала, что никогда тебя не любила, с зэком никаких дел иметь не желает и подаёт на развод. У неё в роду судимых не было и не будет. Тем более, что СЫН ТЕБЕ НЕ РОДНОЙ.

« УДАР!!!   ЕЩЁ УДАР!!!    В ДЕСЯТКУ!   В  ЦЕНТР  СЕРДЦА!!! — Марк застыл, — КАК ТАК?  ЗА ЧТО?»

«Да, первое время – у нас не складывалось. Но в последние два года отношения были безупречными: Лера с нетерпением ждала меня с работы, не дай бог опоздать – всех обзвонит. Она была намного нежней и ласковей, чем раньше. И тут…?»

Предательство жены, близкого человека, с которым прожито три года, было в сто раз больнее, чем предательство незнакомой женщины — цыганки Любы. Сердце плавилось от горя. Ведь Марк не только потерял жену. Потерял и  ребёнка, своего первого и любимого сына!!!

Вернувшись в камеру, камнем упал на нары. Николай понял, что случилось что-то страшное, и с вопросами не лез.

«Лера, Лера, как ты могла? Ну ладно в обычной, повседневной жизни… всякое бывает. Но предать сейчас, в такую минуту, когда я — на волоске между жизнью и смертью… Да ты же своими руками рвёшь этот тонюсенький волосок…А ведь я тебе так верил. Верил безоглядно!!!» —  мысли сверлили мозг, раскаляя его добела.

«Лера, Лера…» — и то ли наяву, то ли во сне он вдруг  увидел себя – студента – приехавшего четыре года назад летом в Николаев на трёхмесячную стажировку.  В первые дни знакомства со своей женой.

Неожиданное знакомство

Закончилась стажировка в милиции и в суде,  закончилась и полукурортная жизнь Марка в Корабельном районе, в гостеприимном доме Паши Орловского и его мамы.

Последний месяц он должен был стажироваться в прокуратуре,  в центре города Николаева.

Сказать, что ему понравился Николаев – ничего не сказать. Марк был абсолютно очарован его необычайным южным колоритом: уютными белыми хатками, широкими чистыми прямыми  улицами, снежным цветом акаций весной и нереально большим количеством кареоких красавиц на центральной пешеходной улице Советской.

 

« День уснул, и над вечерним Бугом

Алым пламенем расцвел закат.

Заколдованным струится кругом

Южной ночи аромат.

 

На акациях  луны творенья —

Гроздья белые цветов.

И над градом, где не властно время,

Гордо властвует любовь.» —

первая песня, навеянная южным ветром и романтическими впечатлениями.

Поселился Марк у дальней родственницы своей мамы Ольги Михайловны.  Она оказалась  доброй, заботливой пожилой женщиной, которая жила в двухкомнатной квартире со своим неженатым сыном Борисом,– спокойным кареглазым крепышом лет сорока, тренером по прыжкам в воду. Марк быстро подружился с дальними родственниками и через пару дней они общались так, будто знали друг друга всю жизнь.

Прокуратура находилась рядом, и из стажировки в ней Марк, практически, ничего не вынес. За исключением ящиков с овощами и фруктами, которыми с ним делился руководитель стажировки — помощник районного прокурора — после посещения в выходные дни своих  «подшефных» колхозов точно так, как это делали следователи в Корабельном районе.

Ящики Марк отдавал родственникам, чему они, привыкшие жить на одну пенсию и одну зарплату, были чрезвычайно рады. Ольга Михайловна уже не работала и помногу общалась с ним в свободное от домашних дел время. Среди прочих тем она подробно рассказывала о своей семье.

Кроме сына Бориса у нее была дочь Марианна, замужем за подполковником морской авиации, и у них двое детей – Валерия, на год младше Марка, и Сергей, четырнадцати лет. Особенно много он услышал о Валерии, любимой внучке Олги Михайловны. Валерия была замужем за инженером, намного старше её. По словам Ольги Михайловны, тот совсем не любил Леру и женился на ней по рассчету (отец – подполковник, а офицеры морской авиации зарабатывали по тем временам огромные деньги).

Несколько месяцев назад у Валерии и её мужа родился сын Владик, который интересовал отца не больше, чем прошлогодний снег.

Ольга Михайловна каждый день с болью в голосе рассказывала, как муж обижал Леру, открыто гулял, в том числе и когда она была беременна. И эти рассказы, повторяющиеся изо дня в день, невольно будили в сердце Марка жалость к незнакомой внучке такой хорошей и доброй бабушки.

Затем Ольга Михайловна показала альбом с фотографиями, на которых Валерия выглядела красавицей: правильные и тонкие черты лица, аккуратненький носик, огромные карие глаза, пухлые бантики губ.  Красивых жалеешь больше. И откуда ни возьмись, влетела мысль: «Вот возьму и женюсь на ней. И всем будет хорошо: и мне, и Лере , и бабушке.»

Лера нагрянула внезапно вместе с подругой  — «проведать бабушку», (правда, пирожков почему-то не принесла). И Марк  увидел, что оригинал оказался даже лучше фотографий. Это не было любовью с первого взгляда, но Лера ему понравилась.  На следующий день позвонила её мать и пригласила к ним в гости.

Их военный городок располагался в густом парке, в котором после знакомства с родителями они с Лерой гуляли вечером больше часа. И Марк придложил сходить в кино на следующий день.

—   Если мама согласится посидеть с Владиком – ответила она.

Мама согласилась. После фильма они опять долго гуляли. Лера рассказывала о разных эпизодах своей неудавшейся семейной жизни,  а у Марка  перед глазами почему-то проносились лихие картины к тому времени прошедших разудалых свадеб  его друзей: Вити Белого, Коли Умельцева, Толика Плоткина. «А что же я?   Чем хуже?» — сквозила мысль.

И перед расставанием, в тиши ночного парка, вдруг, прозвучало:

—   Лера, выходи за меня замуж. — Сказал и сам испугался.

После глубокой паузы она напомнила, что, вообще-то, еще замужем, но, в то же время, обещала подумать.

—   А я и не тороплю.  До отъезда в Харьков еще три недели, и, будет время узнать друг друга получше.

С того вечера он каждый день после стажировки он мчался к ней домой и проводил все вечера с Лерой и её маленьким сыном.

Марку сразу понравился солнечный улыбчивый бутуз Владик, так радостно реагировавший на любого, кто ему улыбался. Ему нравилось наблюдать, как Лера в домашнем халатике возится с ним, пеленает

( памперсов еще не придумали), кормит, играет.

И эта атмосфера – «мадонна с младенцем»,  в которую он попал впервые, наполняла душу неведомым ранее теплом и умиротворением.

Марк больше не упоминал о своем предложении. Ведь действительно неизвестно, как пройдет ее встреча с мужем после завершения командировки. Но о том, чтобы он звонил ей из Харькова почаще, Лера попросила сама.

Получше узнать друг друга так и не получилось.

Марк о себе рассказывал больше, она о себе — только в общих чертах, и кроме того, что Лера окончила филологический факультет пединститута, работала в детском саду, а также многочисленных историй, как муж не любил и обижал её, он больше ничего и  не узнал.

Не узнал, да, честно говоря, и не интересовался: насколько совпадают их взгляды на хорошее и плохое; на роли жены и мужа в семье; какие у них общие интерсы и увлечения. Просто не думал об этом. Может быть потому, что было ему тогда всего 22 года, а опыт общения с женщинами — минимальный.

Четвертый, последний курс учиться приходилось поусерднее. Но почти через день с переговорного пункта летели звонки в Николаев. Буквально пару минут разговоров, но они в достаточной мере поддерживали ту невидимую нить, которая протянулась между ними с момента знакомства.  Сентябрь, октябрь, ноябрь.

В ноябре Марк попал в инфекционную больницу с желтухой.  На три недели. Попросил Юру Свирского сообщить Лере, что временно звонить не сможет.  Частенько ребята приходили проведать, но общаться с ними получалось, только выйдя на балкон палаты, расположенной  на втором этаже. Внутрь больницы никого  не пускали.

Однажды слышит со двора знакомый голос Юры. Выходит на балкон и видит, внизу рядом с Юрой стоит… Валерия.

За время пребывания в её доме Марк успел неплохо познакомиться с её мамой.  Властная, абсолютно деспотичная и не признающая иных мнений, кроме своего. Ни подполковник муж, ни  Лера даже и не пытались с ней спорить. Отношение  ко всем домочадцам кроме сына Сережи – холодная строгость без сантиметов.  Не раз приходилось слышать в ответ на просьбу Леры побыть пару часов с Владиком:

—    Ты не для меня рожала. Сама и занимайся.

Поэтому, увидев съежившуюся на холодном ноябрьском ветру Леру во дворе харьковской инфекционной больницы, первое, что подумал: « Как же она вырвалась из дома? В другой город?   Ко мне?»

Это уже был другой уровень отношений.

Оказалось, сообщение Юры о том, что некоторое время Марк звонить не сможет, не на шутку встревожило Леру, и она решила выяснить всё сама. Между прочим, сообщила, что встретив мужа из командировки, объявила ему, что подала на развод, чему он и не сопротивлялся.

 

                                                       Свадьба

В марте Марк с Лерой подали Заявление в Николаевский ЗАГС, и свадьбу наметили на май ( «кто в мае женится, всю жизнь будет маяться»), как раз перед выпускными экзаменами Марка.

Из Николаева он поехал домой в Дубны и рассказал родителям о своём решении. Марк еще не закончил говорить, как понял, что сейчас произойдет что-то страшное. Никогда прежде ему не приходилось видеть отца таким. Несколько часов подряд он просил,  кричал, уговаривал Марка не делать этого, приводя массу аргументов. Он был категорически против.

Несколько дней Марк пытался убедить его согласиться – бесполезно: «Тебе будет плохо. Жизни не будет!» — твердил раз за разом отец.  Пришлось вызывать из Кременчуга «тяжелую артиллерию» – мужа маминой сестры, которого папа очень уважал, и,  в конце концов, после двухдневных уговоров отец дал свое согласие.

Марк приехал в Николаев за два дня до свадьбы. Обсуждались последние детали. И вдруг они с Лерой как начали спорить. По мелочам: заказывать шампанское в Загсе или нет, бить бокалы «на счастье!» или нет, кого куда посадить за столом, как принимать его друзей на следующий день, «воровать» невесту или нет…  Это было ужасно.

В какие-то полдня прояснилось, что они совсем разные: поэзия и проза, романтик и прагматик. И никто не хотел уступать. Споры переросли в ссоры. В присутствии её родителей, которые , конечно, принимали её сторону.

И в ночь перед свадьбой дошло до того, что Марк, взорвавшись, крикнул:  « Все! Хватит! Свадьбы не будет! Лучше раньше, чем позже!»

И это при том, что с десяток его друзей, приехавшие из разных городов, уже находились в военной гостиннице в ожидании завтрашнего торжества.  Родители приехать не смогли – заболела мама.

Почти всю ночь Марк не спал, твердо намереваясь завтра же уехать обратно в Харьков. И вдруг в 7 часов утра отец Леры позвал его к телефону — междугородный звонок.  И такой родной папин голос:

—    Сынок, мы  с мамой поздравляем тебя с самым главным днем в твоей жизни и желаем, чтобы в твоей семье все было так же хорошо и по-доброму, как всегда было у нас!

У Марка, как удавкой, перехватило горло. Он понял, что не хватит ни сил, ни совести объявить папе о том, что он отменил свадьбу. Не смог. Слабак !

Судьба вела его по своему  пути, известному только ей.

Друзья конечно же не подвели. Свадьба удалась на славу!

Витя Белый, Толик Плоткин, Лева Липович, Коля Умельцев, Гена Маневич и Юра Свирский залили зал каскадом стихотворных тостов, юмористических сценок, песен и танцев так, что николаевским друзьям Валерии только и удалось, что «украсть невесту», на поиски которой ушла уйма времени.                     Запомнился тост отца невесты:

—  В семейной жизни главное – уступать друг другу, идти на компромиссы.  За ваше взаимопонимание!

Что чувствовал Марк в это время ?

Безудержного веселья и счастья, как на свадьбах своих друзей, он не испытал. Понимал, что они с Лерой – разные, и будет нелегко. Но надежда на то, что с течением времемни то самое «взаимопонимание» придет – не оставляла. Они ведь еще и не жили вместе…

Так на правой руке у Марка появилось первое тоненькое золотое колечко, с которым он и вернулся в Харьков сдавать госэкзамены. Отправив в Министерство копию своего Свидетельства о браке и просьбу изменить назначение в адвокатуру с Волынской области на Николаевскую, засел за подготовку к госэкзаменам, которые и сдал на «пятерки», получив красивый  Красный диплом.

 

Николаев

Семейная жизнь началась, как говорят на Украине «в приймах», т.е. в доме родителей жены. Молодожёны спали на диване в проходной комнате, куда в самое неподходящее время ночью без стука полюбила врываться Лерина мама, всегда находя предлог.

Через пару месяцев Марка отправили стажером-адвокатом в поселок Казанку, где когда-то располагался казацкий полк, и вместо названий улиц остались номера казацких сотен: Первая сотня, Седьмая сотня и т.д. Жена с сыном остались жить в Николаеве. Зарплата – 60 рублей, половину из которых он отсылал Лере и Владику. Снял комнату в домике у старушки, и чтобы как-то прожить, организовал вокально-инструментальный ансамбль в крошечном Доме культуры. Играли на танцах по выходным. Но все равно жилось впроголодь. И только когда подарил своей хозяйке мешок дефицитной картошки ( благодарность селян за юридическую помощь), огромная чашка парного молока, пара яиц и кусок свежего домашнего белого хлеба всегда ждали Марка и на завтрак и на ужин.

В Николаев вырывался раз в месяц, а в день перед Новым  годом Лера впервые приехала в его казацкое захолустье. И первый раз они вместе смотрели фильм – «Ирония судьбы или с легким паром», который уже 45 лет подряд идёт в России перед Новым годом.

Казанка располагалась в ста двадцати километрах от Николаева. И после шести положенных месяцев стажировки Марк переехал уже адвокатом в поселок Баштанку – всего в 60-ти километрах от города. Получил общежитие. И бывать в Николаеве, где они с Лерой сняли комнату, он стал каждый выходной день.

В поселке их было два адвоката. Дел и уголовных, и гражданских не так много. Больше приходилось сидеть в кабинете, давая юридические консультации жителям поселка и района. А  выходные дни он проводил с семьей на съемной квартире в Николаеве. Искреннюю радость доставляло общение с Владиком, который стал ему настоящим сыном, а Марк ему- настоящим отцом. Первый ребенок. Первые шаги. Первые слова. Первое — «папа». Это врастает в душу навсегда, и ничто не сравнится с этим по силе положительных эмоций.

К сожалению, общение с женой радовало мало, они действительно были разными. Дней, когда ссорились, было не меньше, чем дней, когда ссор не было. Дело постепенно катилось к разводу, и спустя год после свадьбы они подали в ЗАГС заявление о разводе. Нужно было ждать три месяца, и только после этого оформлялся развод.

Прошли два месяца. И вдруг в Баштанку к Марку неожиданно впервые приехал Сергей, брат Леры. У них были добрые отношения, но его приезд удивил.

Сергей рассказал, что у Валерии появился ухажер –  офицер из Владивостока, который уже познакомился с ее родителями и зовет Леру замуж.

Странно, до этого Марк спокойно ждал развода, но когда услышал о сопернике, все в душе перевернулось. А мысль о том, что трёхлетний Владик станет называть «папой» чужого мужика,  добила совсем.

—   Тебе надо ехать, если хочешь сохранить семью – последние слова Сережи перед прощанием.

И, конечно же, на следующий выходной Марк был в Николаеве. Пришлось изрядно потрудиться, прежде чем Лера согласилась забрать заявление о разводе. В немалой мере помогло и то, что ему, наконец, удалось добиться перевода из Баштанки в одну из юридических консультаций города Николаева.

Они  сняли квартиру рядом с домом родителей жены. Отношения налаживались постепенно, но неуклонно. Последний год они были уже намного лучше и теплей.  И этому во многом способствовала обоюдная любовь к улыбчивому и белокурому ангелочку Владику.

Им даже удалось съездить за границу в Болгарию, что для советских людей было недосягаемой мечтой. Страна как раз отмечала столетие со дня освобождения её Россией от пятисотлетнего турецкого ига, и на всех дорогах красовались плакаты: большой русский солдат с штыковой винтовкой  ведёт за руку маленькую болгарскую девочку в национальном наряде.

София, Пловдив, Велико Тырново, Шипка — Болгария с её прекрасным морем,  песчаными пляжами Солнечного берега и горами, плотно укутанными  густыми изумрудными лесами, показалась им сказочно красивой, куда хотелось приезжать вновь и вновь.

Возвращение в крохотную душную ночную камеру с вечным светом засиженной мухами лампочки и «наседкой» Николаем, теперь уже вовсю храпящим на своих нарах, было ужасным.

« Значит всё. Семьи у меня нет. Я — один, и сколько лет мне предстоит терпеть эту пытку – неизвестно. Боже, за что мне это???» — и вдруг в душу  проник отравляющий газ —  желание уйти из жизни.

Не такое острое – оно не взорвалось в нём, как тогда в милицейской машине, но чем больше Марк думал и переживал услышанное от следователя, тем больше это желание день за днём завладевало им.

К тому же пришла бессонница. Как только ночью смыкал веки, перед внутренним взором появлялась, раскачивалась, приближалась и наваливалась бесформенная чернота.  Тени-чудовища.

Похожие на рисунки из серии «Капричос» Франсиско Гойи они  охватывали душу смертельным ужасом.  Приходилось открывать глаза, и тогда черные кошмары враз растворялись в свете тюремной лампочки, не выключавшейся ни на миг. И так всю ночь.  Без сна.  День, второй, третий.

Пытку сном выносить больше не было сил и Марк решил просить Николая помочь ему уйти из жизни. Любым путём.  «Уж он-то знает, как это сделать. Такую школу прошел. Больше пяти лет за решёткой» — думал  Марк.

И тут из тюремной библиотеки принесли книжки. Машинально взял одну. На обложке прочёл: «Александр Куприн. Поединок».

С первых страниц талант писателя унёс  его в то далёкое время и в ту беспросветную жизнь офицеров в российском захолустье, которые описывал Куприн. И вот уже Марк вместе с главным героем – офицером Ромашовым  и его другом Назанским плывут в лодке по вечерней реке перед дуэлью Ромашова и слушают, как Назанский пытается уговорить Ромашова отказаться от дуэли:

 

«– А посмотрите, нет, посмотрите только, как прекрасна, как обольстительна жизнь! – воскликнул Назанский, широко простирая вокруг себя руки. – О радость, о божественная красота жизни! Смотрите: голубое небо, вечернее солнце, тихая вода – ведь дрожишь от восторга, когда на них смотришь, – вон там, далеко, ветряные мельницы машут крыльями, зеленая кроткая травка, вода у берега – розовая, розовая от заката. Ах, как все чудесно, как все нежно и счастливо!

Нет, если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?» – я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна!» Сколько радости дает нам одно только зрение! А есть еще музыка, запах цветов, сладкая женская любовь! И есть безмернейшее наслаждение – золотое солнце жизни, человеческая мысль!

Положим, вас ПОСАДИЛИ В ТЮРЬМУ НА ВЕКИ ВЕЧНЫЕ, и всю жизнь вы будете видеть из щелки только два старых изъеденных кирпича… нет, даже, положим, что в вашей тюрьме нет ни одной искорки света, ни единого звука – ничего! И все-таки разве это можно сравнить с чудовищным ужасом смерти? У вас остается мысль, воображение, память, творчество – ведь и с этим можно жить. И у вас даже могут быть минуты восторга от радости жизни.»

Слова, которые Марк только что прочёл, как раскалённые угли пылали перед глазами. И тут  его мозг и  сердце сотрясло  взрывом. И с этим взрывом пришло озарение: «А ведь как это верно! Жизнь –  самое прекрасное, что подарено нам родителями, Богом или Судьбой! А моё желание уйти из неё – просто слабость. Малодушие. Неспособность держать удар, которого раньше не испытал. К чёрту!

Выжил в армии – выживу и сейчас! Так просто  не сдамся!»

В эту ночь Марк спал без кошмаров и сновидений. А когда проснулся, стал настраивать себя на долгую и непростую борьбу. Борьбу за выживание в этих идиотских человеческих джунглях.

И когда в следующий раз был доставлен для допроса, твёрдо и безапеляционно отказался давать показания и подписывать что-либо до тех пор, пока не дадут позвонить жене.  Молодому следователю, спешившему закончить дело, пришлось согласиться.

И вот дрожащими пальцами  он набирает свой домашний номер:

—  Слушаю, — такой родной голос Валерии и такой четкий, будто она – в соседнем кабинете.

—  Это — я… – еле шепчет  (горло перехватило от  волнения).

—  Говорите! Я вас не слышу, — встревоженно продолжает жена.

—  Лера, это я… — уже громче.

И вдруг неистовый жалобный крик:

—  Ма—арк!!! Господи, ты жив! Мне сказали, что ты умираешь…

—  Я буду жив, пока буду знать, что ты меня ждёшь!

—  Я всегда тебя буду ждать! Что бы ни случилось! Марк, я люблю тебя! Никогда во мне не сомневайся, слышишь?

—    Слышу, родная. А как Владик? Он еще обо мне помнит?

—  Да он каждое утро спрашивает: «А где мой папа Марк? А он сегодня к нам приедет?  Мамочка, верни его. Я так за ним скучаю…»

Невероятное СЧАСТЬЕ вместе с непередаваемой тоской разорвали сердце. Марк будто услышал рядом родной и любимый голосок четырёхлетнего сына, увидел лучистые глазки и золотые завитушки его волос.

И тут с ним повторилось то же, что и в машине по пути следования в Херсонскую прокуратуру: в глазах потемнело, по телу заметались миллионы мурашек, судорога и …

Очнулся на полу кабинета. Под головой толстая картонная папка. Врач скорой помощи собирает свои инструменты. Перекошенное от страха лицо следователя, наверное, уже попрощавшегося со своей должностью и проклинающего себя: «Идиот, зачем позволил ему звонить домой?».

Оказывается, умереть можно не только от горя, но и от радости. Радости, которая в ту минуту пела и плясала в каждой клеточке обессиленного  тела и вновь ожившей души: « Счастливый миг! Счастливый сюрприз! Никто меня не бросил. Я любим моей семьёй.  Мне есть для кого жить!».

 

А ведь уже через несколько дней его с нетерпением ожидали, толкались в очереди, сюрпризы совсем иного свойства…

                                          Возвращение в «мертвый дом»

В один из дней дверь камеры с характерным лязгом распахнулась и Марк услышал:

— Рубин, на выход! С вещами.

Как всегда при этих звуках застучало, запрыгало сердце.

— Куда бы это? – Подумал он, собирая вещи и прощаясь с Николаем, — видно, освободить место  очередному бедолаге для последующей разработки «наседкой».

А Марка вновь привели в ту же большую камеру, куда он попал сразу после карантина.  Всё те же персонажи во главе её, хотя и новых лиц было немало.

—  МаркО, тебя опять к нам? – встретил Саня, — ну иди, расскажи, где тебя мариновали?  Наверное «наседку» подсаживали?

—   А ты откуда знаешь?, — удивился Марк.

— Посидишь с моё и ты знать будешь, — ухмыльнулся Саня, — ну и что, расколол он тебя?

—    Да нет, это я его расколол.

—    В смысле?

—    А он сам признался, что «наседка».

— Ну, ты даёшь! Такого я что-то не припомню. А какое у него погоняло?

Поскольку Николай плохого ничего не сделал, выдавать его Марк не стал, назвав первое пришедшее на ум имя.

— Ладно, располагайся пока наверху, а там посмотрим.

На удивление в этот раз Содома и Гоморры не наблюдалось. Может потому, что только что закончился обед. Не намного, но поспокойнее была атмосфера. Каждый занят своим делом: кто играл в нарды, кто читал. Только одна группа парней то ли скандалила, то ли горячо что-то обсуждала, как всегда с матами и феней. Несколько человек по-прежнему сидели на матрасах недалеко от туалета.

«Опущенные», — понял Марк, вспомнив рассказы Николая. Это могли быть или изнасилованные, или просто геи.

На одной из нижних нар играли в шашки, и вокруг них собралось немало болельщиков. Марк решил вспомнить юность и занял очередь, так как играли на вылет: проигравший выбывает.

Высокий, мосластый, с неприятным выражением красного прыщавого лица и растрёпанной шевелюрой цвета  соломы парень выигрывал у одного за другим. Играл неплохо. Марк услышалего имя — Гарик.

Гарик и его семья — три дружка – грабители и отморозки из Херсонской  области. По значению в камере они были второй «семьёй» после Саниной семьи из самого города Херсона.

Вот и очередь Марка. Гарик ходит быстро, а Марк играет, как всегда,  не спеша, думая над каждым ходом. Гарик начинает подгонять. Не обращая внимания, Марк подводит его к трёхходовой комбинации и, отдав одну шашку, забирает три шашки Гарика. А вскоре – и партию.

Не уступая очереднику, Гарик снова расставляет шашки.

—  Давай еще раз.

—  Давай.

И снова Марк выигрывает вторую партию, а затем и третью. Болельщики, в том числе и «семья» Гарика, с криками и насмешками реагируют на его поражения:

—  Что, Гарик, опять попандос?

— Это тебе не лохов дурить!

—  Во пацан тебя сделал. Сваливай уже!

—  Суши вёсла! Дай другим поиграть.

Взбешенный Гарик снова расставляет шашки. «Если откажусь – решит, что струсил,» — подумал Марк, заметив, что почти вся камера, в том числе и Саня с «семьей», сгрудились вокруг них. Сыграли еще три партии, из которых первая и вторая закончились вничью, а третью Марк снова выиграл, поймав в конце партии тремя дамками единственную дамку Гарика. Камера бурно обсуждает поражение бывшего чемпиона.

Когда расходились, злобный взгляд глубоко посаженных серых глаз прыщавого лица прожёг Марка насквозь, и он понял: одним врагом стало больше.

«Вот идиот, — ругал себя, лёжа на нарах, — учил же Николай не высовываться, присмотреться. Меньше говорить, больше слушать. Нет, понесли амбиции в поднебесье. И что теперь этот прыщавый чёрт отмочит – один бог знает. Значит ночью лучше не спать…» Зажав в руке ложку за неимением иного оружия, приготовился ждать нападения.

На удивление ночь прошла спокойно, хотя часам к четырём сон все-таки сморил Марка, несмотря на ярко горевшую лампочку. Надзирателю, время от времени посматривающему в глазок, должно быть видно все, что происходило в камере.

Утром, когда сели завтракать, Марк еле втиснулся между другими, сидевшими за столом, напротив Сани. Молодой организм брал своё, и он уже привык есть всё, что приносили, а также то, что в было в передачах с воли, передаваемых отцом раз в месяц.  Только набрал первую ложку каши, как почувствовал удар по плечу. От неожиданности Марк выронил ложку, а в сердце застучала барабанная дробь. Поднял голову. Над ним сзади нависло прыщавое лицо Гарика. Оно кривилось в подленькой усмешке.

—  Слышь, тут нам «скинули», что ТЫ ЛЮДЕЙ НА СВОБОДЕ СДАВАЛ! – выпалил он.

«Обвинение в сдаче кого либо – выдаче людей, совершивших преступления, т.е. в предательстве – по воровским понятиям – одно из самых тяжких обвинений, — вспомнились университеты Николая, — смолчать – признать обвинение. Ответ один – удар и посильней,» — всё это в долю секунды пронеслось в голове.

Черта. Ведь в этой тесноте пока встанет, пока развернётся, пока вылезет из-за стола, его самого пять раз уложить можно.

И тогда, схватив со стола свою миску с горячей кашей и собрав все силы, Марк с разворота впечатал её вверх в нависшее надо ним ненавистное прыщавое лицо. Крик боли. Марк вскочил, и вскочили трое зэков из семьи Гарика. А сам Гарик, отпрыгнув от стола, пытался счищать с лица и головы липкую кашу вместе с кровью из разбитого носа. Причем, вид у него был столь жалкий и смешной, что сначала Саня, потом его «семья», а потом и вся камера разразилась таким громовым хохотом, что готовые бросится на Марка дружки Гарика растерянно остановились, хоть Марк и приготовился к худшему.

«Ещё один дурацкий стресс. А ведь мог бы избежать, уступить ему пару партий», — мелькнула мысль. И в памяти тут же возник эпизод из армейской жизни, в котором Марку пришлось держать не менее крутой экзамен. Экзамен на силу духа:

 

Темная

К концу первого года службы их  дружба с Толиком и Бахадуром прошла еще одну проверку на прочность.  «Дедами» в то время были солдаты из Липецкой области, они прослужили на год больше.

В тот день рота  находилась в казарме. В большой комнате, где все обычно умывались, возникла ссора между Бахадуром,  побратимом Марка, и одним из «дедов» второго взвода, задиристым и высокомерным сержантом. До драки не дошло, но оскорблениями обменялись.

Конфликт «черпака» с «дедом» — ЧП в роте. Все понимали, что безнаказанным «деды» этого так не оставят. И точно: через некоторое время Али Алиев, не раз спасавший Марка в «учебке», шепнул ему, что ночью  «деды» устроят Бахадуру «темную», т.е. в темноте, накинув на голову одеяло, изобьют до полусмерти.

Побратимы разработали тактику отпора. После «отбоя», когда погасили свет и все уснули, Толик Лятифов лег с Бахадуром в одну кровать, прикрывшись одеялом, а Марк – в пространство между кроватями. Все они были в одежде,  ремни намотали на правую руку.

Не спят. Нервы на пределе, стянуты в тугой узел. Часа в 2 ночи в кромешной темноте послышалось шлепанье по полу босых ног: четверо нападавших с ремнями вокруг рук сняли сапоги, чтобы подобраться к Бахадуру по-тихому.

В одно мгновение Марк, Толик и Бахадур вскочили со своих мест и стали спина к спине, образовав телами треугольник. «Деды» опешили, не ждали. Шли расправиться с одним, а тут — трое.

В этот момент (согласно плану) Бахадур хватает прикроватную табуретку и со всего размаха швыряет её вниз. Удар в пол, как разрыв гранаты в тишине ночной казармы. Табуретка — в щепки. Каждый из побратимов  хватает в левую руку по ножке табуретки. Теперь обломками, как щитом, они могли блокировать удары «дедовских» ремней, а правой — наносить ответные удары ремнями с бляхой на конце. Кто-то из разбуженных солдат включил свет. Другие приподнялись на своих кроватях.

Да, друзья получили артиллерийскую канонаду восьмиэтажного  мата и сверхубийственных угроз со стороны нападавших!  Да, каждый их них внутри вибрировал от страха в тот момент, хотя внешне из их глаз в нападавших «дедов» била яростная решимость стоять до конца.

И они победили !

Дедов было больше, но они так и не посмели начать драку. Проснувшиеся «деды» первого  взвода  увели нападавших в их спальню. Инцидент был исчерпан. «Черпаки» показали дух.  А это в армии, как и в криминальном мире — превыше всего.

 

— Ты что, чокнутый? Никогда деньги в магазин не сдавал? А на деньгах Ленин нарисованный. Ленин был человек. Значит, ты людей на свободе сдавал. Такой ответ правильный…(«Очередной тюремный идиотизм»), – прервал воспоминания опозоренный Гарик и поковылял умываться к раковине.

—  Рубай, Марко, — подвинул свою нетронутую тарелку с кашей Саня. А сам нарезал колбасу, намазал хлеб с маслом и вся его «семья» дружно накинулась на столь дефицитную вольную еду.

Дело в том, что в камере, когда кто-нибудь получал передачу, он должен был половину её отдавать в семью Сани. Первую семью. Иначе забрали бы всё. Поэтому сало, масло, лук, чеснок, колбаса, печенье и конфеты – самые нужные в неволе продукты — в первой семье не переводились.

          ДЖУНГЛИ. Сильный поедает слабого. Сильный угнетает слабого. Сильный живёт за счёт слабого.  Кто сильнее, тот и прав.  И в тюрьме. И в зоне.  А в жизни???

 

Неожиданное приглашение

Прошло около часа после завтрака. Марк  заметил, что Саня, собрав вокруг себя «семью», о чем-то с ними переговаривается, иногда поглядывая в его сторону. Причём в разговоре активно участвовали все. Марк насторожился.

Благодаря «наседке» Николаю, он уже знал, насколько важно в неволе иметь «семью» — стаю. Каждый «семьянин» делился с другими членами «семьи» всем, что получал с воли. В случае нападения на одного, если только это не драка один на один, вся «семья» вставала на его защиту. С семьёй прожить было гораздо легче. «Семья» занимала определенную ступень в иерархии камеры в тюрьме или отряда в зоне. Сам по себе – ты беззащитен и одинок.

Как узнал позже, в «семье» Сани находились еще трое молодых здоровенных парней из знаменитой банды с окраины Херсона, наводившей ужас на молодёжь города: как на девчонок, которых они насиловали, так и на парней, которых грабили и стригли налысо за длинные волосы. Их звали Лука, Кабан и Жердь – все качки и беспредельщики.

Саню же, работавшего докером в порту, посадили за убийство тётки, которой он нанёс 25 ножевых ран, и которая по его словам «заслуживала быть убитой не один, а двести раз». Тётка, жила с ним и с его только что приведенной в дом молодой женой, которую Саня боготворил. Как это часто бывает, угодить пожилой женщине было не просто, и та взялась каждый день методично, по словам Сани, «выедать  печень» его супруге.

Полгода Саня терпел и пытался урезонить родственницу. Но когда тётка будто случайно, а на самом деле намеренно ошпарила Сашину жену кипящим супом, он, услышав дикий крик любимой, прибежал на кухню и, не помня себя, схватил лежавший тут же кухонный нож.  Опомнился, когда уже всё было кончено.

И хоть он не принадлежал к банде Луки, но был постарше и покруче. Иногда, слегка боксируя с Лукой или Кабаном, Саня неизменно загонял их в угол.  И  «семья», и все остальные подчинялась ему беспрекословно.

—  МаркО, — крикнул Саня, он упорно называл его имя на украинский лад,- иди сюда.

Марк подошел, и по их спокойным и доброжелательным взглядам понял, что ему ничто не угрожает.

—  Знаешь, мы тут с пацанами перетёрли. И решили: раз ты тут один такой, николаевский, землячков нет, да и, сдаётся, сам по себе хлопец правильный… Короче, падай в нашу «семью».

Гром среди ясного неба! Если бы вдруг распахнулась дверь, и был зачитан указ о снижении потолка наказания по его статье с восьми лет до одного года, Марк не был бы так поражён и обрадован, как тому, что  услышал только что. Приглашение в первую «семью» в камере давало индульгенцию от всех прошлых и будущих его «грехов» до последнего дня пребывания здесь.

Ни одна живая душа не могла теперь даже косо взглянуть в его сторону. Плюс еда – главная проблема в неволе после безопасности – теперь практически не будет отличаться от вольной.

Семья… Такое родное слово: папа, мама, Лера, Владик… А в юности у Марка ведь была и еще одна «семья», совсем не похожая на семьи здесь, в тюрьме, в человеческих джунглях. Да что там — «непохожая» — полная противоположность.  Семья его друзей – его школьная команда.

 

Школьные годы чудесные…

Девятый и десятый классы – лучшее время школьного периода жизни.

В девятом классе у них в школе стихийно сложилась команда : Витя Белый, Коля Умельцев, Толик Плоткин, Гена Маневич, Юра Свирский и Марк.

Коля Умельцев – почти как брат.  Его судьба, как и судьба Вити Белого,  склеилась с судьбой Марка навечно. Среднего роста, русые волосы, серые глаза. Самородок. «Кулибин»,  хотя такое прозвище он получит значительно позже. Но еще в седьмом классе Коля, оправдывая свою фамилию, из каких-то проводков и транзисторов сумел сам собрать радиопремник, по которому связывался с радиолюбителями из-за рубежа. Руки и голова в технике даже не  золотые — бриллиантовые. Сдержанный, скромный,   твердый духом – «настоящий ариец».

Толик Плоткин — небольшого роста крепыш с большими серыми глазами. Чемпион города по спортивной гимнастике. Живая, сверхэмоциональная, манера общения.  Артист – от бога. Лицо излучает интеллект и национальность.

( Анекдот:

—  А Вы по национальности…???

—  Да.   А Вы?

—  Нет.

—  А шо так?»)

Гена  Маневич.  Обожаемый учителями и друзьями невысокого роста плечистый блондин с обаятельнейшей улыбкой. Отличник, спортсмен. А еще он с детства увлекался математикой, которая и стала его судьбой.

Юра Свирский. Красавчик, любимец девочек, солист танцевального народного ансамбля городского Дома культуры. Единственный из всех учившийся так себе, но рубаха-парень, тянувшийся к их компании и искренне к ней привязанный.

Они были из разных классов, а в одну команду их спаяли креативные  увлечения после уроков, а иногда и вместо них. Они  придумывали сценарии и проводили популярные тогда «голубые огоньки». Организовывали концерты, посвященных различным датам: Женскому дню 8 Марта, 1 Мая, Новому году,  Дню Советской Армии и сами же участвовали в них.

Они организовали и всей командой вошли в сборную клуба веселых и находчивых (КВН) школы, которая не раз побеждала в турнире КВН между школами города и области.

Их школьная команда сдружилась настолько, что Марк и Витя Белый не представляли себе, как после окончания школы они разъедутся в разные институты по разным городам. И вот они с Витей собрали остальных в математическом кабинете школы и предложили: «Ребята, давайте все рванём поступать в один город, продолжим нашу дружбу и увлечения, создадим свой собственный маленький счастливый мир, свой «город Солнца».  Ведь нам так хорошо вместе!»

Не получилось. Слишком романтичная идея поддержки не нашла. Толик уже решил поступать в педагогический институт в Сумы, Коля настроился в Харьковский политехнический, а Юра Свирский – в Воронежский университет

 

Марк встряхнул головой, прогоняя школьное виденье, и, всё ещё не веря в реальность приглашения в первую семью, взглянул на татуированных качков.

Радость, вспыхнувшую в его глазах, как и широкую улыбку, невозможно было не заметить, и вся Санина «семья» заулыбалась в ответ. И тут он совершил очередную ошибку, очередную глупость.

—  Пацаны, спасибо, конечно, за приглашение, но сейчас принять его не могу, — гордо, как ему казалось, ответил он. При этом выражение лица всех четверых мгновенно сменилось с добродушного на напряжённо – удивлённое.

— Не хочу падать к вам пустым, нахлебником, — пояснил Марк, — вот получу «дачку» тогда и поговорим.

Уже произнося последние слова, понял, как же он сглупил! В мгновение ока Марк просто исчез для них. Его больше не существовало. От таких предложений не отказываются. Но и забрать свои слова обратно, уже не мог. Слово – не воробей. «Чёрт, ведь Гарик и его «семья» не упустят возможность отомстить, , — думал Марк, — а передача будет только через неделю. Значит, на это время я – под прицелом. Ну, не идиот ли? Сам себе создаю проблемы.»

И вся последующая неделя прошла в остром ожидании неприятностей теперь не только со стороны следствия, но и главным образом – со стороны сокамерников. Что уберегло от них?

Как ни странно то, что Марк вспомнил свои школьные годы. Вспомнил, какое впечатление на соседей по улице и одноклассников производили его невыдуманные и выдуманные истории.

И здесь, в убогой камере, в удушающем однообразии дней ожидания вызова на допросы моноспектакли Марка с рассказами о необыкновенных приключениях героев книг, прочитанных давно и недавно, в один момент завоевали аудиторию камеры, и особенно Саниной «семьи». Несколько десятков подследственных зэков, в том числе и семья Гарика,  окружали нижние нары Луки, на которых  восседал Марк, и замирали в ожидании столь необычного для этих мест представления.

Больше всех пристрастился слушать Лука, здоровенный качок с светло-карими глазами и сбитыми костяшками пальцев — каратист. Когда Марк делал слишком уж длинные перерывы в своих выступлениях, тот подсаживался к нему и, угощая то пряником, то конфетой, как маленький ребёнок, уговаривающий рассказать ему на ночь сказку, просил:

—  Ну, давай, МаркО. Ну,  прогони еще что-нибудь, красиво.

За ним сразу начинали подтягиваться другие. И это тот самый Лука, который был грозой всех вновь прибывших в камеру, большинству из которых он устраивал «прописку», не раз пуская в ход свои пудовые кулаки.

Так что когда Марк, наконец,  получил очередную продуктовую передачу и уже сам обратился к Сане с предложением принять её и вернуться к разговору о вхождении  в «семью», Саня хоть и устроил формальный опрос среди своих, ответ был предрешён.

Так он стал «семьянином» главной семьи закрытого социума, в который попал. И с этих пор Марк тоже получил право подходить первым за едой, кисилем или чаем, которых частенько не хватало на всех. Нормальной еды: колбасы, консервов, сала, овощей и сладостей теперь  тоже было вдоволь.

Но главное – безопасность. Теперь он наконец-то мог спать спокойно, не опасаясь, что ночью кто-то воткнёт в шею заточку, которую имел почти каждый. Затачивали о бетон пола черенки ложек. На этом же бетоне под нарами в железных мисках, залитых водой, хранили сливочное масло. Холодильников не наблюдалось.

Тягуче медленно, в ежечасном ожидании громкого, как выстрел, лязга открываемой двери и вызова на встречу с очередной бедой (что там еще «нарыл» следователь?) ползли последние летние  дни.

Стены камер столетней тюрьмы, хранившие в своей памяти столько людского горя, слёз и мук, плавились, не пропуская ни одного свежего дыханья, ни одного ветерка снаружи. А кратковременные прогулки в тесном тюремном дворике с высоченными бетонными стенами – виден «только неба кусок» — облегчения не приносили.

И однажды в тишине тюремной ночи набежали покаянные строчки:

 

Никого не виня напрасно,

Будь хоть раз пред собою строг:

В самый радостный – в Жизни праздник

Сам в себя ты нажал курок.

 

Прямо в сердце ударил выстрел…

Как заманчиво далека

Изумрудная прелесть листьев,

Нежность летнего ветерка.

 

Раньше песня цвела весельем,

Как берёзами летом – Русь.

А теперь, будто дождь осенний,

В окна песни струится грусть.

 

Ведь теперь не смеётся солнце,

Ведь теперь не цветут сады,

Ведь теперь мир – одно оконце

С занавесками из мечты.

 

Не обнимет ночной прохладой,

И не виден хрусталь ручья.

Лишь осталась одна услада –

Неожиданность забытья.

 

Окончание следствия. Убийственный сюрприз

Когда-нибудь заканчивается всё.

Заканчивался и срок следствия по уголовному делу. В один из дней Марка вызвали без вещей и провели прямо в специальную комнату для ознакомления со всеми материалами дела. В таком хорошем настроении Верноруба он видел впервые.  Пододвинув небольшой том его дела, Верноруб вдруг разоткровенничался так, как ни разу до этого себе не позволял:

— Жаль мне тебя, Марк Захарович. Честно, жаль. Парень ты оказался и в самом деле неплохой. Мы тут раскопали всю твою подноготную. Проверили почти все дела, которые ты вёл. Надеялись еще что-нибудь на тебя нарыть. Вдруг ты с подзащитных деньги брал? Им говорил, что для передачи судьям или следователям, а сам их прикарманивал? Тогда бы мы на тебя еще и мошеничество повесили. Или требовал с клиентов дополнительные гонорары помимо того, что они в кассу заплатили.  Нет. Ничего не нашли. Все твои бывшие клиенты и их родственники как один поют тебе дифирамбы, а насчет лишних денег ты оказался чист. И при этом еще и все свои дела выиграл. Редкий случай в моей практике. Только непонятно одно: как же ты такой умный — мог оказаться таким НАИВНЫМ?

—  Что вы имеете ввиду? — удивлённо спросил Марк.

—   Ты знаешь, КТО тебя сдал?

—   Люба, кто же еще?

Ответ  Верноруба — выстрел отравленной стрелой из арбалета — ударил в сердце:

—  ТЕБЯ СДАЛ МУДКО!!!

Не отрываясь, Марк смотрел на Верноруба и с поразительной ясностью понимал:

«А ведь он не врёт. И я сейчас, сию же минуту на проклятых листах этого проклятого дела увижу, как мой сокурсник Володя Мудко предаёт меня, человека, которого он столько раз называл своим «лучшим другом», который защищал его, заботился о нем и который ВЕРИЛ ЕМУ до самой этой треклятой минуты.»

Марк замер. Мозг и душу охватил леденящий холод. Всё внутри замёрзло, заледенело. Лишь в сознании мелькали кадры его  последней встречи с бывшим товарищем по институту Володей Мудко.

 Приехав в Белозерку, на закате солнца в воскресенье, 13 июля  (опять чёртово 13-е число),  Марк зашёл в неухоженный  дворик небольшой сельской хатки, в которой Мудко проживал со своей семьей. Водитель остался дожидаться в машине.

На широком крыльце лысенькая голая маленькая девочка с замурзанным личиком, сидящая на горшке, удивлённо сканирует его глазёнками-бусинками. Из сарая выходит Володя в не первой свежести майке и трениках и, вновь, как недавно в прокуратуре, широко расставив руки для объятий, направляется к нему.

—  Мать, — громко кричит он, — иди сюда! Смотри, кто к нам приехал! Марик Рубин – мой  старый дружбан! Я тебе о нём рассказывал.

Невысокая полная светловолосая женщина вышла из дома на его крик и приветливо поздоровалась с Марком.

—  Давай мать, мечи на стол, всё что в хате есть, — поворачивается к ней Мудко, — ничего не жалей для моего гостя. Мы гулять будем.

И вскоре они уже опорожняли одну за другой стопки с водкой, которую Марк привез с собой, закусывая кровяной колбасой и квашеной капустой, пока на сковородке жарилась и шкварчала картошка с салом.

Несколько часов они  с удовольствием плавали  в воспоминаниях о студенческой жизни. Жена хозяина подсела к ним за стол, а Володя как раз  вспоминал случай, когда сломал ногу, и вновь стал  расхваливать Марка, за то, что только только он  один помогал ему в  трудную минуту  и словом и делом.

Как только жена ушла, Мудко вдруг совершенно трезвым голосом произнёс:

— Ладно, Марк. Лирика – лирикой, а дело – делом. Ты привёз?

— Привёз. Только сначала хотелось бы услышать, что у тебя за «планчик»? Каким образом ты собираешься помочь Марии? И если не тебе, то кому предназначены эти деньги?

— Марк, честно сказать, я чувствовал, что ты приедешь (?).  Поэтому всё предусмотрел. Недавно Мария прошла АМБУЛАТОРНУЮ психиатрическую экспертизу. Там у меня всё схвачено. И вот смотри, — он подошёл к стоявшему в углу комоду и достал из верхнего ящика несколько отпечатанных на бланках листов, — у нас есть Заключение  этой экспертизы о том, что Мария нуждается в СТАЦИОНАРНОЙ психиатрической экспертизе.   Вот куда пойдут эти денежки, а твою мать-героиню в стационаре  официально признают невменяемой, и от уголовной ответственности она будет освобождена. А то, что пару-тройку месяцев Мария отдохнёт в психушке, пойдет ей только на пользу. Заодно и нервишки подлечит. Согласен?, — и он заговорщнически подмигнул.

Что ж, звучало вполне реалистично. Пожилая больная женщина, мать двенадцати детей, расстроенная психика. Случаи, когда таким вот образом обвиняемые избегали уголовного наказания, бывали, и Марк об этом знал. Поэтому кивнул и, вынув пакет с деньгами, передал его Володе. Тот тщательно пересчитал. На лице его проявилось недоумение:

—  Тут же только половина!?

—  Половина — сейчас. Другую половину получишь, когда Мария окажется на свободе. Не волнуйся. Деньги у меня дома. А ты сам сказал , когда мы прошлый раз встречались, что  веришь мне, как самому себе. Или уже — нет?

—  Да верю, верю, —  растерянно протянул Мудко, ладно давй еще по одной. За удачу!

—   Нет, Вова, хватит. Завтра понедельник. Мне рано вставать (как в воду глядел). Ну, что, на следующих выходных ты с семьёй ко мне, в Николаев?

—   Лады. Созвонимся в пятницу.

На этом и расстались. Марк с водителем мчались по ночному шоссе домой, и на душе было холодно и пусто. Проезжая пост ГАИ между Одессой и Николаевом, обратил внимание, что ни одного милиционера на дороге не было, хотя в будке горел свет. Приехав домой, сразу лёг рядом с уже спавшей женой и долго не мог уснуть. Мысли каруселью вертелись в его голове, и приятными назвать их было трудно.

Как в прострации, Марк  открыл дело и на его первом листе красовалось — Заявление следователя по особо важным делам Херсонской областной прокуратуры Владимира Мудко о попытке дачи ему взятки в сумме 5000 рублей цыганкой Любой Михайчак через посредника – адвоката Рубина Марка Захаровича.

В нём он описывал, как Марк приехал к нему домой и как гостеприимно он с женой встретили своего сокурсника.  Как они долго предавались воспоминаниям, и как вдруг НЕОЖИДАННО  Марк предложил ему взятку от Любы за то, чтобы освободить её мать.

Бросилась в глаза и запечатлелась навсегда в памяти одна из фраз Мудко:

« Я смотрел на этого человека и не верил своим глазам. Передо мной сидел не мой старый товарищ  Марк Рубин, а ОСОБО ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК, пытающийся всеми силами склонить меня совершить особо тяжкое преступление. Конечно, я с негодованием отверг его гнусное предложение и приказал ему убираться вон!»

—  Ах, сволочь! – Марк, наконец,  обрёл дар речи, — да ведь он с первой нашей встречи предлагал принести ему деньги. И потом еще звонил. А на Любу как давил, чтобы она уговарила  меня это сделать!  И взятку то он принял – даже пересчитал купюры. Еще и сокрушался, что я только половину привёз. Да ему же, подонку, сидеть рядом со мной!  Хотя я с ним рядом даже на одну скамью подсудимых не сяду.  И статья-то у него покруче моей будет: «получение взятки» — до 15 лет!  Давайте бумагу, я напишу всё, как было в действительности.

—   Остынь, Марк. Успокойся. Скажу тебе между нами, — Верноруб оглянулся на дверь, — даже среди нас, его коллег, никто его поступок не одобрил.

Конечно, мы все понимаем, что он принял взятку. Но после того, как ты уже на протяжении трёх месяцев столько раз его выгораживал, и это зафиксировано и в твоём заявлении, и в протоколах твоих допросов, и на очной ставке с Любой – ну кто тебе поверит, что было так, как ты теперь один раз напишешь?  Посуди сам. Ты же столько уголовных дел провёл. Опыт есть. Ни один суд не поверит. Вот если бы ты с самого начала заявил, что он вымогал взятку, и потом упорно держался этой линии, да еще и неоспоримые доказательства привёл…

— Так я же не знал! Представить себе не мог! Подумать, что тебя может бросить  в ад человек, который четыре года подряд называл тебя «лучшим другом»?! – прервал Верноруба Марк, — вот ВЫ, ВЫ могли бы такое подумать о своём друге, будь ВЫ на моём месте?

—  Ну, слава богу, я не на твоём месте, — ухмыльнулся Верноруб, а потом посерьёзнев,  продолжил, — ты прав, Марк, наверное бы не подумал. Но мой тебе совет: не меняй показаний. Не усложняй своего и так не простого положения.

Тебе, как сам понимаешь, в любом случае, теперь дорога одна – в зону. Себе ты этим не поможешь. А у покровителя Мудко — прокурора области Пасюка — длинные руки:  и в суде, и потом в колонии – где хочешь, достанет. Мудко признан «ПОТЕРПЕВШИМ» — ты причинил ему моральный ущерб(???). Пусть он им и останется. Жизнь – долгая штука. Станет И ОН по жизни ПОТЕРПЕВШИМ.  ПОТЕРПЕВШИМ без кавычек.

Первой мыслью было: «Ну уж нет! Я буду бить во все колокола, писать во все инстанции, лишь бы Мудко посадили!» Но уже через минуту, заглянув в себя, в свою душу, Марк не нашёл там желания мести.

Боль от предательства, презрение к подонку, гадливость от того, что обнимался с ним и доверял ему – были. А мести – нет. Представил его, сидящим на скамье подсудимых, и… ничего  не почувствовал. Понял, облегчения это  не принесёт.

—  Ладно. Согласен. Один вопрос: ЗАЧЕМ ему это было надо??? – спросил он Верноруба.

Тот сначала  отвёл глаза, но потом перевёл взгляд на Марка в упор.

— Всего я тебе сказать не могу. Но ты уже второй из ваших, харьковских выпускников, кого Мудко сдал. Благодаря таким «подвигам», он и прыгает по карьерной лестнице: с дырявого стула следователя посёлка Белозёрки — сперва в кресло следователя по особо важным делам сюда, в  Херсон, а теперь и на моё место метит. Далеко пойдёт, пока кто-то или что-то не остановит, — в голосе Верноруба слышались горечь и презрение.

Теперь  стала понятна его откровенность: «Мудко успел и Верноруба сделать своим врагом. Жаль, что мне от этого не легче».

 

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ…

Марк прилетает в Харьков на встречу выпускников их курса в честь  30-ти летия со дня окончания института. Прилетает на второй день празднования и застаёт  ребят из своей группы, среди которых  был и Вася Жаколин. Вася — родом из Херсона и после окончания института работал следователем в той же Херсонской прокуратуре. Во время учёбы в институте они  хоть особо и не дружили, но отношения были нормальными.

        Паша Орловский, уже генерал МВД, организовал шикарный банкет в частном университете, которым он командовал. Застолье проходило в лучших традициях «застойных» времён: водка лилась рекой, а разговоры не заканчивались. 

           В один из моментов, когда все уже были достаточно «тёпленькими»,  Вася подсел к Марку и  тут — рюмка за рюмкой — раскрылась вся подноготная того, что же на самом деле произошло в тот злосчастный для Марка день двадцать семь лет назад.

           Оказывается жалоба в Центральный Комитет компартии Украины, врученная Любой второму секретарю ЦК Соловьёву, неожиданно сработала. Ей дали ход.

           Может это было связано с тем, что беспорядки в Херсоне озвучивались западными СМИ, а может просто случайно. Но оперативно прибывшая в город комиссия, написала такой разгромный отчёт о состоянии законности, за которой обязана была надзирать прокуратура, что возглавлявшему её и  только что назначенному прокурором  области Пасюку, врезали строгий выговор с занесением в личное дело по партийной линии и предупредждение о служебном несоответствии по линии Генеральной прокуратуры Украины.

           Эта жалоба в ЦК КПУ поставила крест на его мечте сделать быструю карьеру.  На должности прокурора он завис на целых семь  лет.

            Узнав о Марке, как об истинном авторе этой жалобы и о том, что за спиной у него  никаких влиятельных лиц нет, Пасюк  решил одним ударом убить двух зайцев: отомстить и Марку, и Любе (она тоже была привлечена к уголовной ответственности по статье  «Дача взятки»).

           Выяснив, что у него в подчинении работают два однокурсника Марка — Жаколин и Мудко — прокурор области предложил свой план сначала Жаколину, ведь они учились в одной группе, а потом – Мудко:  организовать дачу взятки следователю от Любы через Марка.

Вася Жаколин отказался наотрез и поэтому так и остался следователем на долгие годы. А Мудко согласился. Цыганское дело, которое раньше вёл другой следователь,  было передано ему,  и с того дня он стал прессовать Любу, заставляя её любым путём вынудить Марка привезти ему деньги.

А как только Марк, сделав это, уехал из его дома, Мудко тут же сообщил своему шефу, прокурору области, типа: «Дело сделано. Деньги у меня.». Тот позвонил на пост ГАИ между Херсоном и Николаевом, чтоб машину с Марком задержали.

Но там в тот момент все гаишники перепились вусмерть ( то-то Марк не увидел ни одного из них, когда проезжал этот пост). Поэтому пришлось посылать Верноруба с бригадой домой, чтобы в 6 утра брать Марка еще тёпленьким.

И тут карьера Мудко рванула вверх так, как он не мог бы себе представить и в самых радужных мечтах. Уже через небольшое время после осуждения Марка Мудко взлетел на должность заместителя прокурора Херсонской области. А еще через время, когда Пасюк стал Генеральным прокурором Украины, его верный вассал Владимир Мудко уселся в кресло ЗАМЕСТИТЕЛЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА РЕСПУБЛИКИ!!! Ещё чуть-чуть и стал бы Генеральным прокурором. Сногсшибательная карьера, построенная на сломанных судьбах своих однокурсников.  Только верно говорят: за всё надо платить!

В августе 1991 года оба этих «брата в законе», сломя голову, ринулись поддерживать ГКЧП, группу высших лиц государства, пытавшихся сместить президента Советского Союза Михаила Горбачёва. Попытка не удалась. Не сместили.

После этого Пасюк, естественно, слетел с должности Генерального прокурора Украины, что было для него крахом и полным концом карьеры.

Мудко же полетел еще дальше: его с позором выгнали и из прокуратуры, и из столицы. С огромным трудом он нашёл себе работу юриста где-то в провинции на текстильной фабрике. Но вскоре проворовался, и вместе с директором фабрики был осужден на СЕМЬ лет лишения свободы. А такое обрушение с прокурорского Олимпа республики в ад тюремных джунглей, было для Мудко смертельным ударом. Больше о нём никто ничего не слышал.  ТАК ЗА  МАРКА  ОТОМСТИЛА  ЖИЗНЬ.

 

Ознакомившись с материалами дела, Марк подписал протокол, попрощался с Вернорубом, пообещавшим краткосрочное свидание с женой, и отправился в свой «мёртвый дом», к которому так и не привык. Потому что нормальному человеку привыкнуть к такому просто невозможно.

 

                       «Да здравствует советский суд! Самый гуманный суд в мире!»

Спустя некоторое время черный воронок доставил Марка в Белозёрку, где раньше жил Мудко и где должен был состояться суд (по месту совершения преступления).  Два дня и две ночи промучился в районном КПЗ на голом и холодном деревянном полу: вместо подушки — рука под голову. Но зато наконец-то встретился со своей адвокатессой, прибывшей из Харькова, от которой много чего узнал.

Оказывается, после его ареста жена не сидела, сложа руки. Сначала она поехала в Москву к Кабировой, рассчитывая на её благодарность за помощь её сыну. Но Анна Марковна  лишь  развела руками. И это было предсказуемо. Ожидать, что при всех её огромных связях с высшими людьми страны она хоть чуть-чуть напряжётся для чужого человека, не стоило. Для сына родного кроме того, что нашла адвоката, пальцем не пошевелила.

Тогда Лера помчалась в Киев, где встретилась с однокурсником Марка Володей Бабиём, который когда-то порекомендовал Марка Кабировой и чей отец возглавлял Институт государства и права при Академии наук. Бабий объяснил, что к папе обращаться бесполезно. Он – учёный, и ходатайствовать за незнакомого человека не станет.

Но и тогда Валерия не сдалась и рванула в Харьков к Паше Орловскому. Пашина жена Светлана к тому времени уже работала в уголовной коллегии Харьковского областного суда. Вот она-то и убедила адвокатессу из «золотой» десятки Харькова поехать защищать Марка в суде.

Кроме того, Лера попросила приехать друзей: Витю Белого и Толика Плоткина, выступить свидетелями защиты. Примчался и Паша Орловский.

Всех их Марк с радостью увидел в зале суда и поскольку знал о них заранее, не удивился. А удивился он, увидев Галину Васильевну Позднякову, заслуженную учительницу Украины, которая приехала по своей инициативе, случайно узнав о его беде.

Интересы врача Галины Васильевны, признанной потерпевшей по делу об убийстве её сына, Марк защищал в суде года полтора назад. Процесс был сложный и нервный. Убийца – мажор советского разлива, единственный сын  разбогатевшей на взятках директриссы торгового техникума, был  наркоманом, связанным с криминалом. Под воздействием наркотиков он и совершил убийство, сначала вызвав сына Галины Васильевны  драться один на один на кулаках, но обманул его и, подобравшись сзади,  перерезал ножом  горло.

Мать убийцы раззвонила на весь город, что купит всех, но сын сидеть не будет. И действительно, адвокаты один за одним отказывались выступать на стороне потерпевшей. В конце концов ей кто-то посоветовал связаться с Марком, и они вместе в невероятно тяжелом судебном процессе, когда почти все свидетели изменили показания, выгораживая убийцу, сумели убедить суд в его виновности, и свои 9 лет усиленного режима он получил.

Увидев Марка, Галина Васильевна приветственно замахала рукой:

—  Держитесь, Марк Захарович, — не обращая внимания на конвой и пристутствующих в зале, крикнула она, — теперь Я вас буду защищать.

Весь судебный процесс Марк был как бы и в зале, и в то же время где-то далеко. Допросили его, Любу, Мудко. Видно было, как нервничает Мудко под взглядами присутствующих, в том числе и Паши Орловского, которого он хорошо знал.

— Подсудимый, у вас есть вопросы к потерпевшему? – обращаясь к Марку, спрашивает судья.

—  Есть. «ПОТЕРПЕВШИЙ», по мнению следствия я нанёс вам непоправимый моральный ущерб. Не будете ли вы так добры инайти возможность извинить меня за то, что я так неосмотрительно потревожил вашу чувствительную душу? – в эти слова Марк вложил столько сарказма, что он стал понятен всем, присутствующим в зале.

Лицо Мудко передёрнулось гримасой и залилось багровой краской. Он повернулся к прокурору, как будто ища у него поддержки, но тот, опустив голову, молчал.

—  Я… я… я не буду отвечать на этот вопрос… – наконец, выдавил Мудко.

Потом выступали свидетели защиты.

Витя Белый, упомянул, как Марк еще студентом вместе с ним сутками разгружал вагоны на железной дороге, чтобы заработать денег и свозить его и его жену Инну в Одессу на лечение. Как потом он повёз их в Ленинград, где организовал Инне консультацию лучшего врача — гинеколога, чьи рекомендации и лечение позволили появиться на свет их первой доченьке.

Толик Плоткин рассказал о том, как их первый с Эммой ребёнок еще в роддоме заболел стафилакоком, а  нужного лекарства в Кременчуге не оказалось. Счет шёл на дни. И тогда он позвонил Марку. Тот сразу  помчался из Николаева в Харьков, где его бывший подзащитный, врач по профессии, с огромным трудом сумел добыть три заветные ампулы дефицитного антисафилакоккового иммуноглобулина. Марк передал это лекарство Толику в Кременчуг, и ребёнок был спасён.

Невероятно эмоционально выступала Галина Васильевна, расплакавшись в конце своей речи, и Марк видел, ни судья, ни народный заседатель не остались к ней равнодушны.

Блестящую речь произнесла и адвокатесса. Перечислила  и обыграла все смягчающие обстоятельства: то, что Марк никогда не привлекался ни к уголовной, ни даже к административной ответственности; его чистосерденое признание и раскаяние; молодость; наличие на иждивении малолетнего ребёнка; помощь следствию; положительные характеристики со школы, из армии, из института и даже из коллегии адвокатов (молодцы коллеги, не испугались, не подвели!).

Речь прокурора длилась… три минуты. Он попросил суд назначить потолок наказания — 8 лет лишения свободы в ИТК усиленного режима.

Марк охнул! После выступлений свидетелей защиты и профессиональной речи адвокатессы это было абсолютно неожиданно. Неожиданно и несправедливо. Ведь если бы Марк даже был особо опасным рецидивистом, убийцей и насильником, пять раз судимым и вновь совершившим преступление, и то нельзя было бы требовать больше!

Вселенская печаль охватила душу. Печаль и безысходность.

«Ну всё. Прокурор Пасюк своё слово держит. Он, видно, и судью проинструктировал. СВЕРХУ. Да, для  судьи из маленького райончика, каким была Белозёрка,  прокурор области  — это величина, и еще какая! С ним лучше дружить. А то начнёт опротестовывать приговор за приговором, и недолго тогда судье заседать в своём уютном кресле. Да, в лучшем случае — «семёру» усиленного режима я отхвачу. И выйти условно-досрочно можно только через почти пять лет» — удручённо размышлял Марк в ожидании приговора.

Ждать пришлось долго. За это время волнение улеглось. «Чему быть – того не миновать. Лера обещала ждать. О родителях и друзьях речь не идёт. Они всегда со мной. Ничего, выдержал в армии, выдержу и в тюрьме,» — успокаивал  себя.

—  Встать! Суд идёт! – резкий голос секретаря судебного заседания поднял зал на ноги.

Судья начал читать приговор. Когда он перешёл к заключительной части, Марка бросило в дрожь. Он с радостным и всё возрастающим удивлением услышал, как судья перечисляет ВСЕ ДО ОДНОГО СМЯГЧАЮЩИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, названные адвокатессой. «Стоп. Такое бывает только в случаях, когда суд хочет определить минимальную меру наказания или условно! Неужели…» — мысль не успела завершиться:

—  С учётом изложенного, Рубин Марк Захарович приговаривается к пяти  годам лишения свободы в ИТК ОБЩЕГО режима. Приговор может быть обжалован в течение 10-ти суток в Херсонский областной суд.

Вот так. «Качели. Вниз – вверх – вниз. Вниз – ожидал 7 лет. Вверх – судья перечислил в приговоре все смягчающие обстоятельства, дав надежду на минимум. И снова вниз – пять лет. Зато общий режим и, если повезёт, условно-досрочно на стройки народного хозяйства можно будет выйти после отбытия трети наказания, причем шесть месяцев я уже отсидел. Осталось четырнадцать. Несомненно, прокуратура станет опротестовывать по мотиву слишком мягкого наказания. Защита будет обжаловать по мотиву слишком сурового наказания. Но приговор, скорее всего, останется в силе…» — последнее о чем подумал Марк в зале суда.

 

           Через два года Марку довелось вновь встретиться со своим  судьёй, чтобы забрать документы. В тот день судья не был занят. Он гостеприимно угостил Марка чаем и поведал, что давление на него от прокурора Пасюка было беспрецедентным.  Вплоть до угроз.

           — И тогда я набрался смелости и ляпнул ему в лицо: «Вы извините, товарищ Пасюк, но от этого дела и так дурно пахнет! И это заметил не только я.» После чего прокурор сразу заткнулся, — пояснил судья.

          А с другой стороны, на него было такое же беспрецедентное давление двух других судей — народных заседателей, которые ни в какую не соглашались лишать Марка свободы вообще. И как бы судья ни хотел, он понимал, что уступить им — будет ошибкой. Крупная сумма взятки и то, что Марк уже шесть месяцев отбыл в тюрьме будут довлеть над решением вышестоящего суда. И по протесту прокурора такой мягкий приговор будет  наверняка отменен.

         Поэтому судья и принял соломоново решение. Приговорил к 5-ти из 8-ми лет, но определил ОБЩИЙ режим, что позволяло выйти на волю после отбытия одной трети наказания.

        Зная, что всё равно прокурор опротестует приговор, судья  указал в нём все без исключения смягчающие обстоятельства для того, чтобы его не отменили. (И оказался прав.)

 

По дороге к чёрному воронку Марка провожали друзья, папа и Лера.

Их глаза, особенно глаза отца, светились состраданием и сочувствием. Собрав всю волю в кулак, чтобы не расстраивать их, Марк улыбнулся и, уже залезая в машину, крикнул:

— Ничего родные! Через год и два месяца мы встретимся! А это меньше, чем армия! До встречи в… – задняя дверь воронка захлопнулась, погрузив его в полутьму. В полутьму чёрного воронка.   В полную тьму его настоящего.

 

                                                                 

 

                                                 Свидание

Ещё месяц Марк провёл в следственном изоляторе, в ожидании вступления приговора в законную силу и отправки на зону. В «мёртвом доме».

За это время Саня, поддержавший его в трудную минуту, получил 10 лет за убийство тётки. Лука и Кабан – по 5, а Жердь – 8 лет. Они тоже ждали утверждения своих приговоров. Атмосфера в камере стала еще угрюмей и мрачнее.

Через некоторое время приговор Марку вступил в законную силу. Ни протест прокуратуры, ни жалоба адвоката его не изменили. Но перед отправкой в колонию Марк, наконец,  получил первое свидание с женой. На расстоянии. Через стекло.

Лера пришла на него, как на настоящее свидание: губы подрашены, макияж по полной программе. После всего пережитого она казалась еще красивее, чем раньше. Они долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Марк видел, как её большие карие очи наливаются слезами:

—  Хочу к тебе… – вдруг чётко произнесла она, — хочу к тебе…

Почувствовав предательское  жжение в глазах, он встряхнулся и, улыбнувшись, пошутил:

—  Ну уж нет, только не ко мне. Лучше к тебе. Для романтических свиданий с такой дамой есть места и получше.

—   Мне всё равно. Лишь бы — с тобой, — слёзы заструились двумя ручейками, смывая и размазывая тушь.

—  Лерочка, успокойся. Пожалуйста… Поверь, время пролетит быстро. Самое страшное мы уже пережили. Теперь надо набраться терпения. Главное, поддерживать связь. У меня общий режим, значит письма – без ограничения. Каждые полгода личные свидания на трое суток. А в перерывах — краткосрочные. Ты уже сделала невозможное: я и не предполагал, что ты поднимешь на ноги всех, кто мог помочь. Адвокатесса была просто класс, и это благодаря тебе и Свете Орловской. Молодчина, умничка!  Не ожидал. Я горжусь тобой. Честно.

—   Да ладно тебе, — смутившись от неожиданной похвалы и перестав плакать, прервала Лера, —  Кабирова меня просто убила. Когда я напомнила, что ты буквально за уши вытащил её сына, которому светило 15 лет, она мне вдруг заявила: «А я дала Валику три тысячи рублей для Марка Захаровича», — Марк, ты видел эти деньги?

—   ЧТО-О-О??? Вот негодяй! Значит он внёс на счет консультации 150 рублей, включая гонорар и командировочные, а с родной матери содрал ТРИ ТЫСЯЧИ, которые прикарманил? Ну, Валентин! «Марик, Марик…» — во все места готов был целовать, а сам «под меня» мать родную обобрал. Вот и верь после этого людям.

— Я так и думала. А Володя Бабий хоть и сочувствовал, но отца беспокоить отказался.

—   Да, адвокатесса рассказала. Я на него и не рассчитывал. А вот Света Орловская – молодец.

Полчаса, отведенные на свидание пролетели, как один миг, и Марк снова нырнул в удушье  камеры. Правда, ненадолго. Через пару дней он был вызван на этап.  В зону.

Если бы он только мог представить, что ожидало его впереди…

(Продолжение слудует)